Ближе к вечеру я стала размышлять, стоит ли подходить к окну. Три вечера подряд я сидела на скамейке и сторожила своего корреспондента, а он, видимо, надеялся меня увидеть… Черт возьми, откуда он за мной наблюдает?
Я придвинула телефон и принялась обзванивать всех знакомых, надеясь, что у кого-то найдется полевой бинокль. Он нашелся, но в настоящее время был довольно далеко, на даче моей подруги Наташки. Завтра она обещала его привезти, а вот сегодня нет — и все тут. В пустых разговорах время пролетело незаметно, часы начали бить восемь, а я бросилась в кухню, замерла, глядя в окно, пытаясь уловить хоть какое-то движение, и шептала побелевшими от злости губами: «Где же ты, черт тебя возьми? Ну давай, покажись мне!»
В половине девятого я покинула кухню в состоянии, близком к истерике. Так подло со мной еще никто не поступал. Устроилась в кресле, поразмышляла, глядя в потолок, и твердо решила: завтра же найму частного детектива. Он этого шутника мигом выведет на чистую воду. Утром куплю газеты и буду осваивать объявления.
Частный сыщик не понадобился. Возвращаясь с прогулки, я решила обследовать лужайку перед домом. Вдруг удастся обнаружить нечто, способное подтолкнуть меня к разгадке? Я совсем было собралась со всей тщательностью осмотреть каждый сантиметр лужайки, завернула за угол и совершенно неожиданно столкнулась с рослой брюнеткой неопределенного возраста, в бикини. Она обильно смазывала себя маслом для загара и что-то напевала под нос.
В том, что женщина решила позагорать, конечно, не было ничего особенного, но я-то привыкла видеть лужайку абсолютно необитаемой и, обнаружив здесь человека, смутилась и даже растерялась.
— Какая собачка, — сказала женщина, заметив Ромео, и перевела взгляд на меня, а я улыбнулась и поздоровалась.
— Решили позагорать? — спросила я, хотя можно бы и не спрашивать: чем еще может заняться женщина в бикини, если у ее ног разложено полотенце, а в руках баночка с маслом? Но женщина не сочла мой вопрос глупым и охотно кивнула:
— Погодка самая подходящая, у меня утро свободное, а на речку ехать далеко.
— Да… — неопределенно кивнула я, силясь что-нибудь придумать для объяснения вспыхнувшего интереса к лужайке перед домом.
— А вы, значит, с собачкой гуляете? — спросила женщина. Как видно, она не прочь была поболтать.
— Ромео потерял, здесь мячик, вот хотела посмотреть…
— Посмотрите, только вряд ли чего найдете, все утро детвора бегала.
Женщина устроилась на полотенце, а я стала тщательно обследовать лужайку. Не знаю, что я ожидала обнаружить, но не нашла абсолютно ничего. Ромес с несчастным видом помогал мне изо всех сил, но успехом похвастать тоже не мог.
Я злобно посмотрела на свое кухонное окно и от души пожелала ему провалиться. Правда, быстро одумалась и попросила Провидение не принимать мои слова буквально, тем более что произнесены они были в сердцах и по большому счету на них вовсе не стоило обращать внимания. Женщина приподнялась на локте и крикнула:
— Нашли?
— Нет. Должно быть, действительно дети взяли…
— Конечно, дети… Костер задумали разжечь, в такую-то жарищу. Тетя Клава их прогнала, так они пререкаться начали. Из соседнего дома детня, все как на подбор шпана. Так через забор и просятся, — кивнула она на каменную стену тюрьмы, в погожий летний денек выглядевшую особенно мрачно.
Я слушала женщину, кивала и ждала, когда можно будет проститься и уйти.
— А вы из двадцать девятой квартиры? — без перехода спросила она. — Меня Машей зовут. А вас?
— Аня. Да, я из двадцать девятой.
— Недавно переехали?
— В общем, да…
— С мужем?
«Господи, какая любопытная».
— Я живу одна, — ответила я с достоинством.
— А окна сюда выходят?
— Да…
— Повезло, — вздохнула Маша с заметной печалью. — Пятый этаж, окна сюда выходят, и без мужа… А у меня три окошка и все во двор.
Я немного растерялась, не видя особого повода для переживаний, но разговор меня вдруг заинтересовал, я присела рядом и спросила:
— Чем же вам двор не нравится? Окна у вас на светлую сторону, и дворик, по-моему, очень симпатичный.
— Оно, может, и так, — согласилась моя собеседница, — только ведь от этого двора никакого проку.
— А какой прок от моего окна? — проявила я любопытство. Женщина посмотрела с озорством, хихикнула и спросила:
— А то не знаете?
— Нет, конечно, — растерялась я.
