— Ни за какие деньги, — твердо сказала Глаша. — Это все мухлеж.
— Глаха, ты просто дура. Ты видела вблизи китаянок? У них лица гладкие, как детские пятки!
— Уж, конечно, не от твоей косметики.
— Давай ты сейчас помажешься, а завтра мне скажешь — мухлеж или не мухлеж.
Лида выхватила из чемоданчика коробочку и вытряхнула из нее баллончик с кремом. Вместе с ним оттуда выпал вкладыш, испещренный иероглифами. Вкладыш был яркий, желто-красный, глянцевый.
— Слушай, подари бумажку! — попросила Глаша. — Для Дениски надо. Он обожает все эти письмена. Кстати, у него день рождения скоро. Я ему, наверное, в качестве подарка оплачу курсы японского или китайского. Он будет на седьмом небе от счастья.
Лида вручила Глаше несколько вкладышей, которые та спрятала в сумочку, а потом принялась за ее лицо.
— Сначала чистим, потом протираем лосьоном, потом накладываем крем. Глашка, ты должна словить кайф. Я сама этой косметикой пользуюсь и чувствую себя очаровательной. Видишь, даже молоденький Жора на меня клюнул.
— Давай спросим, что Жору в тебе особенно очаровало, — не без ехидства предложила Глаша, когда экзекуция была закончена.
Лида сверкнула подведенными очами и обернулась к своему приятелю.
— Жорик, — пропела она голосом Лисы Патрикеевны, — скажи, за что ты меня полюбил?
Жорик курил и, прикрыв глаза, подпевал Рикки Мартину:
— Ши ливин ла вида лока-а!
— Жорик! — гавкнула Лида.
— А? — Он встрепенулся и открыл глаза. Лицо у него было широким и сияющим, как серебряный поднос.
— Я спрашиваю, Жорик: за что ты меня полюбил?
— Даже не знаю, — тот потрепал ее по плечу. — За все понемногу. Хотя я вообще люблю поживших женщин.
Лида остекленела, а Глаша повалилась на диван и принялась хохотать.
— А что? — не понял Жора. — Тебе же тридцатник, не меньше, да, Лидусик? За это ты мне и нравишься.
— Жора! — спросила Глаша, кое-как успокоившись. — А Лидина одежда и эти ногти.., тебе как?
— Нормально. Я чувствую, что она — своя. Мы с ней на равных. Она, например, тоже любит «Раммштайн».
— Это мотоцикл, что ли? — с любопытством спросила Глаша.
— Да ты че, старуха, о-фи-ге-ла? — всплеснула руками Лида. — Это группа такая!
Она подняла согнутую в локте руку и пропела:
— Раммштайн, ту-ду-ду! Ду хает михь… Ду хает михь…
— Лида, ты должна была давно сказать мне, что тебе одиноко.
— Зачем? — спросила Лида. — Чтобы ты поплакала вместе со мной? Ду хает михь гефрагт!
— Я бы тебя морально поддержала.
— Давай лучше я тебя морально поддержу. Так будет правильнее. Потому что у меня есть любовник, а у тебя нет.
— Я тоже могу заарканить молодого! — расхорохорилась Глаша. — Вот у меня завтра встреча со студентом. Правда, деловая, но я могу сделать так, чтобы она превратилась в личную. Я чувствую, что ему понравилась.
— Что за студент? — заинтересовалась Лида. — Расскажи подробнее.
Глаша поведала всю историю с Дукельским и закончила:
— Давай спроси у Жоры, что мне нужно, чтобы завладеть вниманием молодого парня.
Припертый к стенке Жора сказал:
— Во-первых, нужен пирсинг.
Глаша мгновенно напряглась:
— Кто такой Пирсинг? Модельер? Наверное, из дорогих?
Лида закатила глаза:
— Глаха! Ты дремучая, как сосновый бор! Мне даже за тебя стыдно. Пирсинг — это когда тебе прокалывают кожу или хрящ.
— Зачем это? — оторопела Глаша.
— Чтобы вдевать в получившиеся отверстия кольца, палочки и гвоздики. Такой бодиарт. Не знаешь, что ли?
— А! Это когда в ухе по шесть сережек, а в пупке пуговка? Знаю, знаю! Но мне это не подойдет.
— Пирсинг — это секси! — сообщил Жора, заедая сыр рыбой. Весь вечер он ел, не останавливаясь. Большое тело активно радовалось большому куску.
— Я себе тоже сделаю! — загорелась Лида. — Хочешь, Глаха, завтра вместе сходим в салон? Всего-то пятьдесят баксов. Могу дать взаймы.
— Нет уж, — отказалась Глаша. — Свои хрящи я хочу поберечь на всякий случай. А.., кроме пирсинга есть еще.., что-нибудь, на что следует обратить внимание? — спросила она. — Чтобы молодые приняли меня за свою?
— Прикид, — пожал плечами Жора, забрасывая в пасть горсть маслин. — Владение сленгом.
— Знаешь какие-нибудь фишки? — поинтересовалась Лида. — Молодежные?
