– Лиля, но при чем здесь борода… Мы говорили о похоронах Ирины…
– Вот и я о том же. Борис, не забывайте, что я была не только ее соседкой и немного подругой, но еще и маникюршей. Я ухаживала за руками женщины, в которую вы были влюблены…
– Я понимаю, и что? При чем здесь Мопассан?
– Кто тогда больше выпил: вы или я?
– Думаю, мы оба тогда набрались… – согласился Борис. – Но у меня было больше сил, и я отвел вас домой, уложил в постель… Но вы не хотели спать и говорили очень странные вещи… бредили, наверное.
– А вот и нет. Я все отлично помню. Да поймите же вы, наконец, что за двое суток до смерти Ирины я делала ей маникюр. Вы вообще-то представляете себе, что это такое?
– Ну там… лак на ногтях…
– Я срезала всю лишнюю кожу возле ногтя, если говорить обычным, не профессиональным языком. Так вот, когда я прощалась с Ириной и наклонилась над ней, чтобы поцеловать ее в лоб…
– И вы готовы были поцеловать ее… в лоб?.. Ведь она же почти разложилась, она пролежала в квартире несколько дней… Ее поэтому-то и прикрыли прозрачным газом…
– Я была не в себе… Но я увидела открытые, сцепленные на груди ее руки… Ее пальцы. Форма их изменилась, да и ногти выглядели неухоженными, заросшими… Теперь вы понимаете, почему я прочитала вам отрывок из этого романа? Она умерла, а кожа вокруг ногтей продолжала расти, да и форма пальцев изменилась… Меня это не могло не удивить, поймите! Кроме этого, вы, мужчина, дали людям, которые одевали покойницу, розовые туфли, которые подошли бы разве что Золушке…
– А при чем здесь туфли? Лиля, что вы пугаете меня? Я увидел туфли в спальне, на ковре, красивые, розовые… Взял первые туфли, которые попались на глаза. В чем вы меня хотите упрекнуть?
– Эти туфли слишком малы для Ирины, для ее ног. Это тридцать третий размер, очень редкий…
– Но как же эти туфли оказались в ее спальне? Разве они были не ее?
– Нет, ей принесли их, чтобы она предложила одной своей знакомой с маленькой ногой… Туфли страшно дорогие… Зачем вы втиснули Ирину в эти туфли? Разве не было других?
– Это не я… Да и какая разница…
– Просто я любопытна. Что же это получается: кожа после смерти человека продолжает расти, а ступни уменьшаются в размерах?..
– Лиля, мне не по себе становится от ваших разговоров…
– А вы знаете, что хозяйка этих туфель приходила к Сереже, спрашивала про туфли, даже искала их? Кажется, он выплатил этой особе стоимость туфель…
– Я скажу ему, что они были на Ирине…
– Но согласитесь, что я здесь ни при чем, что туфли-то мне не померещились…
– Туфли – согласен, но то, что ты сказала про ногти…
– Борис, мне и самой не по себе от этих разговоров… просто хочется проверить себя, вдруг у меня что-то с головой… Вот я сижу, разговариваю с вами, а сама думаю: не привиделся ли мне этот мужчина?
– Нет, не привиделся… Хочешь, я поцелую тебя по-настоящему?
– Нет-нет… – Она вдруг прониклась к Борису теплым, искренним чувством симпатии. – Я, наверное, должна вам кое о чем рассказать…
– Что именно? Снова фантазии?
– Нет. Мне нравится ваш друг, Сергей Бантышев. Мне даже кажется, что я влюблена в него…
– Так в чем же дело? Исабель-то ушла! – брови его взлетели, а лицо осветила неожиданная улыбка.
– Вы как будто бы не огорчились…
– А что я могу поделать, если ты любишь его, а не меня? Я очень хорошо понимаю Сережу…
– Вы правда на меня не сердитесь?
– Нет, не сержусь. Я даже буду рад, если у вас с ним все получится…
– Я не собиралась говорить, но и обманывать не хочется… Вдруг вы бы пришли ко мне, а у меня – Сергей… Вот только мы не знаем, как Кате сказать…
– Я могу ее подготовить… Но лучше, если она сама все поймет, прочувствует…
И он ушел. Поцеловал, правда, на прощание и ушел.
