Полковник поглядел на часы, взял фуражку:
- У меня занятия. Мы с вами еще побеседуем. Не пугайтесь нашей жары и песков. Привыкнете. Служба у вас только начинается. Впереди много других мест, и все они будут легче этого. Кто послужит в Каракумах, становится навсегда жизнерадостным. Любой ручеек, лужайка, роща его радуют. Люди, побывшие в пустыне, знают цену красотам природы. Вам повезло - вы начинаете здесь службу. Нам, старикам, труднее - дело идет к финишу. Ну, желаю успехов. Хочу предупредить вас на прощание: выбирайте друзей тщательнее. Есть у нас, к сожалению, отдельные субчики - не попадайте под их влияние.
Первый день Алексей только представлялся да знакомился. Побывав у всех заместителей командира полка, у командира батальона и его заместителей, Шатров наконец предстал перед своим непосредственным начальством командиром роты капитаном Зайнуллиным. Это был низкорослый крепыш с загоревшим до черноты лицом. Глаза суровые, голос глухой, не по росту басовитый.
Зайнуллин коротко рассказал о роте. Спросил Шатрова о прошлой жизни. О планах на будущее. Иногда задавал странные вопросы:
- Постель имеете?
- Нет, но я куплю...
- Пока наживете, можете взять у старшины солдатскую. Комнату нашли?
- Еще нет.
- Выбирайте хозяйку постарше. Спокойнее будет. Завтра день на устройство. Об остальном будем говорить после.
Шатров ушел от командира роты, чувствуя неприятную робость. Зайнуллин и понравился и не понравился. Шатров уважал строгих, уверенных в себе людей, хотел быть на них похожим. Но знал - служить у таких командиров очень тяжело. Шатров пытался себя успокоить: "На выпускном вечере капитан Потресов пожелал мне попасть к строгому командиру - это сбылось. Видно, крут и груб этот Зайнуллин. Ну да ничего. Потерпим". Но сомнение и страх все же охватывали молодого лейтенанта, когда он вспоминал обгоревшее на солнце лицо капитана и особенно его воспаленные глаза. "Сегодня беседовал просто для знакомства, и то сердце холодело. Попади к нему с какой-нибудь виной - прожжет глазами".
Уже под вечер Алексей зашел в комсомольское бюро - встать на учет. Секретарь полковой организации лейтенант Золотницкий приветливо заулыбался Шатрову, сразу заговорил на "ты".
- Садись. Из Ленинского училища?
- Да.
- Однокашники. Я два года назад окончил.
Золотницкий расспрашивал о преподавателях, командирах. Вспоминали забавные случаи из жизни в училище. Общительный и веселый, лейтенант Золотницкий, казалось, был создан для комсомольской работы. Он был комсомольским вожаком не по должности, а по призванию - бурный, напористый, вечно что-то организующий. Комсомольцы полка между собой звали секретаря Золотцем. Причем вкладывали в это слово не тот презрительный смысл, которым порой наделяют людей неприятных - вот, мол, попалось нам "золотце"! Нет, Коля Золотницкий был уважаем, к нему бежали со всеми неразрешенными вопросами. Даже когда нужно было переубедить в чем-нибудь полковника Кандыбина, приходили к секретарю.
"Коля!.." - говорили офицеры. "Товарищ лейтенант! - обращались солдаты. - Ну нельзя же так! Мы хотим как лучше, а он!.." "Ничего, я попрошу командира!" - отвечал секретарь. И комсомольцы уходили окрыленные. А уж потом между собой и офицеры, и солдаты говорили: "Золотце сказал будет порядок!"
Коля был худощавый, гибкий, волосы с золотистым отливом.
- В общем, если что-нибудь не будет ладиться или кто зажимать начнет давай прямо ко мне, поможем! - сказал на прощание Золотницкий Шатрову. - Ты иди, а я еще останусь - протоколы переписать нужно, план продумать на следующий месяц... - Он махнул рукой: - Погряз я в этих бумагах. Завидую тебе. Взводом командовать гораздо интереснее.
Темнело, однако духота не спадала, она не была такой жгучей, как днем, но все же дышалось тяжело, теплый воздух стоял неподвижной плотной массой. Ни ветерка, ни малейшей прохлады от сгустившихся вечерних теней. Тени были горячие.
Столовая военторга оказалась уже закрытой. Шатров отправился по городу искать, где бы поужинать. Есть не хотелось, просто надо было поддержать себя - нельзя же целый день жить без пищи.
У калиток сидели местные жители. Побрызгав перед воротами водой, они отдыхали и смотрели на прохожих. Алексей остановился около болезненно толстой старушки.
- Не сдается ли у вас комнатка, мамаша?
- Сдала уж, милый, сдала.
Алексей спросил еще у нескольких человек - комнаты не было. Дойдя до конца улицы, он увидел вокзал и вспомнил: там же есть буфет.