— Знаю.
— Например?
— Ну… Например… Все пучком, — неуверенно произнесла Глаша. — Сиди на попе ровно.
— Это сильно, — ухмыльнулся Жора. — Но устарело.
— Может, вы мне подиктуете? — заискивающе спросила Глаша, нашарив рукой огрызок тетрадного листа, лежавший на подоконнике. — А я запишу? Что-нибудь эдакое…
— Давай лучше ты перетаскаешь на кухню грязную посуду, а я тебе из Интернета что-нибудь скачаю? — предложила хитрая Лида.
Через полчаса в руках у Глаши оказалось несколько страниц, густо запечатанных убористым текстом.
— Девушка, — прочитала она. — Герлушка, жаба, василиса. Гнобитъ — надоедать нотациями. Рот — калитка, варежка, хавало. Лида, я вряд ли сумею так разговаривать!
— Выучи несколько словечек и просто вставляй их в разговор. Давай, попробуй, ну!
— Жора, — обратилась Глаша к ее приятелю. — У тебя до знакомства с Лидой была герлушка?
Лида с любопытством поглядела на своего приятеля, но тот только ухмыльнулся.
— Давай, — подбодрила его Лида, — перестань совать в хавало огурцы и колись.
— Была, конечно, — пожал плечами Жора. — А что?
— А сколько ей было лет? — тут же спросила Лида.
— Шестнадцать, а что?
— Ничего, — злобно ответила та и налила себе рюмку водки.
Жора продолжал есть, а Лида стала к нему цепляться. Следующие полчаса милые ругались, потом принялись мириться. Процесс примирения сопровождался поцелуями и интимными признаниями, так что Глаша краснела, как юная медсестра, после чего поторопилась смыться. Слегка покачиваясь, она выползла на улицу, держа в руках небрежно сложенные листы.
Почему бы действительно не закадрить студента Витю? Просто чтобы доказать себе, что она еще ого-го. Это будет приятно. И Раиса Тимуровна отвяжется раз и навсегда со своими рысаками преклонных лет.
ГЛАВА 3
— Глаш, ты же обещала к среде сделать распечатки и размножить! — выговаривал ей на следующее утро Лева Бабушкин. — Мне же не с чем работать, золотая моя!
«Золотая моя» означало, что Лева жутко рассердился. Он был очень корректный, и все его ругательства со стороны выглядели безобидно. Пациенты Леву любили. Он обладал располагающей внешностью — приятная полнота, очки, славный румянец. Кроме того, Лева был дружелюбен и вежлив со всеми без исключения. В редкие минуты гнева или раздражения у него отчего-то краснел нос.
Вот и сейчас нос у Левы сделался клубничным. Не зная, как оправдаться (а оправданий у нее не было ровным счетом никаких), Глаша пробормотала:
— Левушка, ты понимаешь, я была занята другим делом. — Она решила все свалить на Кайгородцева, не раскрывая, впрочем, сути дела. — Мне Петя, — она понизила голос, — доверил одно расследование. Я ведь в этом деле человек опытный.
— Да! Прямо можно идти и наниматься в Интерпол, — сердито сказал Лева. — Глаш, ну какое расследование? Будешь искать удравшего директорского кота? Или, может, у него пропала подушечка для печатей?
— Вот и зря ты смеешься, — надулась Глаша. — Все очень серьезно.
Бабушкин, однако, не поверил, что все серьезно, и издал тяжкий вздох.
— Я завтра принесу распечатки! — горячо пообещала Глаша.
— Ладно, — махнул тот рукой и неожиданно заинтересовался:
— А что это у тебя за бумаги?
— Это… Это личное, — подобралась Глаша. Она с самого утра заучивала словечки, которыми молодежь обогащала «великий и могучий».
Кое-что запомнилось очень легко. Выражения «гнать пургу» или «выпасть в осадок» были ей понятны и где-то даже близки. Но в импровизированном словаре попадались такие словечки, как «дрюкер», «хагены», «берлять». Они ставили Глашу в тупик. «Может быть, — думала она, — Жора преувеличил значение сленга? Может быть, вовсе не обязательно пользоваться этим обезьяньим языком?» Однако других консультантов у нее не было. Подвойская, которая жуть как любила давать советы, давно вышла из эпатажного возраста и вряд ли знала что-то такое, что могло поразить воображение Вити Стрельникова.
Модный «прикид» лежал в большом пакете под рабочим столом, и, когда Глаша задевала его ногой, ей становилось откровенно не по себе. Джинсы, отделанные голубым кружевом, и короткая кофточка на одной пуговице станут ее боевыми доспехами. Там же, в отдельной коробочке, лежала дюжина заколок для волос, которых, как предупредила Лида, должно быть обязательно много. Ударной вещью Глаша считала и маленькую серебряную сережку в виде колечка, которой она решила прищемить себе нижнюю губу. Как будто бы это пирсинг. Но без дырки. «Вечер прохожу, никто ничего и не заметит», — подумала она и поглядела на часы.