Игра начинала уже не на шутку волновать его, и поэтому он
принудил себя к осторожности. Почти весь день он провел у
себя в комнате, в приятном сознании, что его ждут и сожалеют
об его отсутствии. Но этот маневр не произвел особенно
сильного впечатления на ту, в кого метил барон, зато бедный
мальчик совсем истерзался. Эдгар чувствовал себя целый день
бесконечно несчастным и потерянным. С упорной, свойственной
его возрасту верностью он все эти долгие часы неустанно
поджидал своего друга. Уйти или заняться чем-нибудь в
одиночестве казалось ему изменой. Он бродил как
неприкаянный по коридорам, и с каждым часом горе его
усугублялось. Он уже был почти уверен, что с бароном
случилось какое-нибудь несчастье или он, Эдгар, нечаянно
обидел его, и мальчик чуть не плакал от нетерпения и страха.
Когда барон явился вечером к столу, ему был оказан
блестящий прием. Эдгар, невзирая на строгий окрик матери и
удивленные взгляды обедающих, бросился к нему навстречу и
бурно обнял его худенькими руками. - Где вы были? Куда вы
ушли? - порывисто спрашивал он. - Мы всюду искали вас. -
Услышав это "мы", мать Эдгара покраснела и сказала почти
сердито: "Sois sage, Edgar. Assieds toi!" (3) (Она всегда
говорила с ним по-французски, хотя владела этим языком
далеко не в совершенстве и при более длительных разъяснениях
частенько садилась на мель).
Эдгар повиновался, но продолжал приставать к барону.
- Ты забываешь, - что барон волен делать, что ему угодно.
Может быть, ему скучно с нами. - На этот раз она сама
говорила и от своего имени, и барон с радостью почувствовал,
что она напрашивается на комплимент.
Охотничий инстинкт властно заговорил в нем. Он был
опьянен, взволнован - как быстро он напал на след, и дичь
уже на расстоянии выстрела. Глаза у него заблестели, кровь
кипела, речь лилась легко и свободно. Как всякий
чувственный мужчина, он становился вдвойне добрым, вдвойне
самим собой, как только замечал, что нравится женщинам; так
многие актеры играют с вдохновением лишь тогда, когда
чувствуют, что весь зрительный зал покорен ими. Он всегда
слыл превосходным рассказчиком, умеющим говорить живо и
образно, но сегодня - он выпил несколько бокалов
шампанского, заказанного в честь новой дружбы, - он
превзошел самого себя. Он рассказывал об охоте в Индии, в
которой принимал участие, когда гостил у своего друга -
знатного англичанина. Он намеренно выбрал такую безопасную
тему; кроме того, он догадывался, что эту женщину должна
волновать недоступная для нее экзотика. Эдгара же он пленил
окончательно: глаза мальчика сверкали от восторга. Он не
ел, не пил и жадно ловил каждое слово рассказчика. Ему и не
снилось, что он когда-нибудь воочию увидит человека, на
самом деле пережившего все эти невероятные приключения, о
которых он читал в книжках: охота на тигров, темнокожие
индийцы, и Джаггернаут - страшная священная колесница,
давившая тысячи людей. До сих пор он не верил, что есть на
свете такие люди, как не верил в существование сказочных
стран, и рассказы барона внезапно открыли перед ним огромный
неведомый мир. Он не сводил глаз со своего друга; не дыша
смотрел на его руки, убившие тигра. Он едва осмеливался
дрожащим голосом задавать вопросы; живое воображение
рисовало ему яркие картины: вот его друг верхом на слоне,
покрытом пурпурным чепраком, справа и слева темнокожие люди
в роскошных тюрбанах, и вдруг из джунглей выскакивает тигр с
оскаленными зубами и бьет грозной лапой по хоботу слона.
Теперь барон рассказывал еще более увлекательные вещи, - к
каким хитростям прибегают, охотясь на слонов: старые ручные
животные заманивают в вагоны молодых, диких и резвых.