Что я знаю наверняка, это то, что идёт сейчас четвертичный период кайнозойской эры, и это уже не плейстоцен, а голоцен, причём период великих оледенений завершён, то есть дальше десяти тысяч лет меня в прошлое не отбросило — иначе облик местности был бы другим, значительно острее проявлялись бы складки местности. Следовательно, Берингии — перемычки между Аляской и Чукоткой — уже нет. Остаётся ледяной мост в зимний период.
Теперь узнать бы, чего ради эта кошка тащилась по торосистым льдам более восьмидесяти километров… а потом долго и упорно пробиралась на запад? Хотя, относительно определения вида я могу и ошибаться. Может из тайги с юга пришла, пользуясь летним теплом какая-то неведомая нам разновидность азиатского хищника?
Почему я так спокойно рассуждал, не опасаясь нападения? Говорил же уже, что я охотник, и знаю, что зверя надо или напугать или разозлить, или вообще загнать в угол, чтобы он напал на человека. А эта киса даже голодной не выглядит, что неудивительно в краю, где столько дичи. Кроме того, животное способно оценить опасность от встречи с другим существом, и понимает, что в случае драки мы способны нанести друг другу несовместимые с жизнью ранения. То есть, возможно — оба погибнем. И зачем оно этой кисе нужно?
Увидев, что обнаружена, пума (буду звать её так), спятилась на пару шагов, и удалилась по дуге, обойдя меня метрах в ста-ста пятидесяти — видно было, как промелькнул в зарослях на другой стороне тропы её силуэт. А потом продолжила прерванный путь. За носильщиками пошла.
Поразмыслив, я вырезал себе убедительную дубину. Двуручную. А чтобы обе руки оставались свободными, ведро приладил сзади дужкой за пояс. Конечно, погромыхивает немного на ходу металл по металлу, но это не сталь по стали, которую слыхать за версту, ну и ладно. Зверюга с её чутким слухом, обнаружит меня, по крайней мере, за полсотни метров и, надеюсь, уйдет. Что же касается других хищников, то медведя я обнаружу раньше, чем он меня — нет у него, хозяина здешних мест, привычки таиться. А волка на нож возьму, даже пару, пожалуй. Тем более что в это время они стаями не держатся.
Глава 2. Неполное одиночество
Нельзя сказать, что я так уж сильно вымотался, но подойдя к реке и убедившись в том, что никакой группы людей здесь нет, почувствовал себя разочарованным. Видимо, дело в том, что завтрака сегодня не было, а время явно к обеду, с которым меня тут никто не ждёт. То есть — всё придётся делать самому. Вздохнул, и принялся знакомиться с перспективами организации в этой местности одноразового предприятия быстрого питания.
А неплохо! Силуэты крупных рыб сквозь прозрачную воду видны, так что отыскал сухостойный стволик, удалил с него всё лишнее и расщепил один конец на четыре дольки. Заострил каждую и, чтобы они торчали в стороны, затолкал в расщепы щепки. Наколоть рыбку на такую острогу не так уж сложно. Правда, первый раз я промазал — давно не было практики, мы ведь как-то больше сетями последнее время баловались. Но со второй попытки удача мне улыбнулась, и рыбка длиною с локоть — это как раз отличный обед на одного, в ней около килограмма. Это ленок, которого ещё зовут сибирской форелью. Завидная добыча.
Зачерпнул полведра воды и подвесил свою посудину на конец палки — торчал тут в нужную сторону сук подмытого дерева, так что никаких рогулек громоздить не пришлось. Быстренько собрал мелкий сушняк и развёл костёр. Когда вода закипит, опущу в неё свою добычу, и через считанные минуты уха сготовиться. А пока, надо притащить дровец посерьёзней, а то тут рядом только мелочь.
Когда вернулся с подходящими валежинами, обнаружил, что рыбка исчезла. Вот как была непочищенная и невыпорошенная, прямо в таком виде и ушла с кем-то, чьи следы на мягком влажном грунте заставили меня вспомнить о недавней встрече. Не иначе пума. Вот ни на минуту нельзя отвернуться!
Валежины я положил разгораться, а сам снова взялся за острогу. На этот раз удача улыбнулась мне только с третьей попытки, и на сей раз добычу я из рук не выпускал — сразу и вычистил, и выпотрошил и, как раз в ведре забулькало, опустил её в кипящую воду несколькими крупными кусками. Обычно до готовности получается выкурить сигарету, но в условиях полного отсутствия табака такого способа измерения времени я лишён. Зато, сжимая в руках дубину, вынужден всматриваться в лесные заросли — вдруг котейка захочет тоже отведать ушицы? На этот случай я просто обязан убедить её в неплодотворности подобного хода мысли и иметь для этого весомый аргумент.
