Барабанной дробью пробежав по ступенькам, Инга чуть не врезалась в дверь своей квартиры. Теперь стоило перевести дух и приготовиться. Так поздно гулять ей не разрешали. Сегодня она перекрыла все допустимые нормы опоздания. Неминуемо предстояла головомойка. Оставалось несколько минут, чтобы заранее выбрать наказание: месяц без мороженого или отмена воскресной прогулки по аттракционам городского парка.
Встав на цыпочки, девочка потянулась к звонку, на ощупь нашаривая скользкую кнопку.
Лучше, наверное, отказаться от прогулки, потому что провести целый месяц без мороженого немыслимо. Такое можно увидеть разве что в старых фильмах, где по грязным бесконечным дорогам бродят мальчишки в кепках и огромных куртках, перепачканных угольной пылью.
Но долго задерживаться у двери не стоило. Каждая дополнительная минута грозила тем, что и прогулка не состоится, и деньги на мороженое не дадут.
Решившись, Инга нажала на кнопку так мощно, что дребезжание звонка разнеслось по всей округе. Будь, что будет. Дверь немедленно открылась, словно мама только и ждала, когда Инга позвонит.
Инга виновато улыбнулась и попробовала прошмыгнуть мимо. Но, странное дело, мама непоколебимо стояла на пороге, надежно загородив проход. Такого, чтобы Ингу распекали на весь подъезд, еще не случалось. На всякий случай Инга втянула голову в плечи. Заслуженные упреки в этой позе переносить чуть легче.
— Тебе чего, девочка? — бесстрастно спросила мама.
Инга заулыбалась веселее. Мама, оказывается, не сердилась и даже решила пошутить.
— Это же я, Инга! — радостно блеснули ровные зубы. Вы не можете себе представить, каким прекрасным кажется вечер, когда в нем отсутствует головомойка.
— Какая еще Инга? — голос мамы стал резче.
— Я! — воскликнула Инга, ища возможность, проскочить в квартиру. Девочка чувствовала тепло, струящееся из квартиры, и только теперь поняла, как успела продрогнуть по пути домой. Но мама не сдвинулась ни на миллиметр.
— Инга, — задумчиво произнесла мама. — Ну и что?
Шутка сразу разонравилась Инге. Что сказать еще, она не знала. Оставалось ждать, когда маме надоест прикалываться, и она пропустит Ингу домой, а потом накормит ужином. Инга расскажет, как она испугалась маминых шуток, и выпросит, чтобы мама открыла банку с вишневым компотом. Темно-сладкая жидкость плескалась перед глазами, в густых глубинах ворочались шарики вишен.
Мама продолжала стоять на пороге и изучать Ингу, словно заведенную игрушку, в надежде, что завод не иссяк и вещичка выдаст еще что-нибудь занятное.
Инга решила не сердиться. В конце концов, выговор она заслужила, поэтому, если маме угодно поиграть, пусть поиграет.
— Что там такое, дорогая? — послышался папин голос. Из-за маминого плеча блеснули папины очки и знакомая растрепанная шевелюра.
— К тебе должна была прийти какая-нибудь Инга? — напряженно спросила мама.
— Инга, — хмыкнул папа. — Редкое имечко. Я про такое только в газетах читал. Вроде актрису так одну звали. Но чтобы эта актриса вздумала ко мне придти… Во-первых, она умерла давным-давно. А во-вторых, я же неоднократно говорил тебе, что ты у меня одна.
Широкая ладонь ласково легла на мамино плечо, но мысленно папа был где-то далеко. Так в зоопарке он наблюдал за уткой мандаринкой, которую они всегда смотрели в самую последнюю очередь. Птичка-красотка, но через пять минут она останется плавать в пруду, а мы с тобой, Инга, отправимся домой, чтобы не опоздать на обед. Только на месте утки мандаринки сейчас стояла сама Инга.
— Знаешь что, девочка, — сказала мама усталым голосом. — Ступай-ка ты домой.
И дверь захлопнулась.
Ошарашенная Инга не шевелилась целую минуту. Так не бывает, чтобы тебя не впускали. Ну пришла не вовремя. Ну опоздала, пусть даже очень сильно. Но ведь нельзя же всерьез не пускать домой. ДОМОЙ! Где ее письменный стол, кровать, игрушки во главе с грустным плюшевым мишкой и куклой Оксаной, где карандаши и альбомы, где пластилин, где телевизор, по которому Инга смотрит диснеевские мультики. Где, наконец, МАМА и ПАПА.
Они же не могут оставить ее в подъезде!!!
В удар по кнопке звонка Инга вложила все чувства. Обиду на жестокую шутку. Страх, что ее не пустят ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Ожидание, когда, наконец, можно будет согреть озябшие руки. Месть: вот не откроете, уйду, заищитесь меня потом. Мучительный спазм, который едва сдержал набежавшие на глаза слезы.