Лиля вернулась на кухню – на полу все еще сохранились капли воды. Значит, он был. Был…
8. Москва. Ноябрь 2005 г. Бантышев. Катя
Бантышев услышал, как Катя поет, и замер. Отложил в сторону газету и прислушался. Нет, он не мог ошибиться, это действительно голос Кати, и она поет… Он задрал рукава на рубашке – мурашки покрывали заросшие шерстью руки… Как же он обрадовался. Совсем как тогда…
Так случилось в жизни Бантышева, что его жизнь теперь была поделена на две части: до смерти Ирины и после. Это обычное состояние для вдовцов. Но если кто-то и мог раскрыть душу, чтобы облегчить свои страдания, дать выход своим эмоциям, слезам, наконец, то только не Бантышев. И не потому, что он был таким сильным человеком. Просто ему было некому поплакаться. Единственный друг, Борис, оказался не тем человеком, уже хотя бы потому, что именно Сергея считал косвенно виновным в смерти жены. Весь его вид, каждый взгляд – все свидетельствовало о том, что Желтухин в душе презирает Сергея за его связь с Исабель. И что самое ужасное в этой истории – Сергей и сам чувствовал свою вину. Причем не столько перед Желтухиным, сколько перед Катей. Что – Желтухин? Мужик, который рано или поздно забудет Ирину, да и любовь свою к ней он тоже, скорее всего, выдумал. А вот Катя… Бантышев начал бояться своей дочери в тот самый день, в Крыму, когда они вдвоем нежились на пляже, а потом пришла телеграмма от Бориса, в которой сообщалось о смерти Ирины. И не только о ее смерти, но и о похоронах. Ему тогда показалось, что над пляжем пронеслась длинная и долгая черная тень Исабель… Словно она, эта дьяволица, прилетела в Крым специально для того, чтобы увидеть всю ту слабость и растерянность, которая составляла основу характера ее любовника. И если бы не его гениальные мозги, он просто пропал бы… Он и сам удивлялся, как это ему удалось создать свое государство в государстве, свой бизнес, когда в нем так мало внутренней силы и основу его жизнедеятельности составляют лишь сплошные идеи… Вероятно, и такие люди нужны, быть может, и бесхарактерные, но обладающие глубокими познаниями в чем-то другом… Ведь только в тандеме с Ванькой Потаповым, его теперешним заместителем, мужиком железной хватки и воли, возникла эта мощная корпорация «Амбра-лайн», и если бы не Ванька с его гениальными организаторскими способностями и талантом общения с людьми, Бантышев так и жил бы на зарплату программиста, хотя, быть может, и сделался бы хакером…
…Катя пела в своей комнате так, как пела в первый раз после долгого перерыва, связанного со смертью матери. После того как оба они осиротели, на Катю вообще было больно смотреть. Она сильно похудела, под глазами появились черные круги, а глаза были розовыми, воспаленными от слез. Она почти не разговаривала с отцом и чаще всего, вернувшись из школы, запиралась у себя в комнате. Сколько Бантышев ни уговаривал ее выйти и поговорить, в ответ она ссылалась на головную боль или на плохое настроение. Так ведь он как раз и хотел поднять ее настроение, хотел предложить съездить куда-нибудь, прогуляться, да хотя бы в Сокольники… Или в зоопарк. Он и до смерти жены относился к Кате, как к ребенку, а уж после того, как ее не стало, и вовсе… Он имел самое смутное представление о Катиной жизни, о том, чем она увлекается, кто ее друзья и чем она вообще живет. Хотя Ирина как-то сказала ему, что Катя встречается с кем-то и что надо бы выяснить, кто этот молодой человек, быть может, даже пригласить его домой, чтобы познакомиться. Но Сергей был слишком занят на работе, да и Исабель отнимала много времени и сил. К тому же кто, как не мать, должен заниматься воспитанием дочери? И вот теперь они остались вдвоем – он и дочь, и о том, как с ней себя вести, о чем разговаривать, чтобы не травмировать ее еще больше, он не имел ни малейшего представления. Поэтому-то, чтобы ничего не испортить, чтобы не совершить ошибку, он просто привел в дом Исабель и сказал дочери через дверь: «Катя, пусть с нами поживет одна моя знакомая, ее зовут Исабель… Она поможет нам по хозяйству, да и вообще, нам с тобой будет полегче…» Сказал, даже не понимая, что творит. Ему казалось, что раз ему будет легче и в доме появится человек, который немного развеет похоронное настроение, внесет в дом живую кровь, звуки, запахи, то, значит, и Кате будет намного проще и с хозяйством, и с той гнетущей тишиной, что прижилась в квартире и давила на уши… Быть может, другая девочка на месте Кати поразилась бы тому чудовищному, пусть и неосознанному цинизму, с каким он привел на место покойной жены свою любовницу, но Катя боялась потерять отца… Боялась, что он сам может уйти к другой женщине. Боялась, что он запьет. Боялась, что он сойдет с ума от тоски (это состояние стало ей в последнее время слишком хорошо знакомо). Боялась, что он заболеет и умрет. Именно поэтому она и позволила Исабель поселиться в их доме.
… Катя все пела и двигалась по своей комнате… Дежавю? Ведь все это уже было. И даже мелодия была та же самая. И звуки, доносящиеся из ее комнаты, – те же. В тот раз дверь распахнулась, Катя вылетела и чуть не столкнулась с отцом… Он схватил ее за плечи, заглянул в глаза: