— Уж не знаю, какие там пары, — заявил толстяк, — но только я точно видел двух дрянных уродцев, притом так же отчетливо, как вижу ныне вас, и попробуйте только убедить меня в обратном!
Повозка удалилась от злосчастного места на изрядное расстояние, но священник продолжал нахлестывать осликов так, словно сам дьявол из истории о фрате Герохе гнался за ним по пятам.
Нет ничего удивительного в том, что в Люддерзи спутники прибыли гораздо ранее намеченного.
Это был портовый город, стоявший на берегу бухты, отгороженной для верности рукотворным волнорезом. Торговые пути проходили южнее, а вот рыбацких суденышек стояло у причалов предостаточно. На окрестности к тому времени уже окончательно пала тьма, и бухта украсилась огоньками ламп, которые засветили рыбаки.
На въезде дорогу повозке неожиданно преградила стража. То были не гарды и не солдаты, а простые горожане, числом шестеро, кто с дубиною, кто с багром, а кто и со старым мечом, доставшимся в наследство от дедов и прадедов, что грешили морским разбоем. Осветив факелами приезжих, начальник стражи, кривой усач в обтрепанной рыбацкой шляпе, спросил:
— Кто вы такие?
Священник неторопливо слез с повозки и представился:
— Меня звать фрате Стее, я священник из Орстеда, а сюда приехал по делам церкви навестить фрате Элинга. Коли не верите мне — спросите, он подтвердит. Со мною двое — почтенный хире Клеен, торговец шерстью и соленьями из Клеенхафны, а также юноша, которого я по доброте душевной взялся подвезти до вашего города, ибо вы знаете, как трудно бывает найти экипаж и спутников в наших краях. Но что случилось? Отчего на дороге выставлена стража?
— Каменные карлики, фрате, — изрек кривой, сжав пальцы на рукояти древнего меча. — Сам я лишь слышал байки о них, будучи еще мальчишкою, но старики говорили, что твари эти презлы и опасны. И вот сегодня утром карлики напали на жену мельника, что полоскала в горном ручье белье, а после — на двоих детей, что собирали хворост поблизости. И если женщина сумела убежать, то детей убили и обглодали так, что их мать лишилась рассудка, узрев мертвые тела. К тому ж темнеет ныне столь быстро — а почему, я и сам не знаю, — что многие всерьез заговорили о конце света.
— Мы тоже видели карликов по пути сюда, — сказал юноша, спрыгнув с повозки.
— Кто вы? — исполнился вдруг подозрительности кривой.
— Меня зовут Мальтус Фолькон, — с достоинством сказал юноша, — и я — чиновник Секуративной Палаты.
ГЛАВА ВТОРАЯ, из которой мы снова ничего не узнаем о судьбе Хаиме Бофранка, но сие незнание восполняется появлением совершенно нового героя, и, признаться, презабавного
Человек с тросточкою, который постучал рано утром в дверь дома, в коем проживал субкомиссар Хаиме Бофранк, был весьма стар годами. Было ему то ли семьдесят, то ли восемьдесят, а может, минуло и все девяносто, ибо разницы в сии преклонные лета, как ведомо, уже никакой нет — десяток туда или десяток сюда, поди угадай.
Седая борода, седые усы, седые, хотя и аккуратно завитые локоны, носатое лицо, на коем морщины и бородавки сочетались самым причудливым образом, вступали в некое противоречие с его щегольским обликом, с проворными — хотя кто-то, возможно, нашел бы их излишне короткими и самую малость кривоватыми — ножками, обутыми в кожаные наимодные башмаки о шести застежках каждый, с унизанными кольцами ручками (одной рукой старичок сейчас с силою колотил в дверь), с чуть грузным, но довольно энергичным тельцем, упрятанным в опрятный жилет розовых тонов.
Одним словом, старичок был чрезвычайный модник и достаточно шустр для своих лет. Вероятно, в обществе это был записной любезник и шалун, как бывает с подобными старичками; ныне же он был изрядно напуган и постоянно озирался по сторонам, словно бы ожидал какой напасти.
Наконец дверь приоткрылась, и хозяйка, прикрывая ладонью пламя свечи, спросила:
— Кто вы? Что так рано стучите?
— Полноте, милая хириэль, где же рано? — возразил суетливый старичок. — Уж давно утро!
— Утро? — поразилась хозяйка. — Вы, верно, шутите! Посмотрите, какая вокруг стоит темень!
— Однако верите вы мне или же нет, милая хириэль, а уж давным-давно утро, только вот солнце что-то никак не хочет появляться на небе… И если вам столь же жутко, как и мне, не впустите ли меня внутрь?
Хозяйка с некоторым сомнением посторонилась, пропуская неожиданного гостя. Когда дверь была закрыта на засов, старичок приободрился и принялся раскланиваться, говоря:
— Благодарю вас, милая хириэль… Меня зовут Базилиус Кнерц, принципиал-ритор в отставке, и я приехал из Гвальве, дабы встретиться с досточтимым хире Бофранком.
— Боюсь, хире Бофранка нету дома, — буркнула в ответ хозяйка, проверяя, хорошо ли лег засов в железное ушко. — Вот его комната, видите, заперта? Всю ночь шумели да топотали, а под утро — коли вы говорите, что уже утро, — ушли, даже входную дверь забыли притворить, хорошо, я заметила…
— Но не знаете ли вы, милая хириэль, куда мог пойти хире Бофранк?
— Откуда же мне знать, право. Хире Бофранк волен ходить, куда и когда ему вздумается.
— Тогда позвольте, я составлю небольшую промеморию, дабы вы, милая хириэль, передали ее хире Бофранку, как только он возвратится. Не найдется ли у вас пера и бумаги?
— Извольте, я сейчас все принесу, коли надобно, да зажгу, кстати, лампу.
Ворча что-то себе под нос, хозяйка удалилась, но скоро воротилась с масляною лампою, листом бумаги и пером, а также чернильницею. Старичок, уместив все это на небольшом коридорном столике, принялся писать, обнаружив в процессе письма, что чернильница использовалась крайне редко и стала могилою для изрядного числа бесславно почивших в ней мух, а перо оказалось весьма дурно очинено. Отписав не без трудностей промеморию, он сложил ее вчетверо и с поклоном передал хозяйке, присовокупив при том:
— Буду вам весьма благодарен, милая хириэль. И вот вам предостережение: поберегитесь выходить без нужды на улицу, ибо кроме павшей столь внезапно тьмы там могут обретаться опасности куда более жуткого свойства.
Грозное предостережение вряд ли было столь уж необходимым: хозяйка и без того выглядела чрезвычайно напуганной. Кнерц двинулся было к выходу, но в этот момент в закрытой комнате Бофранка что-то с грохотом упало. Звук был такой, словно разбился глиняный кувшин, а черепки полетели и покатились во все стороны.
— Что же это? — вскричала хозяйка. — Стало быть, хире Бофранк внутри?! Когда ж он мог прийти?
Старичок Кнерц резво подбежал к двери, припал к ней ухом и прислушался, затем воззвал:
— Хире Бофранк! Хире Бофранк, это вы?
За дверью заскреблось, заколотилось, и бывшему принципиал-ритору показалось, что кто-то принялся глодать дверные доски.
— Не случилось ли с ним чего? — затряслась хозяйка в испуге. — Не разбил его паралич?
— Нет ли у хире Бофранка собаки? — в свою очередь вопросил старичок.
— Упаси нас господь от этих тварей, — отмахнулась хозяйка. — Я бы не позволила держать в доме собаку: а ну как, не ровен час, она взбесится и всех перекусает? Еще от собак, говорят, случаются всякие хвори — от чумы до червей, которые проникают внутрь человека и постепенно пожирают его…
— Есть у вас ключ от этой комнаты, милая хириэль? — довольно невежливо прервал хозяйку старичок, продолжая прислушиваться к странным звукам.
— Да-да, конечно. Сейчас я принесу его. — Получив ключ, Кнерц вставил его в замочную скважину и осторожно повернул. С чуть слышным щелканьем замок открылся, дверь начала медленно отворяться.
Оттолкнув старичка, ужасная нежить рванулась из комнаты наружу и вцепилась в хозяйку, тщась прокусить плотные юбки. Сие был умерщвленный Шарденом Клааке бедняга Ольц; искалеченный и изуродованный, передвигался он, подобно животному, на четвереньках и очень споро. Однако голова его была неестественно запрокинута назад, и это мешало мертвецу.
Зубы Ольца лязгали и скрежетали, словно шестерни в подъемном механизме наподобие тех, что используются в порту. Верно, иной человек перепугался бы до смерти ввиду такого богомерзкого зрелища и его, не исключено, даже хватил бы удар. Однако ж и храбрая женщина, и ее гость оказались не из трусливых.
— Я помогу вам! — отважно вскричал старичок Кнерц, выхватывая из своей тросточки таившееся там длинное узкое лезвие. Но хозяйка не стала ждать его помощи: схватив горящую лампу, она обрушила ее на голову Ольца. Глиняный сосуд раскололся, масло тотчас разлилось, и мертвеца со всех сторон охватил огонь. Воя и стеная, он, позабыв свои кровожадные намерения, принялся кататься по полу, царапая его пальцами, покамест не застыл у стены. Коридор наполнился отвратительным запахом горелой плоти, а Кнерц поспешил сорвать со стены портьеру и укрыть ею тело, с тем чтобы погасить пламя.