— Да? — она вроде бы тоже растерялась. — Ну… скоро узнаете…
— А нельзя узнать сейчас? — нерешительно сказала я, чувствуя, что нахожусь на пороге разгадки своей тайны. — Вы меня так заинтриговали… Так что ж хорошего в моих окнах?
Она хохотнула, покачала головой и задала очередной вопрос:
— Вам записки не передавали?
Тут меня просто оторопь взяла, и я с трудом промямлила:
— Да. Странные такие… Просили подойти к окну…
— А вы подходили?
— Да, — в этом месте я неожиданно пунцово покраснела.
— А раздеться просили?
— Как это? — опешила я.
— Ну… раздеться… стриптиз, одним словом?
— Нет…
— Странно… А деньги оставляли?
— Оставляли…
— Чего ж тогда раздеться не просили? Чудно…
— Да кто просил-то? — не выдержала я. — Я имею в виду, чьи это дурацкие шутки9
— Хороши шутки, — обиделась Маша. — Да у нас полдома на эти «шутки» живут. И как живут. Припеваючи. Вот Верка Тюлькина машину купила, а пятый год безработная.
— Как же она машину купила? — окончательно обалдев, спросила я.
— Так вот на эти деньги. Подойдет к окну, разденется, покрутится малость, и всех делов. Это не на фабрике возле станка горбатиться, да еще задаром…
— Конечно, задаром горбатиться ужасно, — согласилась я. — Только вы так и не объяснили, кому надо, чтобы эта Тюлькина так себя вела, раздевалась у окна и все прочее…
Маша посмотрела на меня так, точно я ляпнула величайшую в мире глупость, я даже глаза опустила и растерянно кашлянула, а она покачала головой, потом ткнула пальцем в стену напротив и спросила:
— Это что, по-вашему9
— Что? — испугалась я.
— Тюрьма, — вздохнула Маша. — Мужики сидят. Бывает, и подолгу. А тут дом совсем рядом. Свет включи, шторы не задергивай, и все как на ладони. В их-то положении и журнальчик полистать за радость, а тут живая баба…
— Боже мой! — простонала я, на этот раз бледнея. — Какая низость…
— Что? — нахмурилась Маша, а я решила прояснить еще кое-что:
— Но если человек в тюрьме, как же записки и деньги попадают к женщинам?
— А я почем знаю? Может, дружки на воле или еще чего… были бы деньги, а придумать можно что угодно… В вашей квартире раньше бабенка жила, так один тип ей пять лет письма писал. Она уж привыкла и вроде ждать его начала. Освободился и сразу к ней. И такой мерзавец оказался, не чаяла от него избавиться. Так и уехала в деревню к матери… Но ей просто не повезло. Остальные очень довольны. Акимова из двадцать восьмой квартиры с мужем, а тоже подрабатывает. Свой-то у нее пьяница, зенки зальет и на диване дрыхнет, а она по комнате бродит, вроде дело у нее какое, а шторы-то не задергивает. Так этот дурак, муж то есть, до сих пор ничего не знает. А у меня мужа нет, зато все окна во двор…
— Не повезло, — брякнула я, подхватила Ромео и зашагала к подъезду.
Моему возмущению не было предела. Боже мой, я, как последняя дура, торчала у окна, без конца думала об этих записках, и вдруг… Какой-то гнусный тип меня использовал… посмел прислать деньги… да я мужу нажалуюсь… Негодяй… Он у меня из этой тюрьмы не выйдет…Я влетела в квартиру и опустила жалюзи на окнах. Потом вдруг вспомнила, что примерно месяц назад, когда отопление было включено, а на улице царила жара, я, вернувшись домой, целый вечер бродила нагишом, а жалюзи тогда у меня еще не было. Были тюлевые шторы, а вот свет горел… Боже, какой стыд… Должно быть, этот мерзавец заметил меня и решил, что я все делаю нарочно, вот и прислал деньги… Нет, я не переживу такого позора… Сколько их там на меня смотрело? Ужас какой… Я, дура несчастная, гадаю, кто этот странный тип, а все так просто, некрасиво и лишено романтизма.Я совсем было собралась звонить Максиму, но вовремя одумалась. Да если он узнает, я со стыда сгорю. Максим прав, я — кактус. Только человек, начисто лишенный мозгов, мог забыть, что у него под окнами тюрьма. А я-то подозревала кладбище… Не думать об этом, немедленно забыть, а главное — переехать! Повод есть: статья в газете, я не хочу, чтобы Ромео съели.Выпив три чашки кофе, я еще немного пострадала, а потом решила написать письмо. Человек должен понять, как оскорбительно его поведение и сама мысль о том, что меня использовали. И пусть заберет свои деньги."Я не знаю вашего имени и не хочу знать, — так начала я. — Вы совершили отвратительный поступок…" — и далее в том же духе, письмо не очень длинное, но очень эмоциональное. Надеюсь, оно отобьет охоту совать в мой почтовый ящик всякую дрянь.