Звонок заверещал так, словно по нему не палец давил, а проехался танк. Он трезвонил без умолку, пока не щелкнул замок и не открылась дверь.
Мама не улыбалась. По спине Инги забегали злые муравьи.
Губы мамы дрогнули и разомкнулись.
И тут Инга поняла: мама сейчас скажет нечто такое, что лучше не слышать. Никогда! Слова, которые готовились прозвучать, могли предназначаться любой девочке в мире. Только не Инге. Если эти слова достигнут ее ушей, случится нечто совершенно непоправимое.
И, чтобы не услышать их, Инга развернулась и понеслась вниз по лестнице в белесое марево летней ночи, пропитанное сырым туманом.
Глава пятая Без определенного…
Ноги сами привели ее сюда. Да, именно в овраг. К рытвине, откуда высовывался белый кирпич. Он и сейчас проглядывал сквозь сумрак, затопивший склоны и дно, поросшие травой. На кирпиче, свесив ноги, одиноко сидела фигурка в комбинезоне, подперев подбородок ладонью левой руки.
— Принесла самолет? — холодно осведомился летчик.
— Нет, — замотала головой Инга. Она устала, ей очень хотелось присесть, но земля уже напиталась ночной влагой, а на траве выступили холодные капли. Разве что кирпич, но его заняли. А этот вреднющий летчик кирпич не отдаст. Лучше и не просить. Дернуло его вступаться за Ингу. Если б не этот заморыш, сидела бы сейчас Инга дома.
Интересно, что лучше: сидеть дома в глухой печали из-за города, раздавленного собственными ногами по приказу дурака с черными таблетками в ушах, или спасти город с помощью крылатого забияки и поплатиться тем, что тебя уже НИКОГДА не пустят в собственную квартиру?
Сейчас Инге казалось, что город был не таким уж важным делом.
Но ведь что-то заставило зеленого коротышку стремглав броситься на помощь. Не стал бы ведь он гробить свою замечательную машину из-за пустяков. Значит, город жил не только для Инги. Значит, стоило его спасать. Но стоять в сыром овраге и дрожать от холода и горя уж слишком невыносимо.
— Холодно, — печально произнес летчик. — Когда будет распределение, ни за что не пойду в полярные. К звездам и только к звездам.
— Возьмут тебя к звездам, как же, — хмыкнула Инга. Ее переполняла неприязнь к микроскопическому существу, которое доставляло проблемы вселенского масштаба.
— Возьмут, — убежденно кивнул малютка. — Полярные маршруты мне не нужны. Значит, звездные пути. Не в подземные же летчики подаваться.
— Свистишь, — скривила губы Инга. — Не бывает подземных летчиков. Под землей кроты норки роют, да канализация проложена.
— Вот именно, — сказал круглоголовый малыш. — Если там есть пути, должен же по ним кто-то летать. Только желающих мало. Кому охота в темнотище всю жизнь провести. Хотя, говорят, привыкают.
Инга представила себя в кромешной тьме, и ее передернуло от ужаса. Впрочем, на постоянку жить в овраге немногим лучше. И если дождаться середины ночи, здесь будет темно как под землей.
— Прощай, — сказала Инга существу, лишившему ее дома. — Я ухожу.
— Возьми меня с собой, — сдавленно попросил летчик украденного самолета. Мне ведь тоже идти некуда. После того, как ты похитила мою машину.
— Я?! — Инга даже задохнулась от возмущения. — Говорю же, даже пальцем не тронула! Пацан какой-то прибегал, он и забрал. Разве угонишься за таким длинноногим?
После гневной тирады Инге стало теплее. Вот здорово! Наверное, люди так много ругаются зимой, чтобы чуть-чуть согреться. Вот только зачем тогда летом ругаться?
— Ну вот, — опечалился кроха в комбинезоне. — Весь расчет был на то, что совесть твоя все же проснется. Что ты меня с собой заберешь, а как без дома надоест, ты мне самолет и вернешь. Меня же без самолета обратно не примут. Потерявший самолет не в бою, уже никогда не станет летчиком. Так нас учили.
— Залезай в сумку, — сказала девочка. — Там и согреешься.
Она добралась до ближайшего двора и уселась на первую попавшуюся лавочку. В домах призывно горели окна. Только свет в них зажгли не для Инги. Хуже всего, когда тебя нигде не ждут. Огоньки электрических ламп дрожали и расплывались в слезах, все-таки прорвавшихся на волю.
— Теперь я бомж, — прошептала Инга.
— Кто? Кто? — раздалось из сумки. — Говори громче. Мне ничего не слышно.
— Бомж, — зло повторила девочка. — Взрослые так сокращают, чтобы время не тратить. А по-настоящему оно значит — Без Определенного Места Жительства.