— Давайте я плакаты к диспуту нарисую, сцену в клубе оформлю. Не хочу хвастать, но у меня это здорово получается! — Все, понятно, обрадовались:
— Надеемся на тебя, Шурик!
— Нет вопросов! Не подведу! — заверил он.
Но почему-то ни одного плаката так и не сделал.
— Извините, что я не выполнил обещания, — сказал после диспута Шурик. — Ужасно занят был: дал слово подготовиться к смотру художественной самодеятельности. Приходите завтра смотреть. Ничего подобного вы нигде не увидите. Танец века! Нет вопросов!
Когда мы с ребятами торопились на концерт самодеятельности, то увидели двоих мальчиков из другого отряда. Они сидели на скамейке и явно кого-то поджидали.
— Простите, вы не видели Шурика? — обратились ко мне мальчики. — Он обещал нам показать приёмы самбо. Мы ждём уже больше часа. Волнуемся. Не случилось ли чего?
— Пойдёмте с нами, — ответил А. — Сейчас в клубе Шурик покажет танец века. Ничего подобного мы нигде не увидим.
И… не увидели. Ни танца, ни Шурика.
Встревоженные, мы стали разыскивать Шурика по всему лагерю. Наконец нашли. Он сидел один в беседке у пляжа.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я с удивлением.
— Стихи сочиняю, — ответил Шурик. — Вот послушайте:
— А как же концерт? — возмутился я.
— А как же самбо? — обиделись мальчики.
— У меня сейчас — вдохновение! — отмахнулся Шурик. — А это что ещё за штуковина?
Он взял одного из мальчиков за плечи и принялся рассматривать значок на его рубашке.
Мальчик отстегнул значок и протянул его Шурику.
— Спасибо! — обрадовался тот. — Я за это такое дам…
— Не надо ничего. Смешной ты! — улыбнулся мальчик.
— Ну, это ты брось. Я же не ерунду какую-нибудь — стоящую вещь тебе подарю. Этот, как его… Да у меня их дома полно! Я вам всем подарю. Адреса ваши запишу и вышлю. Нет вопросов! А вам свой адрес дам. Я гостей знаете как люблю! Я вам сам пирог испеку. Честное слово!
Вы, наверно, уже догадались, чем всё это кончилось. Уехал Шурик, и наши адреса взять забыл, и своего никому не оставил. Но я у начальника лагеря узнал, где живёт наш Обещалкин. Я его непременно разыщу и вручу ему рассказ Л. Пантелеева «Честное слово». Нет вопросов!
АУ!
Прекрасно было летом, на каникулах! И всё-таки не менее замечательно, что начался учебный год. Все соскучились по друзьям-приятелям, по учителям, да и по занятиям тоже.
Бегу я утром в своё педучилище, а октябрята мои в школу торопятся.
— Игорь! — машет мне первоклассник Алёша Умников. — Ты чего к нам в класс не приходишь?
— Закрутился немножко, — говорю. — Приду непременно.
— Мы тебя сегодня будем жда-ать! — крикнул мне вдогонку Алёша.
«Действительно, — упрекнул я себя, — за целую неделю в школу не выбрался. Никуда не годится!»
А тут как раз нас в этот день отпустили с занятий раньше, и я пришёл в школу ещё до окончания последнего урока.
На стене около входной двери в глаза мне бросились две громадные буквы: «АУ». Что бы это значило?
Я решил подождать звонка у окна в коридоре и невольно отшатнулся, увидев на подоконнике те же таинственные буквы: «АУ». Мой взгляд скользнул по свежевыкрашенной стене коридора. «АУ», — взывала стена процарапанными на ней буквами. «АУ», — гласила надпись на двери одного из классов. От этих бесконечных «АУ» у меня закружилась голова и мысли приняли совершенно фантастическое направление. Мне представилось, как в большой пустынной школе кто-то, заблудившись, тщетно кричал: «Ау-у-у!» Никто не отзывался, и бедняга в отчаянье, из последних сил писал это слово, надеясь, что если его не услышат, то хоть прочитают крик о помощи…
Раздался звонок. Тихая школа ожила. Сразу стала шумной, весёлой. Коридор заполнился мальчишками и девчонками. Из-за двери с надписью «АУ» выпорхнул Алёша. Радостно улыбаясь, он потащил меня в класс.
— Посмотри, Игорь, какая у нас тут красотища! — захлёбываясь, восторгался он. — Вот ты когда учился в первом классе, разве у вас были такие отличные, такие удобные парты? Правда же, не было? Нет, ты сядь, посиди, попробуй!
Алёша усадил меня за парту. На её крышке красовались вырезанные всё те же знакомые буквы — «АУ».
— Алёша, что это? — спросил я. — Всюду эти странные, загадочные буквы.
