Ирина Игоревна Ильина Ночь на Ивана Купалу
"Я рыба, я рыба… Воды… Через борт перегнуться, нырнуть… Жабры высохли, дышать… Воды… Чешуя пересохла, вонзается в кожу, ранит… Больно… Я рыба…" — горячечно шептала девушка, когда ее вынули из лодки.
— Да, рыба моя, — усмехнулся мужчина, неся на берег к расстеленным на песке покрывалам свою добычу, — там, в лодке, еще мальчишка, но он вообще не шевелится. Может, поздно? — Крикнул он двум парням на берегу.
— Я не видел, — дрожащим голосом произнес один из них.
— Так ты и к лодке близко не подходил. Давай, Влад, тащи его сюда.
У Влада подкашивались ноги, когда он шел к качающейся на волнах посудине. Заглянул внутрь. Парень был прижат к самому борту. Влад с содроганием протянул руку, дотронулся до его шеи:
— Теплый! — крикнул своим.
Попытался поднять тщедушное тело, но оно неожиданно оказалось неподъемным.
— Виктор, помоги, он тяжелый.
Виктор передал девушку на попечение третьего друга, вернулся. Вдвоем они извлекли парня, тот застонал.
— Ну, слава Богу, живой, — Виктор был доволен.
— Не знаю, — с сомнением ответил Влад, — вдруг помрет, кто виноват будет?
— Смерть, — лаконично ответил Виктор.
— Как девчонка, Стас? — спросил он, укладывая рядом с девушкой парня.
— Плохо. Бредит.
— А этот только стонет и то — редко. Вот вам и отдохнули!
Море было тихим и ласковым. Вода — парное молоко. Ни ветерка, ни волны. Так, легкая — легкая рябь по поверхности в серебристых лучах восходящего солнца. Пахло йодом и озоном, как перед грозой, но ни облачка на горизонте. Густая тень от трехствольной ивы укрывала собой всю компанию. Влад лихорадочно набирал на мобильнике номер:
— Представляете, связи нет! Только что с женой говорил, была и вот — пропала! Что делать-то будем?
— Для начала надо ожоги обработать, — деловито сообщил Стас, — вы смачивайте губы им постоянно, лицо, вообще, водой обливайте, а я посмотрю.
— И никаких объявлений о пропаже людей не было, — то ли спросил, то ли констатировал Виктор.
— Одежда странная, — добавил Стас, — украшения старинные, дорогие.
Он тщательно сбрызгивал специальным спреем обожженные солнцем открытые места на теле девушки, разглядывая ее сарафан, венок с выцветшими лентами, блузу, когда-то белую.
— Артисты, что ли? — подумал вслух.
— Да, и парень в народном костюме, — добавил Влад, — где-то, видимо, праздник был, а они из художественной самодеятельности. Танцоры или хористы, потерялись.
Девушка застонала, открыла глаза.
— А, очнулась, красавица! Рыба моя, — обрадовался Виктор.
Стас перешел к парню и наткнулся взглядом на широко открытые испуганные глаза:
— Ага, в сознании? Отлично, значит, будете жить! — воскликнул он.
Пересохшими губами девушка попыталась что-то прошептать.
— Не надо, молчите, — остановил Стас, — поговорим потом, когда вам лучше станет.
Неожиданно поднялся ветер, небо удивительно быстро заволокло тучами. Послышался гром.
— Да, не уехать! — С сожалением сказал Виктор, — ставим палатку! Я хотел отвезти их в больничку какую, ан нет, не удастся! В низине развезет дорогу так, что с головой увязнем.
Палатку установили на пригорке, подальше от моря — начался сильный прибой. Перенесли спасенных, напоили минералкой. Собрали походный мангал с небольшим козырьком: друзья всегда выезжали на природу, основательно подготовившись. Вскипятили воды для кофе. Приготовили шашлыки и вернулись в палатку, увидели, что гости уже сидят, переговариваясь между собой. Юноша был слабее девушки, к тому же Стас, обрабатывая ожоги, заметил у него на спине ссадины от побоев.
— Чем и кто это тебя так отделал? — спросил он парня.
— Хозяин кнутом, — хрипло ответил тот.
Все трое мужчин засмеялись:
— Хозяин? Ты что в батраках ходишь?
— Как звать-то вас? — спросил Виктор, не дожидаясь ответа и разглядывая девушку.
— Я — Аннушка, он — Ивашка.
— Сколько же вы в море?
— Мы вышли под утро шестого июля, — ответила Аннушка.
— Сегодня седьмое. Сутки в море, — сказал Стас.
Мужчины недоуменно переглянулись. В трехместной палатке стало тесно и душно. Снаружи — сильнейший ливень. Аннушка и Ивашка засыпали сидя. Разговор не клеился. Виктор предложил:
— Может, мы их в джип перенесем? Разложим сиденья, будет удобно.
Остальные согласились. Выйдя из палатки, удивились: было темно, как ночью. Уже через пятнадцать минут гости спали в чреве огромной машины. Виктор, заблокировав двери, сказал:
— От греха подальше, машина новая, что там у них на уме? Странные какие-то. Батраки…
Ветер и ливень усиливались, и друзья решили вытащить на берег челнок, в котором нашли спасенную парочку. Когда же в густом мраке подошли к берегу, его на месте не оказалось.
