Сбоку послышался хрип, Фицрой первым ударом срубил руку своего гуцара, а вторым рассек от плеча и до середины груди. Копье того, которого я завалил вторым, пролетело над Фицроем, он пригнулся, его за–дело древком по спине.
— Быстрые они, — определил он. — Но одного я успел… Аты чего с ними так долго объяснялся?
— Долго? — переспросил я. — Наоборот… когда в руке молоток, все вокруг кажется гвоздями. Потому и борюсь с собой. Я не должен в любой ситуации при–менять свой… магический арбалет. Вот только человек такая скотинка…
Он криво ухмыльнулся.
— Понимаю. Ты еще хоть как–то сдерживаешься, но будь у меня такая штука, я бы…
— Плохо сдерживаюсь, — признался я. — А это нехорошо. Нехорошо, когда человек использует силу, когда мог бы убедить. Нехорошо и человеку, и сильной стране принуждать слабых к подчинению…
Он посмотрел с изумлением.
— Ты чего?..
— Я культурный, — огрызнулся я. — Не могу иначе!
— Чего? Поступать?
— Говорить, — сказал я сердито. — Поступаю я все еще как надо и как у нас, питекантропов, принято, но уже говорю о высоких духовых ценностях!.. А это важ–ный шаг к переходу в более цивилизованное общество. С культурными запросами. Ты заметил, я даже убивать не люблю топором по голове, это некрасиво и неду–ховно, а только издали, чтоб я тут нажал, а там что–то упало.
Он спросил с недоверием:
— А это не выглядит… трусостью?
— Это признак высокой культуры и духовности, — пояснил я. — Это эстетично, когда даже не мараешь руки. При соблюдении этих условий даже высокоода–ренные ценители прекрасного готовы воевать, не вста–вая с дивана…
Он содрогнулся.
— Страшные вещи говоришь. Когда топором по го–лове — это понятно, убил. А когда вот так издали… то вроде бы и не убил, хотя еще как убил!
— Культура и цивилизация, — высокопарно пояс–нил я, — в том, что можно убивать издали, к тому же сразу тысячами, и не видеть крови!..
Он сказал серьезно:
— Жуть какая. Я за то, чтобы убивать топором по голове. Или мечом. Тогда видишь, кого убиваешь. И точно не убьешь женщину или ребенка. А из маги–ческого арбалета… Пускаешь стрелу здесь, а там дале–ко что–то едва заметное падает. Подумаешь! Когда нет чувства, что убил человека, можно убивать и убивать.
— Для этого все и сделано, — пояснил я, — чтобы не было вины! Когда вот так издали, то любой трус мо–жет убить хоть тысячи. Или, скажем, очень совестли–вый… Тут спустил тетиву, а там в другом королевстве тысяча человек упали мертвыми! Это же какое счастье для тех, кто любит поговорить о культуре и гуманизме!
Он слушал вполуха, а то и вовсе не слушал, насто–роженно всматриваясь в лесную чащу.
— Мало открытых мест, — проговорил он зло. — Не люблю.
— Вон там редкий лесок, — сказал я. — Проскочим галопом. В крайнем случае на рысях.
— Иди впереди, — предложил он, — а я займусь ко–нями… Нет–нет, я не жалею, что взяли шестерых!
— Сменим, — сказал я. — Боюсь, понадобятся све–жие лошади. Но сойдут и полусвежие.
Он остановил коня, двух с поклажей оставили, а с наших сняли седла и перенесли на запасных, это Фиц–рой хорошо придумал. Пусть не из стратегического расчета, а из простой человеческой жадности, но все равно хорошо, что нам на пользу, а остальные как хотят.
Старались держаться открытых мест, но иногда все же приходится проскакивать через леса, в этом случае даже я безжалостно подгоняю ничего не понимающих коней, пусть и груженых. Это им все равно, в чьи руки попадут, но я эгоист, а еще жадный, как положено лю–бому нравственному человеку — кони здесь ценность.
Гуцары, как и викинги, почему–то не любят коней и предпочитают сражаться пешими. Вообще–то пешими сражались и знаменитые швейцарские наемники, как и чуть позже германские, но для нас отсутствие у гуцаров конницы хорошо тем, что еще несколько раз пришлось пробиваться через мелкие отряды, загораживающие дорогу, но конной погони за нами не было.
Фицрой, то и дело оглядываясь, проронил с уваже–нием:
— Отважный народ!.. Чужие земли не захватывает, но свою отстаивает.
— Мало их, — ответил я сердито.
— Потому и не захватывают?
— А то! Свою страну не создадут, им все равно при–дется интегрироваться… ну, вливаться в общую семью народов. “Или в тот народ, которого намного больше рядом.
— Не захотят, — ответил он уверенно.
