Шлейфман улыбнулся:
— Может, сами расскажете, где кокаин?
Пленники вздрогнули, услышав, что ищут именно кокаин, но промолчали. Из-за двери нарастали стоны.
Ну, как в аду грешника сначала держат над раскалённой сковородой, лишь иногда обмакивая его в кипящее масло, а потом бросают туда целиком.
— Смотрите, — указал Серёга на перепутанных пленников. — Чёрный ублюдок побледнел, а белая обезьяна потемнела. Они уже почти одного цвета!
Шлейфман и Рундуков жизнерадостно рассмеялись. Крики меж тем стихли, за дверью долго что-то обсуждалось. Высунулся Славка, позвал Шлейфмана, двери прикрыли плотно…
— Кокнули они его, что ли… — предположил Серёга.
Появились Шлейфман и Матадор, лица их были тревожны.
— Кердык, мужики, — бросил Матадор. — Сдох, собака.
— Ты что, командир? — не поверил Рундуков.
У белой обезьяны и чёрного ублюдка вывалились языки, одинаково длинные и неприятные.
— Ну кто же знал, что эта сука… — Матадор не находил от волнения слов. — Сдох, надо же…
— Сердце, — пояснил Шлейфман.
— Это же тюряга, — занервничал Рундуков. — За такое не отмажут. Если уж Малыша кинули…
— Прорвёмся… Кончаем второго, запишем всё на нашего русского друга…
Славян и Серёга схватили последнего негра за руки-за ноги и поволокли убивать. Он угрём вывалился на пол и пополз на кухню, тыча пальцем в воздух и приговаривая: «Там, там… Кока, кока…» В полу за газовой плитой обнаружился тайник, из которого Шлейфман извлёк мешок с белым порошком.
— Вот он, голубчик. Не меньше кило грамма. А, может, и меньше…
Шлейфман оставил кокаин на столе. Матадор вытащил из кармана рыжее пластмассовое яйцо из-под киндер-сюрприза, зачерпнул половиной яйца порошок. Граммов, может быть, сорок. На сумму, равную годовой зарплате офицера ФСБ.
Потом выложил на тарелке пару гусениц, свернул в трубочку ордер на обыск, аккуратно побаловал обе ноздри. Лампа на потолке сразу стала светить чуть ярче. Матадор покинул кухню, к мешку пошёл Серёга…
Рундуков строчил протокол, Славка отправился за понятыми. Пленники валялись на полу. В том числе и вполне живой, правда, неплохо отделанный негр-очкарик. Его жестоко обманутый земляк смотрел в окно. Над скучным спальным районом поднималась глупая полная луна.
Через три часа на противоположном краю Москвы, в таком же скучном спальном районе так же торчала над панельными башнями тупая луна. Наверное, та же самая.
— Точно говорю, настоящий «Кристалл», — раздался в ночной тиши чистый и звонкий девичий голос. — Видите, и акцизная марка на месте.
Матадор, улыбаясь, подошёл к ночному ларьку. Подозрительный покупатель повертел бутылку, крякнул и растаял в темноте. Матадор ещё раз улыбнулся. Он любил ночные коммерческие ларьки — эти волшебные вертепы, светящиеся нарядные избушки, ласкающие взор разноцветными красочными этикетками.
Стоит себе такой волшебный ларёк, манит путника, как свет в окне. Сигареты кончились, или чисто захотел бухнуть, или перепихнуться обломилось, а гандона нет — не надо переть к грузчикам на вокзал или к слесарям в таксопарк, как это было при советской власти. У своего дома ты найдёшь сказочный домик, где тебя встретит не подозрительный бутлегер, норовящий всучить вместо водки ацетон, не горластая тётка в грязном халате, а миловидная вежливая девчушка.
Матадор заглянул за ряды соков, сигарет и шоколадок — вот сидит она щёчка к щёчке со своим совсем ещё юным пареньком, озабоченно трогает вскочивший над верхней губой прыщик, смотрит по маленькому телеку «Ментов», прихлёбывает из термоса кофе. Идиллия. Уголок теплоты и уюта. Вот ради таких девчат и парнишек, подумал Матадор, ради их спокойного будущего и проливаю я чужую кровь на разных материках…
— Доброй ночи, — сказал Матадор.