— Уже унесло море, — решил Стас.
В этот миг тучи разошлись, будто их разорвал ветер, солнце осветило бушующее море, где недалеко от берега качалась на волнах знакомая посудина. Все трое увидели сидящего на веслах худого старика в оборванной и мокрой одежде. На корме полулежала женщина. Лицо ее было обращено к старику, а длинные волосы желто-болотного цвета уходили под воду, было слышно, как она смеялась. На носу лодки, почти скрытый фигурами людей, чистил белоснежные перья огромный альбатрос. Старик налегал на весла, лодка удалялась, и с ней происходили удивительные изменения: она становилась все больше, появились паруса, исчезли весла, по палубе забегали матросы. И вот на горизонте возник огромный трехмачтовый парусник, а над ним альбатрос.
Друзья не отличались набожностью. Знали только, что крещены, церковь не посещали, исповедоваться не пробовали. В общем, были сознательными атеистами, но все трое, одновременно, перекрестились и, не сговариваясь, кинулись собирать палатку. Уже схватившись за колышки, опомнился Виктор:
— Э, погодите! Там же спят эти, двое!
Осторожно подошли к джипу, заглянули. Солнце осветило спящих. Аннушка улыбалась во сне, Ивашка вздрагивал, как от побоев, при этом они крепко держались за руки.
— Как странно, — промямлил Стас, — они есть.
— Ребята, а может, нам выпить чуток? — предложил Стас.
Друзья вернулись к остывшим шашлыкам и согревшемуся коньяку. Остаток утра провели почти без разговоров, но и без особого беспокойства. Погода постепенно улучшилась. Порывы ветра прекратились, море успокоилось. А к полудню они уже крепко спали.
***
Аннушка топнула ножкой, крикнула в лицо отцу:
— Я лучше утоплюсь, не пойду за твоего Смолянинского!
— Аннушка, доченька моя! Ну что ты настырная такая! Ты пойми, он хорошая партия! Сначала — он уже не мальчик, по девкам дворовым шастать не будет!
— Да, не мальчик! Служили вы в одном полку! Тятя! Я за этого старика не пойду!
— Аннушка! Он богат, аки турецкий паша! Душ крепостных за ним только пятьсот числятся. А именье какое? Очень справно! Дом в Питере! Он при дворе принят. Ты еще спасибо отцу скажешь!
— Не пойду! — Потрясая кудряшками вокруг чистого высокого лба, прокричала Аннушка, и, хлопнув дверью, выбежала из залы.
— Вот, взрастил, все жалел: "Сиротиночка, без мамки растет!", — строя презрительные рожи и слегка пришепетывая, произнесла из угла молчавшая до сих пор благообразная женщина.
— Молчи, Варька! Думаешь, хочется мне дочь старому хрычу отдавать?! Совсем не хочется. Так долг! Долг обещал простить, паскудник этакий! И сверху еще добавить! Да ему на тебе жениться в пору! Как раз и по годочкам подошла бы и по интересам, — и громко рассмеялся собственным словам.
— Ну, Николя! Ты обидеть меня решил? Ну, возраст, может, и подходящий, всего на пять годков меня старше. А интересы? Пфи… Зря ты, братец, зря… Я в Варшаве при дворе блистала!
— А что ж ты при дворе замуж не вышла, так в старых девах и осталась? — снова расхохотался помещик, — а с ним и вспоминали бы, кто при каком дворе и когда блистал! Я-то доченьку свою понимаю! Уж как я матушку ее любил, уж как!
— Да, да, любил. Вот дитя сиротой и росло. Надо было свою брать, местную! Мало ли помещичьих дочерей — кровь с молоком, ждало твоего предложения? Нет, из Питера привез, чахлую, да дохлую!
— Не оскорбляй память моей Сонюшки! А то — выгоню! Куда ткнешься?
— Ладно, ладно, Николя! Успокойся! Что с девкой-то делать будем?
— Какой девкой? Ты дочь мою девкой называешь? — теперь ножкой уже топал приземистый и круглый Николя.
— Тьфу, на вас, — в сердцах произнесла Варвара, — друг дружку стоите! Пойду, об обеде похлопочу.
— Да, да и на седьмое подумай, может индюшку зарезать? Сваты будут!
— Тю, индюшку ради этого резать! Утки хватит!
Оба услышали шорох в дверях, оглянулись, но только тяжелая штора слегка покачивалась от сквозняка. Варвара пошла хлопотать по хозяйству, а Николя, налив себе водочки собственного приготовления, уселся в мягкое глубокое кресло и погрузился в мечты. Он представлял, как, выдав Аннушку замуж, сможет починить покосившийся дом, который не знал ремонта уже лет этак десять, как приобретет новый выезд, и, может быть, сам посватается к дочери соседской помещицы. Та жила в еще большей нужде, распродавая потихоньку крепостных, с десяток-то всего и остался.