— Чтобы выжить, — заметил я, — нужно быть не только отважным, но и гибким.
— Тогда им придется туго, — сказал он.
— Все зависит от них, — ответил я. — Это герку- лановцам было не договориться с Везувием… а люди с людьми всегда могут, да только редко делают.
— Да ладно тебе…
— Сам знаю, — огрызнулся я, — но все–таки за миллион лет культурки что–то да застряло, хрен выдер–нешь.
— А хотелось бы?
— Конечно, — ответил я с убеждением. — Культура всегда жить мешает!
И в самом деле чувствую угрызения совести, этот народ обречен на истребление, отстаивая свои права и свободы, культурка во мне протестует, а вот демокра–тия рационально говорит, что у них была возможность принять власть королевы Орландии и влиться в жизнь большого и богатого королевства на общих основани–ях. А то ишь чего восхотели…
И в плавильном котле племен и народов остались бы живы…
Вообще–то отважные гибнут в первую очередь. В конце концов останутся только самые трусливые, они назовут свою позицию гуманизмом и духовностью, заговорят о подъеме культуры… а может быть, все так и есть?
Кони идут споро, даже груженые, хотя какой там у них груз, одна видимость. Еще несколько раз нас пы–тались ограбить, и, думаю, одним ограблением дело бы не обошлось. Фицрой то и дело пускал в дело меч, красуясь даже передо мной приемами. Вообще–то не слишком уж виртуозными и хитрыми, я и то могу луч–ше, но понимает, насколько в рукопашной важна ско–рость, и двигается, как разъяренный кот в стае собак.
Я обычно держал пистолет наготове, но стрелять приходилось редко, Фицрой успевал, хотя потом бахва–лился, как и кого зарубил, а я ехидно указывал, сколько ударов он пропустил и где у него будут кровоподтеки.
После восьмого и десятого нападения я сказал с сердцем:
— Все, сдаюсь!.. Мяффнер прав, когда несмотря на свое мягкосердечие соглашался на зачистку этого… племени. Брандштетгер вообще желал бы истребить этот народ с женщинами и детьми.
— Дикари, — согласился он. — Им тут жрать нече–го… Это от бедности.
— Здесь хорошая земля, — возразил я. — Паши да сей, на пропитание всегда хватит. Скот надо завести, вон какая долина!.. Охотой, как они промышляют, це–лому народу не прокормиться.
— А разбоем? Я знавал такие. Правда, мелкие.
— Торговые пути не слишком, — сказал я. — Тут не поживиться. А если бы шел большой грабеж, любой король прислал бы армию и все равно бы их истребили. Но теперь король Антриас выполнит за ее величество всю грязную и неприличную работу…
Он насторожился.
— Какую работу?
Я отмахнулся.
— Не бери в голову. Вон олень побежал… Или это косуля?
— Какую работу? — повторил он.
Я вздохнул.
— Это секретные сведения, Фицрой. Но тебе, как другу, проболтаюсь. Армия Антриаса пройдет здесь, чтобы вторгнуться в Дронтарию.
— Что… ты серьезно?
— Еще как, — заверил я.
У него радостно вспыхнули глаза.
— Это же здорово! Наконец–то все завертится. А то, как муха в сметане, все застыло…
— Война, — сказал я, — беда, Фицрой. Кому–то честь и слава, а Улучшателю ухудшение условий работы. Уверяю тебя, если работа по–настоящему интересная, то она куда увлекательнее любой войны!
Он пробормотал:
— Такое не представляю, но верю на слово. Пока–жешь такую работу, вообще пойду к тебе учеником. Но пока что война — самое веселое и жизнерадостное занятие! Если Антриас пойдет на Дронтарию, он в схватке с гуцарами потеряет часть своей армии. Пусть малую, но все же…
— Это есть в калькуляции, — заверил я. — Все просчитано. Сколько тысяч человек умрет на поле боя, сколько останется раненых, покалеченных, сколько попытается уползать с распоротыми животами, волоча за собой выпавшие кишки…
Он посмотрел на меня с уважением.
— Ну ты и зверь… И так спокойно говоришь!
— Так я же не про людей, — пояснил я.
— А про кого?
— Про живую силу противника, — пояснил я. — А по завершении кровавых битв нужно говорить насчет того, кто проиграл, а кто выиграл. Понял?.. Всего лишь игра!..
Он покачал головой.
— После таких игр ручьи переполняются кровью, а убитые не поднимаются и не идут пить вино со своими убийцами.
— Об этом думать не рекомендуется, — строго ска–зал я. — Думать нужно только о положительном. Так рекомендуют самые видные специалисты по играм.
— Юджин, — сказал он с укором, — какие это игры! Это кровавые битвы, где мужчины добывают себе честь и славу, выказывая доблесть и мужество…