"Контроль", – сказал за спиной у стрелка хриплый простуженный голос, и на тропе приглушенно захлопали пистолетные выстрелы. Ответом на один из них был короткий, сразу оборвавшийся стон. Обращая на эту будничную работу спецназа не больше внимания, чем на продолжавший сеяться с низкого пасмурного неба снежок, стрелок передвинул со спины на живот плоскую брезентовую сумку и бережно извлек из нее портативный компьютер. Серая пластиковая коробка с переливающимся яркими красками экраном выглядела на фоне диких заснеженных гор и разбросанных вокруг окровавленных трупов неуместно, почти нелепо – так же, впрочем, как и темные солнцезащитные очки, надетые ее владельцем поверх белой трикотажной маски.
Кусая от нетерпения губы, человек подождал, пока компьютер загрузится, и вставил диск в дисковод. Копирование уже началось, когда с той стороны, куда направлялась уничтоженная группа, гулко простучала автоматная очередь. Это, как и следовало ожидать, вернулась разведка, не получившая, наверное, ответа на очередной радиовызов.
Оставшийся наверху снайпер послал атакующим достойный ответ; те двое, что вместе с человеком в темных очках спустились на тропу, залегли в камнях и тоже открыли огонь. Стрелок лег на землю, прикрыв компьютер своим телом, и терпеливо дождался конца процедуры копирования. Один раз автоматная очередь вспорола снег и разбросала мелкие камешки в каком-нибудь сантиметре от его левого ботинка, но он даже не оглянулся – взгляд его был прикован к цветной полоске на экране, что росла, вытягивалась слева направо – быстро, но вместе с тем мучительно медленно.
Наконец копирование завершилось, смолкла и стрельба. Человек в темных очках, не интересуясь результатом перестрелки, извлек из ноутбука ненужный больше компакт-диск. В это мгновение на его запястье с неожиданной силой сомкнулись окровавленные пальцы. Человек повернул голову и встретился взглядом с подернутыми мутной предсмертной поволокой глазами араба, которому полагалось быть мертвым, как кочерга, но который продолжал цепляться не только за жизнь, но и за свой драгоценный диск.
– Поздно, – сказал ему человек в темных очках и ударил араба по лицу.
Сжимавшая его запястье ладонь разжалась и бессильно упала в снег, черные, как спелые маслины, глаза устало закрылись. Стрелок положил диск обратно в коробку и затолкал ее арабу во внутренний карман. После этого он закрыл и убрал в сумку ноутбук, встал с земли и огляделся.
Последний остававшийся наверху снайпер уже спустился на тропу и как раз в этот момент деловито сматывал веревку. Потерь не было; спецназовцы стояли в сторонке, каждый на своем месте, контролируя пустую тропу. Стрелок в темных очках кивнул командиру группы, который выжидательно смотрел на него, и тот подал своим бойцам сигнал к отходу. Прикомандированный стрелок задержался на месте перестрелки. На это никто не обратил внимания: у спецназовцев была своя работа, а у него – своя.
Когда последняя фигура в зимнем камуфляже скрылась за поворотом тропы, человек в темных очках наклонился над арабом и одним точным движением вырвал чеку у висевшей у него на поясе гранаты. Прежде чем нырнуть за камень, он еще успел вложить кольцо в откинутую руку поверженного врага, хотя и не знал, останется ли оно там после взрыва. Те, кто послал араба сюда, и те, к кому он шел, ожидали, что при первых признаках грозящей ему опасности гонец взорвет себя вместе с посланием. Они не могли предполагать, что первым признаком угрозы станет пуля из снайперской винтовки, и человек в темных очках очень хотел, чтобы они этого так и не узнали. Конечно, подозрения останутся, но разбитый, разорванный в клочья диск должен их хоть немного успокоить. Со временем им передадут другой, но это уже не столь важно...
Взрыв взметнул к серому небу облако желтоватого дыма вперемешку со снегом и щебенкой, мелкие осколки дождем пробарабанили по склону. Потревоженные камешки еще катились, подпрыгивая, сверху вниз, а человек в темных очках уже покинул укрытие и, поправив на боку сумку, ни разу не оглянувшись, быстро зашагал туда, где полминуты назад скрылись спецназовцы.
...Уже на границе условленного квадрата их настигли и почти взяли в клещи, но вызванная по радио "вертушка" поспела вовремя. Пилот на бреющем полете вошел в ущелье, вспахал склоны ракетами, пробороновал свинцом и засеял костями, после чего, снизившись, принял на борт то, что осталось от группы, – одного мертвеца и троих живых, из которых один был ранен в живот автоматной пулей и умер по дороге в госпиталь.
Глава 2
– Значит, говоришь, в свитере загорал... – с кривой усмешкой повторил генерал Потапчук и покачал головой. – Да, Ирину можно понять. Она наверняка устала от такой жизни. Будь я на ее месте, давно бы постарался избавиться от муженька, который может выйти за хлебом, а вернуться через год... или вообще не вернуться.