Вот кожей чую, что наблюдает она за мной, аж мурашки пробегают. Подумал, и отвлёкся на несколько минут, чтобы добыть ещё пару приличных хвостиков и запулить их туда, откуда, как мне казалось, исходили флюиды заинтересованности. Только после этого попил юшки и рыбкой закусил обстоятельно. Хотя, тревога в моём сердце крепла — ну, не знаю я повадок этого зверя. Неизвестность всегда страшит.
Дальше шёл, держа острогу на плече остриями назад — понимаю, что это такую кису не остановит, но, я хотя бы попытался создать видимость трудности для прыжка сзади на мой загривок. Нет, неладно, что я эту тварь прикормил. Теперь не отвяжется.
* * *Людей я настиг только к вечеру. Хотя, настиг — это громко сказано. На речном берегу у места впадения в неё полноводного ручья прямо на голой косе лежали собаки, примерно на хорошую упряжку. Крепкие молодые псы вели себя спокойно — отдыхали. А рядим с ними на костре булькало варево, которое помешивала моя ночная гостья. Груда тюков рядом, а дальше несколько мужчин готовят к плаванию осиновые долблёнки, в русскоязычной литературе поминавшиеся под названием «бат».
Облик этих людей навёл на мысль, что это — мои предки. Не помню, упоминал ли я о том, что я — якут. Так вот! На мужчинах высокие сапоги с мягкими голенищами и не слишком широкие брюки. Короткие подпоясанные куртки — всё это из выделанных шкур. Девушка одета сходно, только вместо сапог на ней что-то небольшое, а куртка заметно просторней с более широкими рукавами. Видимо, это вариант женской одежды для длительных путешествий. Каких бы то ни было украшений не видно, хотя назначение некоторых вещей, подвешенных к поясу непонятно.
Вообще-то обычно женщины — якутки предпочитали носить одежду из ткани, и украшали её ото всей души, но это то, что сохранилось на фотографиях девятнадцатого века. Наверняка тканей в обиходе всегда было больше, чем шкур потому, что народ мой пришёл сюда из степных районов, сплавляясь вниз по Лене или её притокам вместе с домашним скотом, для которого, уже здесь, на зиму заготавливалось сено. Потом уже отдельные семьи перебрались через Верхоянский хребет и поселилось в бассейне Яны. А там, двигаясь дальше, добрались и до Индигирки, и до Колымы. Соседствовали или ссорились с эвенками, ламутами — это предположения, конечно — письменных следов деяний той поры не сохранилось. Однако и приемы жизни местных жителей перенимали, и в браки вступали с ними, но и вооружение и доспехи пришедшие сюда в семнадцатом веке казаки на якутах видели.
Так или иначе, но зерно частенько привозили в эти места с юга, как и, полагаю, ткани, и многое другое. А в обратный путь отправлялись с «мягкой рухлядью» — пушниной. Шкурки долго служили деньгами в наших краях… и что это я про столь отвлечённые материи задумался? А, это просто потому, что стоял у всех на виду, позволяя себя разглядеть. Никаких недружелюбных жестов не приметил.
Я подошел к людям и поздоровался. Не по-русски, ясное дело.
Меня поняли и ответили приветливо.
В общем-то, приятно, что язык я могу разобрать, хотя, многое придётся спрашивать. Но не с нуля налаживать общение буду, а понимая многое и лишь уточняя детали. Приглашение поесть вместе меня не удивило — это обычная практика в наших местах до сих пор. За едой рассказал, что следом за принимающими меня путниками идёт большой незнакомый мне зверь. Большая рысь — эта аналогия показалась мне понятной.
Так и вышло. Этот воришка рыбы, оказывается, крадет собак, поэтому и торопились эти люди к реке, что рассчитывали уйти от него водой, а то глупые псы бросаются на незваную гостью и одного из них, самого отважного, она съедает, а от остальных спасается на деревьях. Молодые глупые собаки выучены для упряжки, поэтому их надо увезти по широкой воде, чтобы избежать опасности. А идут эти люди вверх по реке Яне, чтобы, потом перейти сушей в бассейн Лены или её правого притока и обменять собак и шкурки на железные инструменты.
Почему я так кратко излагаю? А потому, что понимал не более. Сказывалась разница в языках. Про себя объяснил, что я из далёких краев, и что хотел бы найти людей, среди которых остался бы жить. Присочинить что-либо душещипательное мне не позволила всё та же языковая проблема, так что даже врать не пришлось.
Кроме того, что здесь оказались невесть откуда взявшиеся лодки, так ещё и лёгкие летние постройки из жердей нашлись, стоило углубиться от реки немного вглубь прибрежных зарослей, которые нынче, как уже поминал, весьма внушительны. В моё время характер здешней растительности был заметно более сдержанным, если не сказать, скудным. А тут нынче как-то лесисто уж очень. Хотя, конечно, тоже тайга, просто раньше такая встречалась южнее.