В первый? Значит, никакие не месячные? Он приподнялся, заглядывая ей в лицо, пытаясь понять: неужели, правда? Улыбка на лице девушки показалась ему новой, всезнающей, женской.
– А как же этот, твой, гнусный обольститель? – к свалившейся на него ответственности он оказался не готов.
– Костик? У нас с ним не было ничего. Негде. У меня – родители. У него, как он говорил – бабушка. Ну, целовались несколько раз, в кафе он меня приглашал, а потом предложил вместе в Египет поехать. Конечно, я глупая, я ведь даже не была в него влюблена. Теперь я понимаю, что этим нельзя без любви заниматься, ничего хорошего не получится. С ним бы у меня точно не получилось.
Антон до этого момента был уверен, что прекрасно можно обходиться одним сексом, а любовь – настоящая – понятие скорее духовное, платоническое. По его собственным воспоминаниям выходило, что он продолжал любить, когда секса никакого уже и в помине не было. Но отчего-то только что произошедшее между ним и Катей он не мог назвать привычным словом «секс». Так что это было? Девочка практически призналась в любви. Чем он может ей ответить? Лгать не хотелось, и он вместо ответа нежно поцеловал краешек распухших губ.
Затем были еще два солнечных дня и две упоительных ночи. Он изучил ее тело до последней родинки и складочки. Боясь испугать чрезмерным напором, был нежен и нетороплив, наградой ему служили сладостные вскрики, которых он добивался своими ласками. Они казались ему вовсе непохожими на то, что он слышал прежде, с другими. Случалось, что партнерши, желая показать темперамент, начинали стонать, едва он касался их. Он был уверен, что они притворяются, пытаются походить на порноактрисс. Катя молчала, зато, когда он замечал, что она еле сдерживает стоны, то тоже мог ослабить удила и пуститься вскачь, подгоняя ее и свое удовольствие. Даже у более опытных партнерш он настолько ясно не улавливал нужный момент.
Вы созданы друг для друга, – одобрительно подсказывал внутренний голос, поменявший гнев на милость. Похоже, это так, – говорил сам себе Антон, любуясь спящей Катей в их последнее утро на лыжном курорте. За окном было по ночному темно, его разбудил собственный утренний часовой. В начале седьмого он поднял голову, готовый ринуться в бой. Антон подул Кате на лоб – именно так, осторожно, он всегда будил ее. Вздернутый носик сморщился, не открывая глаз, она пробормотала:
– Что, уже уезжать?
– Нет, малыш, уезжаем мы после завтрака, а до него еще куча времени.
– Так зачем ты меня будишь? – поинтересовалась она, предчувствуя ответ и открывая любопытные глаза.
– У меня сил нет на тебя смотреть, – признался он.
– Так не смотри, – с долей лукавства посоветовала Катя.
– Не могу. Мне хочется смотреть на тебя, хочется тебя гладить, целовать…
– Тогда смотри, и гладь, и целуй! – и юная бесстыдница откинула одеяло, доверяя ему во владение бронзовое тело.
Три контрастных, нетронутых солнцем треугольника очень возбуждали его, особенно нижний, но уделять ему слишком большое внимание было рано, и он лишь взлохматил шелк кудрей и устремился выше, к двум одинаковым холмикам, симметрично украшенным замершими в предвкушении ласки бурыми горошинами.
– Следы от твоего купальника выглядят соблазнительнее самого дорогого кружевного белья, – озвучил он свои мысли.
– А тебе нравится кружевное белье?
То, что он заметил на ней, кружев имело немного.
– Нет, уже нет, – искренне ответил он, обхватывая губами левую горошину.
Нежные ладошки на его плечах замерли, но он был слишком увлечен, чтобы заметить это, а тем более догадаться, о чем она думает.
«Кружевное белье! Со скольких он снимал его? Он взрослый, опытный и, как это называется – искушенный? Наверняка у него было много женщин, не могло не быть. И для кого-то он заказал этот двухместный домик, купил дорогущий розовый комбинезон. Возможно, он только что поссорился со своей возлюбленной. Я уеду, а он с ней помирится. Ирка говорила, мужики долго без женщины не могут. Похоже, я для него лишь замена. Потому что он ни разу не сказал, что любит меня. Он много ласковых слов находит, а о любви ни разу не сказал. И я не буду говорить, а то подумает, что навязываюсь – хотя хочется, ох как хочется сказать, насколько сильно я люблю его».
Покинув грудь, Антон добрался, наконец, до губ, отгоняя ее невеселые мысли.
Оставшиеся четыре каникулярных дня они ездили по городу и окрестностям, Катя хотела посмотреть как можно больше. Про себя Антон отметил, что будь ему девятнадцать, или двадцать пять или даже двадцать восемь, он бы ее из постели не выпустил. Конечно, силенок и сейчас хватает. Просто, будь он моложе – наплевал бы на ее желания и потакал своим. Молодость эгоистична.