– Ну, если я не вернусь, избавляться от меня не придется, – заметил Глеб, раскуривая сигарету.
– Это как сказать, – проворчал генерал. – Это нормальный человек – инженер, учитель или там сантехник – пропадает по-человечески. Попал под машину, получил железкой по черепу, инфаркт схлопотал... А про тебя ведь и знать никто не будет, жив ты или помер. Вот и непонятно: то ли ждать тебя, то ли нет... Это, приятель, не только к Ирине относится.
– К кому же еще? Уж не к вам ли? Вы что, тоже хотите от меня избавиться? – изумился Глеб.
Федор Филиппович поморщился: это была не самая удачная шутка, и они оба об этом знали.
– Я хотел сказать, что мне тоже частенько приходится тебя дожидаться, не зная, жив ты или умер, – довольно сухо уточнил генерал.
Глеб подошел к окну и, раздвинув планки жалюзи, выглянул на улицу. Серый московский полдень, на жестяном карнизе рыхлый, тающий снег. По стеклу, оставляя мокрые дорожки, медленно сползали сырые хлопья, с крыши капало, а двор при взгляде сверху представлял собой сплошное море серо-коричневой слякоти с редкими островками грязно-белого снега на газонах.
– Чертова погода, – поделился он своими наблюдениями с Федором Филипповичем. – В такую погоду ничего не хочется – ни жить, ни умирать.
Он отпустил жалюзи, подошел к столу и включил кофеварку. Ему хотелось не столько выпить кофе, сколько ощутить его запах, наполнить им комнату, что сделало бы существование более терпимым. Если бы не Потапчук, предпочитавший всем видам и направлениям музыки полную тишину, Глеб послушал бы Гайдна, но Федор Филиппович сидел на диванчике, глядя из-под насупленных бровей с каким-то не совсем понятным выражением, и Глеб решил, что лучше повременить с музыкальной паузой.
– Ты хорошо поработал в Чечне, – нарушил молчание генерал и, вынув из портфеля, положил на стол пухлый незапечатанный конверт. – По идее, я должен был бы предложить тебе взять Ирину и смотаться куда-нибудь в теплые края на недельку-другую – отдохнуть, набраться сил, а главное, вернуть себе нормальное мироощущение.
Глеб небрежно взял со стола конверт, заглянул под клапан и бросил на подоконник – тоже небрежно, как не заслуживающую внимания безделицу.
– Это было бы славно, – согласился он. – Но в том, как это прозвучало, мне слышится некая недоговоренность. Как говорится, есть "но"... Ведь есть, правда?
– Не без того, – вздохнул Потапчук. – "Но" – это, брат, такая зловредная вещь, что без нее в этом мире вообще ничего не обходится. Ее к любому утверждению можно присобачить, и, что характерно, не ошибешься.
– Хм, – сказал Глеб, – любопытно. Никогда об этом не думал. Но... – он засмеялся и покачал головой. – Пожалуй, вы правы. Итак, что же следует за этим вездесущим "но" в данном конкретном случае? Я хорошо поработал в Чечне, но?..
– Но слишком хорошо – это уже не совсем хорошо, – закончил Потапчук. – Я имею в виду, не совсем хорошо для тебя, – добавил он, заметив, как Слепой удивленно приподнял брови. – Ты действительно очень хорошо поработал, сделал большое дело, но каждое завершенное дело может потянуть за собой новое, как каждое законченное утверждение чревато очередным "но". Стоит только вместо точки поставить запятую, как...
Он умолк, явно заблудившись в собственных иносказаниях. Глеб закурил еще одну сигарету, выключил кофеварку и только после этого пришел Федору Филипповичу на помощь.
– Вы хотите сказать, – произнес он, разливая по чашкам курящийся ароматным паром кофе, – что в этом деле вместо точки стоит запятая?
– Запятая, многоточие... К черту знаки препинания! – Потапчук отхлебнул из чашки, обжегся, зашипел, плеснул себе на пальцы, выругался и от греха подальше поставил кофе на стол. – Ты хоть знаешь, что именно перехватил?
– Скажем так: догадываюсь, – ответил Глеб, рассеянно вытирая со стола кофейную лужицу носовым платком.
– Так вот, чтобы ты не догадывался, я тебе скажу все прямо как есть, – объявил Федор Филиппович и завистливо покосился на сигарету Сиверова. – Это была свеженькая, с пылу, с жару, программа дешифровки кодированных сообщений, передаваемых через Интернет. То есть какой-нибудь бородатый подонок, сидя у себя в горах, заходит на самый что ни на есть невинный сайт, где вывешены разные красивые картинки, находит нужную – скажем, портрет морского окуня анфас или панораму Женевского озера, – скачивает ее на свой компьютер, прогоняет через эту самую программку и через пару минут вместо красивой картинки имеет пространное послание от своего руководства – подробную инструкцию по проведению очередного террористического акта или, к примеру, финансовую ведомость. Или еще что-нибудь...