— Ничего странного, — засмеялся он. — Это же моё имя. «АУ» — значит «Алёша Умников», понимаешь? Вот окончу школу, стану знаменитым человеком, ну, там учёным, артистом или космонавтом, например, и все будут смотреть на эти буквы и говорить: «Здесь ОН учился, по этому коридору ОН ходил, у этого окна стоял!» А парту в музей отправят. Если бы я на ней «АУ» не вырезал, кто же вспомнит, что это была моя парта? Они ведь у нас все одинаковые.
Виноваты писатели
Часто наши успехи зависят от того, умеем ли мы правильно распределять своё время.
Однажды третьеклассница Таня Крутикова рассказала мне:
— Нам дали на дом задание — написать, какая из прочитанных летом книг больше всего понравилась и почему.
Стала я думать, о чём писать. В школе до конца уроков думала, по дороге домой думала… И всё получалось, что лучшая книжка — это «Золотой ключик, или Приключения Буратино».
Во дворе меня окликнули Ира и Оля: выходи, мол, гулять.
— Некогда, — говорю. — Сперва уроки сделать надо. Пообедав, я села за письменный стол и вывела в тетради:
«Моя любимая книга». За окном Ира с Олей играли в классы, по двору слонялся рыжий Вовка Баранчук. Я вздохнула и решила, что напишу, пожалуй, о «Приключениях Незнайки».
Вдруг у меня зачесался кончик носа. Я вынула из кармана зеркальце. На носу ничего не было, кроме веснушек. Я их стала считать и насчитала девятнадцать штук. Двадцатую, для ровного счёта, пририсовала шариковой ручкой. Веснушка получилась хоть и синяя, зато весёлая. Я несколько минут ею полюбовалась.
Потом услышала, как выше этажом Ира стала играть на пианино гаммы. Ну как тут сосредоточишься? Хотя вообще-то я не против музыки. Я послушала и решила писать не о Буратино и не о Незнайке, а о «Бременских музыкантах».
Вот уже и Оля ушла со двора. Один Вовка сидит на лавке и болтает ногами. Бездельник! Кричу ему:
— Баранчук, ты почему сочинение не пишешь?
Он махнул рыжей башкой:
— Писать не о чем. Я за лето ни одной книжки не прочёл!
Тут я почувствовала, что ужасно хочу есть. Взяла булку, начала отщипывать от неё по кусочку. Булка долго не кончалась и, поскольку руки у меня были заняты, я писать не могла.
Незаметно наступил вечер. Мы с младшей сестрёнкой Наткой посмотрели телепередачу «Спокойной ночи, малыши!». Натка улеглась спать. Счастливица! А я за целый день так ничего и не успела написать, кроме заголовка. Надо побыстрее собраться с мыслями и… И не заметила, как уснула.
На уроке Нина Павловна сказала огорчённо:
— С домашним заданием справились все, кроме Баранчука и Крутиковой. Что случилось, Таня?
Я только плечами пожала. Ведь честно просидела над тетрадкой до глубокой ночи, и всё равно времени не хватило. Были бы сутки длиннее хоть на час, тогда, конечно, успела бы.
— Это писатели виноваты, — сказала я Нине Павловне. — Слишком много хороших книг написали…
Очевидное — невероятное
Эту историю рассказал мне ученик второго класса Петя Бабушкин.
— Я понял вчера, что меня ждут неприятности, — вздохнул он. — Исчез мой талисман — молочный зуб. Он выпал у меня ещё в первом классе, и я всё время носил его в пенале вместе с карандашами и ручкой. «Всё, — думаю, — получу двойку». Я ужасно расстроился и решил после уроков прогуляться по набережной, чтобы немного успокоиться. Дул холодный ветер, река была мутно-серая, неприветливая, настроение у меня ещё больше испортилось. Пришёл домой и сел за уроки.
— Что с тобой? — удивилась мама. — Почему не обедаешь? Может, тебе травочку для аппетита заварить?
— Ничего мне не надо, — буркнул я.
— Господи! — всплеснула руками мама. — Будто сглазил кто ребёнка! — И она, причитая, ушла на кухню.
Смотрю в учебник — ничего не вижу. В голове одно: как же я завтра без талисмана в школу пойду? Так до ночи и просидел без толку, пока мама спать не погнала.
— Утро вечера мудренее, — говорит.
И приснился мне сон. Плаваю я в серой осенней реке. Волны, будто в море, громадные. Одна волна накрыла меня с головой. Смотрю — на дне мой талисман белеет. Нырнул я за ним, а талисман вдруг исчез. Вместо него сидит наш кот Черныш и насмешливо тянет:
— Сгла-а-азили тебя, Петя, сгла-а-азили!..
Просыпаюсь — зуб на зуб не попадает. Одеяло моё на полу валяется, а на нём Черныш калачиком свернулся — нежится. Пнул я его как следует, чтоб не издевался.