Хотя с ней он и сам чувствовал себя молодым. Не только в постели, но и когда они, взявшись за руки, гуляли по парку в Пушкине, когда, посмеиваясь, что не был тут лет двадцать – тоже мне, ленинградец! – он водил ее по залам Эрмитажа. Когда катал по нарядному, не по-будничному свободному центру, и там, где ей казалось интересно, они искали парковку, выходили, и он рассказывал ей, что знал, гордясь родным городом, и стыдясь, что знает не так уж много.
Она делилась с ним своими не слишком богатыми, в основном детскими воспоминаниями, и он удивлялся, что детство у нее было совсем непохожим на его, и немудрено, ведь она родилась, когда он был уже студентом. Он рассказывал о своем, с летними лагерями, пионерскими отрядами и даже комсомолом в школе.
– Ты хоть знаешь, как расшифровывается комсомол?
– Коммунистическая советская… – Катя запнулась.
– Коммунистический союз молодежи!
«Славка прав, стар я для нее. Мы слишком разные. Не может быть будущего без общего прошлого. Или может?.. Вон сколько стариков из телевизора на молоденьких женятся. А раньше, «при царизме», это вообще было в порядке вещей. Муж как опекун, защитник. Способен я защитить ее? Да. Мне хочется заботиться о ней, выполнять ее желания? Конечно. Я уже с удовольствием их выполняю. Вот, в музей сподобился выбраться – кто бы мог подумать!»
И все-таки он сомневался, медлил, отодвигал разговор об общем будущем на потом.
Будто сговорившись, они оба не упоминали о ее скором отъезде.
Катя думала, что Ирка на ее месте так бы себя не вела. Уж она бы нашла способ намекнуть, что уезжать не хочется. Да она бы прямо так и сказала: «Я не хочу уезжать. Я тебя люблю и хочу остаться с тобой». Но дожив до девятнадцати лет, Катя не научилась быть настырной. Ирка уверяла, что любовь – это как раз то, чего стоит добиваться, за что стоит бороться. А мама говорила, что девушка должна быть скромной, не навязываться ни в коем случае. Нет, мама не зануда. Только Кате теперь кажется, мама больше знает жизнь, чем Ирка. Вот Ирка, не без зависти, конечно, советовала: «Поезжай с Костиком, когда еще тебе бесплатная поездка на заграничный курорт обломится! А что спать с ним придется, так пора уже, не девочка». А мама наоборот, предостерегала, и права оказалась. С Костиком. Интересно, что бы она сказала об Антоне?
Отъезд Кати приходился на первый рабочий день, и в этот день Антону обязательно надо было быть на работе. Его небольшая фирма, занимающаяся аутсорсинговым компьютерным сервисом и установкой программного обеспечения, заключала договор об обслуживании с солидной компанией. Предстояло не только подписание договора, но и прикидка объемов работы. Возможно, потребуется искать помощников его восьми сотрудникам, брать в штат или студентов нанимать по совместительству.
– Наши обычные заказчики, – объяснял Кате Антон за ужином накануне, – это небольшие фирмы, которым не по карману держать собственного сисадмина. А тут в нашем бизнес-центре размещается новая контора, огромная, целый этаж занимает. Семьдесят компьютеров. И они решили сократить ребят, которые раньше их систему поддерживали, и нанять нас, уж коли мы по соседству. В принципе, правильно. Ведь когда техника в порядке, сисадмины сидят себе, дурака валяют, в потолок плюют.
– Наверное, это очень интересно, все в компьютерах понимать! – уважительно заметила Катя.
– А деньги в банке считать – не интересно? – рассмеялся он.
– Я их в глаза не вижу. Я ведь не кассир. Кредитный отдел. Работа с физическими лицами. Тарифные планы. Посоветовать, документы правильно оформить, распечатать. Вот и вся моя работа.
– Ваши банковские кредиты – чистое жульничество!
– Нет, что ты, теперь это уже нормальный бизнес! Скрытых платежей нет. Процентные ставки снижаются. Вот раньше, говорят…
– Мне и говорить не надо, что раньше было. Я и сам могу рассказать! – перебил ее внезапно раскипятившийся Антон. – Лет семь-восемь назад надумал я купить диван – тот, что в гостиной. Двадцать две тысячи стоил. Бизнеса своего у меня еще не было, работал на дядю, решил взять кредит. Взял, плачу, как положено, в срок. Один раз всего пропустил – просто замотался, забыл. Через месяц следующий платеж сделал и задолженность погасил. Вскоре закрыл кредит, и думать о нем забыл. И вдруг через два года приходит мне бумаженция: вы должны за просрочку платежа шесть тысяч. Шесть! А платеж был девятьсот рублей! И объяснение с цифрами: штрафные, пени, еще какие-то проценты на проценты. Что это, если не жульничество?