Он не ошибся - буфет был еще открыт. В небольшой, плохо освещенной комнате было тускло и грязно. Алексей поужинал лежалыми бутербродами с сыром. Чаю в буфете не было - продавалась только водка. С трудом проглотив сухие комки хлеба, Шатров пересел за стол, над которым желтела лампочка. Он достал из полевой сумки бумагу и стал писать письма. Первое написал матери, второе Наде. И в том и в другом было одинаковое место: "Встретили меня хорошо. Сразу же с головой окунулся в работу. Нет ни минуты свободного времени, люди подходят один за другим, с каждым нужно решить неотложные дела, срочные вопросы, искать выход из затруднения..." Алексей и сам не знал, для чего написал эту невинную ложь - просто ему хотелось выглядеть в глазах матери и Нади значительным, серьезным офицером; не напишешь же о том, что ходишь по пустынному городку, никому не нужный, голодный и одинокий. В буфет зашли три офицера. Все они были лейтенантами, выгоревшая форма и запыленные сапоги говорили о том, что офицеры здесь уже старожилы. Это подтвердилось и свободным шутливым обращением с буфетчицей, которая оживилась при их появлении. Офицеры были навеселе. Говорили громко, жестикулировали размашисто. Обнаружив скучающего коллегу, пригласили его за свой стол. Шатров пересел.
- Моя фамилия Берг, - сказал высокий черноволосый, очень красивый лейтенант. - Семен Берг! Я швед. Вернее, не швед, а мои предки были шведы. Я русский.
- Не отмежевывайся, - перебил его приятель, - все равно ты битый швед. Тот самый, который драпал под Полтавой.
- Ша! - остановил его Берг. - Дай с человеком поговорить! Значит, ты из училища? Понятно. Спать негде? Порядок! Выпить хочешь? Похвально! Способный малый! - Все вопросы задавал и на все вопросы отвечал сам Берг. Будем служить вместе. Мы тоже из полка. Причаливай в нашу капеллу. Мы союз непромокаемых холостяков. Ты женат?
- Нет.
- Отлично! Будем считать заявление поданным. Но таким босяцким ужином тебе не отделаться. Вступление в капеллу отпразднуем особо. Знакомьтесь, этот молодой человек с вдохновенным, многообещающим лицом - Гарри Ланев. Берг указал на рыжего лейтенанта, его лицо было не усыпано, а просто заляпано веснушками.
Лейтенант Ланев весело огрызнулся:
- Иди ты, травило! - и, пожав руку Шатрову, сказал: - Гриша.
- А это йог Савицкий, - продолжал Берг, кивнув на худощавого стройного лейтенанта с тонким аристократическим лицом. - Местный сердцеед, гроза рабатских девочек.
Савицкий привстал, тоже пожал руку, представился:
- Игорь.
Он действительно был красив: высокий, ладный, подтянутый, с умным взглядом. Берг, кажется, не преувеличивал, представляя его так.
Лейтенанты, видно, умели веселиться. Как часто бывает между давно знакомыми людьми, начинали смеяться по одному только намеку или слову, таящему в себе какой-то особый, понятный только им смысл.
Шатрову было лестно и приятно чувствовать себя равным в кругу опытных, разбитных офицеров. Совсем недавно он проходил мимо таких, старательно отдавая честь, а сегодня сидит с ними за одним столом. Не желая показаться желторотым, Алексей чокнулся граненым стаканом и выпил теплую водку, стараясь не морщиться.
Знакомство состоялось. Шатров ночевал у новых приятелей. Они жили в большой комнате, которую снимали в частном доме.
Проснувшись раньше других, Алексей, еще не отвыкший от училищной чистоты и порядка, невольно заулыбался, разглядывая холостяцкое жилье лейтенантов. "Если бы сюда зашел наш капитан Потресов, он упал бы в обморок", - подумал Алексей.
На столе была скатерть, которую безошибочно можно назвать весьма грязной, каков ее подлинный цвет, установить едва ли возможно. Закопченная сковородка с остатками подгоревшей картошки находилась в центре стола, в том месте, где обычно ставят вазу с цветами. Грязные тарелки, сальные вилки, куски хлеба окружали сковородку со всех сторон. Пустые консервные банки из-под сгущенного молока оживляли натюрморт ярко-голубыми этикетками. Под каждой кроватью - по открытому чемодану, из них будто бы разбегались носки, галстуки, зеленые форменные рубашки.
На работу лейтенанты собрались быстро, никто и не думал заниматься уборкой. Весело разговаривая, поспешили в военторговскую столовую. За столом Савицкий представил нового друга официантке:
- Аня, это наш четвертый мушкетер. Просим любить и жаловать. А ты, Алексей, когда тебя человечество перестанет понимать и весь мир от тебя отвернется, приходи к Ане, она выручит. Короче, когда не будет денег и никто тебе не доверит в долг мокрой скомканной рублевки, Аня накормит в кредит.