И так оно и вышло. Наш гость дольше не мог уже удержаться и даже рассмеялся с горя. «Что нам долго толковать, – говорит он, – вы, видать, клещ из клещей». – «Хоть бы и так, говорю я, лишь бы гость сидел за столом».
За обедом, когда взяли по рюмочке, я говорю: «Послушайте, милый гость, теперь, может быть, и не стоило бы говорить о молочных блюдах, поскольку мы с вами заняты мясным, но мне все же хотелось бы услышать ваше мнение о варениках с сыром». Смотрит на меня гость во все глаза, не понимая, что собственно я хочу этим сказать. «Потому, – говорю я, – что мне хотелось бы, чтобы вы попробовали наши вареники с сыром, сегодня вечером, у нас молочный ужин». Тогда гость вне себя говорит: «Ай, как нехорошо. Я вижу, что вы снова хотите задержать меня на целые сутки. Это дурно с вашей стороны…» И по тому, как он горячится, я догадываюсь, что долго упрашивать его не придется, и ссора с ним мне не угрожает, потому что на аппетит он не может пожаловаться, любит человек покушать… И я говорю ему: «Даю вам честное слово, вот вам моя рука, что завтра я подниму вас на рассвете, прямо к утреннему поезду. Пусть весь мир перевернется, а вы, заверяю вас, уедете во-время». Услышав такие речи, гость немного смягчился. «Помните, «слово чести»! – обращается он ко мне. – Этим не шутят!» А моя хозяйка, что вам сказать, приготовила такой молочный ужин, с такими варениками, что наш гость должен был признаться, что хотя его жена тоже мастерица делать вареники, но до моей жены ей далеко, как небу до земли!
И так оно и вышло. Свое слово я сдержал, потому что слово есть слово!
Моего гостя я поднял рано утром, поставил самовар, а он тем временем, собираясь в дорогу, стал горячо прощаться со мной и с моими домочадцами. А я и скажи ему: «Попрощаться мы успеем, надо вперед рассчитаться». Смотрит он на меня, не вполне понимая, в чем дело. «Что значит рассчитаться?» – «Рассчитаться, говорю я, значит подвести итог. Я, говорю, покажу вам счет, сколько с вас причитается, а вы, говорю, будьте так добры уплатить по этому счету…» Гость покраснел: «Уплатить? За что мне платить?» – «То есть как за что, говорю я, за все: за питание, за вино, за ночлег».
Тут гость уже не покраснел, а побелел. «Я вас не понимаю, – говорит он. – Вы пригласили меня к себе на торжество по случаю рождения вашего сына. Перехватили меня на вокзале, вырвали чемодан из рук, даже царство небесное обещали…»
«Правда, все правда! Какое это, однако, имеет отношение к делу? То, что вы были гостем на нашем празднике, мы вовеки не забудем. Но обеды, вино и ночлег – это, говорю, я не обязан давать даром. Вы ведь, насколько я догадываюсь, человек бывалый и сами понимаете, что рыба стоит деньги, и вино вы пили самое лучшее, а также пиво и вишневку, цимес, и кугель, и борщ вы хвалили до небес, пальчики облизывали, и вареники с сыром вам тоже пришлись по вкусу. От всей души желаю, чтоб это пошло вам впрок. Но вы ведь, наверное, не захотите, чтобы ваше благодеяние стоило нам и труда и денег!»
Наш гость, вижу я, покрылся испариной. С ним чуть удар не случился. Он начал швыряться, шуметь, кричать и возмущаться. «Это же Содом и Гоморра! Еще хуже. Такого злодейства, говорит он, еще нигде в мире не бывало. Сколько вам следует?» Я поднимаюсь, беру бумагу и карандаш и подаю ему круглый счет за пищу и питье, за ночлег, за субботний обед, за вино и вишневку, и за пиво, и за отдельно заказанные вареники с сыром; одно к одному собралось тридцать с лишним рублей, точно не помню…
Увидев счет, наш гость и пожелтел и посерел, руки у него задрожали, а глаза чуть на лоб не полезли, и он принялся еще громче кричать: «Куда это я попал? К лесным разбойникам, что ли? Где же тут люди? Неужто уже и бога нет?» Тогда я говорю: «Знаете что, уважаемый, зачем вам кричать? Зачем вы принимаете это так близко к сердцу. Давайте лучше съездим в местечко, недалеко отсюда, там есть люди, там раввин… Давайте спросим раввина, как раввин скажет, так оно и будет». Когда гость услышал такие речи, ему немного легче стало, и, что тут долго рассуждать, мы наняли подводу, покатили вдвоем в местечко, и прямо к раввину.
Приехали мы это к раввину, а он только что закончил молитву и складывал талес и филактерии. «Здравствуйте!» – «Здравствуйте! Что скажете хорошенького?» И тут срывается наш гость с места и начинает с жаром рассказывать от «а» до «ижицы», как он случайно проезжал мимо нашей станции, как он заскочил на вокзал чего-нибудь перекусить, у него и в мыслях не было, что он попадет на торжество. «И вдруг подскакивает ко мне этот человек (он показывает в мою сторону) и слезно молит меня быть десятым у него на торжестве, ибо сам бог так велел!» Потом гость рассказал, как я вырвал чемодан из его рук, как он пришел на семейное торжество и тут же хотел ехать дальше, а я задержал его на субботу, и на воскресенье, и на вареники с сыром. Одним словом, он ничего не пропустил и показал раввину счет, который я ему предъявил. Раввин выслушал его с большим вниманием до конца, а потом обратился ко мне: «Одну сторону, значит, мы выслушали, теперь послушаем другую сторону. Что вы скажете?» – «Мне нечего добавить, – отвечаю я, – все, что говорил вам этот человек, – сущая правда.
Но пусть он скажет честно, когда и в какой день он появился, где он праздновал субботу, ел ли он рыбу, пил ли вино, пиво, коньяк и вишневку, и хвалил ли он борщ и вареники с сыром, которые приготовила моя жена?» Тут мой гость пуще прежнего заволновался, швыряется, трясется – вот-вот его кондрашка хватит. Раввин просит его не волноваться и не злиться, потому что злость служит молоху, – и еще раз спрашивает про рыбу, и про борщ, и про вареники, правда ли, что он пил вино, пиво, вишневку и коньяк. Потом раввин надевает очки, проверяет счет сверху донизу, подводит итог – так оно и есть, все сходится до последней копейки. Тогда он в кратких словах выносит свой приговор, что гость должен уплатить мне согласно счету тридцать рублей с копейками, а издержки на поездку туда и обратно и плата раввину за то, что он нас рассудил, это уж пополам, – каждый пусть вносит свою долю.
Выскочив от раввина, как из парной бани, гость достал кошелек, выхватил оттуда пятьдесят рублей и швырнул их мне в лицо: «Берите тридцать с лишним рублей, которые вам следуют по счету, и дайте сдачи». – «Какая такая сдача, говорю я, какой такой счет? Какие тридцать с лишним рублей? Вы что, думаете, я и в самом деле разбойник с большой дороги или сумасшедший? Как это я возьму у вас деньги? Поймал на вокзале человека, совершенно чужого, не знаю его и не ведаю, забираю у него чемодан из рук, завлекаю против его воли к себе на торжество по случаю рождения сына и провожу с ним субботу, дай бог всякому, так неужели я у него потребую деньги за оказанную мне услугу и за удовольствие, которое он мне доставил?» Тут уж он посмотрел на меня вовсе как на помешанного: «Зачем же вы мне морочили голову, и чего ради вы меня таскали к вашему раввину?» – «Странный вы человек! Я это сделал, говорю, для того, чтобы показать вам, какой умница наш раввин, не для чего иного!..»
Рассказав эту историю, наш Нахман-Локах весьма солидно поднялся с места, а за ним и его компаньоны стали застегивать сюртуки и совсем уж собрались уходить, когда я предложил им еще по папиросе и обратился к рассказчику:
– Итак, вы рассказали мне историю о раввине. Не будете ли вы так любезны выслушать и мою историю, тоже о раввине, но намного короче вашей?
И, не дожидаясь от них ответа, я приступил прямо к делу.
– Это было, – так начал я мою историю, – совсем недавно, и не в местечке, а в большом городе; как раз накануне судного дня это случилось. Появляется вдруг, словно с неба свалился, купец-путешественник, разъезжающий по белу свету. Он продает товар и получает деньги. Прижав руки к груди, разгуливает по школьному двору, что на Еврейской улице, и все интересуется раввином, спрашивает, где он проживает. «А зачем вам раввин?» – «Это вас не касается…» Спросил одного, второго, третьего и дознался, наконец, где проживает раввин. Вошел он к раввину, а руки попрежнему на груди, попросил уединиться с ним в отдельной комнате и сообщил по секрету: «Ребе, так, мол, и так. Я купец-путешественник, везу с собой большую сумму денег. Не мне они принадлежат – вперед богу, потом людям, чужие они. Держать их при себе в судный день я не могу, оставить в гостинице боюсь, слишком большая сумма! Окажите любезность, возьмите у меня эти деньги и спрячьте их у себя в сундуке до завтрашнего вечера…»
Недолго думая, купец расстегивает свой жилет и вытаскивает пачку за пачкой новенькие ассигнации, одни красненькие.
Увидев такую уйму денег, раввин говорит: «Простите, но вы же меня не знаете, вы меня первый раз видите». – «Что значит – я не знаю вас?! Вы же не кто-нибудь, а раввин». – «Хорошо, я раввин. Но я ведь вас не знаю, кто вы такой…» Долго они спорили. Купец раввину: «Вы ведь раввин!» А раввин в ответ: «Но я вас не знаю!» А время не ждет, приближается судный день. Наконец, раввин согласился взять у купца деньги, но с условием: при свидетелях. Кто же эти свидетели? Ведь не всякому можно доверить такую сумму! И раввин созвал самых богатых и знатных людей, отцов города, и говорит им: «Так, мол, и так, у этого человека большие деньги, не его, чужие. И вот он просит, чтобы я спрятал их у себя до завтрашнего вечера. Так будьте же свидетелями, сколько денег он мне передал, дабы не вышло… Вы меня понимаете?» И раввин дал себе труд три раза подряд пересчитать при свидетелях доверенные ему деньги, аккуратно завернул их в платок, запечатал платок сургучом, приложил печать и показал всем присутствующим: «Вот смотрите – здесь моя печать, и помните, что вы свидетели!» Платок с деньгами раввин передал своей жене, чтобы она заперла его в сундук, а ключи спрятала так, чтобы ни одна живая душа не знала… И все отправились в синагогу, славно там помолились, а на следующий день постились, потом, как водится, хорошо поужинали после поста; глядь, и купец здесь: «С прошедшим праздником вас». – «И вас также. Садитесь. Что скажете?» – «Да ничего. Я за деньгами пришел». – «За какими деньгами?» – «За наличными». – «Какие такие наличные?» – «Я за деньгами пришел». – «За какими деньгами?» – «За моими деньгами. То есть деньги эти не мне принадлежат – вперед богу, потом людям, чужие они. Я их дал вам на хранение…» – «Вы мне дали деньги на хранение? Когда?!»