В это лето все по-другому. Как обычно, июнь прошел незамеченным, с бесконечными дождями и температурой, мало отличающейся от майской. Однако потом начался ад. Естественно, поначалу мы радовались тому, что градусник показывает выше тридцати – в кои-то веки и у нас, в Питере, наступило настоящее лето! Народ кинулся на пляжи, к водоемам, и наплевать, что официально купаться запрещено – кого и когда это останавливало? Черные, как сенегальские негры, мужчины и женщины бороздили улицы, по которым даже летом снуют синевато-белые тела, покрытые гусиной кожей. Мы ощущали себя как в Египте, только вот рядом, к несчастью, не было Красного моря.
Все бы хорошо, но такая экстремальная жара не тяготит, только если находишься в отпуске. Когда же приходится работать, это настоящая мука – для всех, кроме нас, обитателей «подвала»! Подобно всем государственным и муниципальным больницам в Питере, наша не оснащена кондиционерами. Только в кабинете главного да в некоторых офисах завов отделениями стоят вентиляторы, которые, честно говоря, только гоняют пыль из угла в угол, но прохлады почти не добавляют. Как анестезиолог, я провожу большую часть времени в операционных. Там кондиционер работает в полную силу, и мы не ощущаем дискомфорта. Это в прямом смысле жизненно необходимо: разве может обливающийся потом, задыхающийся от духоты врач всерьез отвечать за благополучие пациента на своем столе? Однако, выбираясь на поверхность, мы, как и все остальные, попадаем в пекло. Я по-настоящему сочувствую нашим больным, вынужденным маяться в палатах – особенно тем, чьи окна выходят на солнечную сторону. И, самое главное, тем, кто является «лежачим»! В моем отделении пациенты лежат только сразу после операции, но, попадая по необходимости в другие, я вижу, что большинство тех, кто способен передвигаться самостоятельно, стараются укрыться в коридорах, подальше от окон.
Вот и сегодня мне нужно было обсудить предстоящую операцию с пациенткой из ортопедии. Ей предстояла плановая операция на тазобедренном суставе, и я собиралась задать больной несколько обычных вопросов насчет наркоза. Зайдя в палату, я с удивлением отметила, что женщины резко отпрянули друг от друга, хотя до этого, похоже, что-то оживленно обсуждали.
– Добрый день, – поздоровалась я, испытывая на себе колючие взгляды и честно недоумевая об их причине. – Кто тут Анна Робертовна Нечаева?
– Это я, – отозвалась одна из тех, кто смотрела на меня с недоверием. Это оказалась дама лет шестидесяти. Судя по истории болезни, несколько лет назад она сломала шейку бедра и с тех пор могла ходить только на костылях. В свое время ей крайне неудачно сделали операцию, и теперь сустав разрушился практически полностью. Нечаевой было показано эндопротезирование. Кстати, надо заметить, что она не являлась пациенткой нашей больницы, но категорически отказалась, чтобы новую операцию делал тот же врач, что и предыдущую, – что ж, ее можно понять!
– Вы анестезиолог? – уточнила Нечаева.
Я подтвердила ее предположение.
– Мне нужно побеседовать с вами насчет наркоза.
Женщины переглянулись, и я вновь почувствовала себя неуютно. Что здесь, собственно говоря, происходит?
– Мне нужен хороший наркоз! – заявила Нечаева. – Сколько это будет стоить?
– Нисколько, – сказала я. – Наркоз у нас бесплатный…
– Знаем-знаем, какой у вас бесплатный наркоз! – перебила меня пациентка. – От него потом не проблюешься – извините за выражение! Нет, мне нужен такой, от которого просыпаешься быстро и безболезненно.
– Ну, во-первых, «просыпаться» вам и не придется, потому что вы не будете спать, – терпеливо пояснила я. – Анестезия при вашей операции производится регионарная, то есть местная. Во-вторых – и это самое главное, мы не торгуем наркозом: вы получите именно тот, который показан при ваших хронических заболеваниях, если таковые имеются.
Беседуя с больной, я отлично понимала, что она имеет в виду, говоря о «бесплатном» и «платном» наркозе. В большинстве больниц это устоявшаяся практика: пациентам откровенно втюхивают лабуду насчет того, что анестезия бывает хорошей, то есть платной, после которой оправляешься быстро и без последствий, или плохой – бесплатной, но с отвратительными побочными эффектами. Так как за «хорошую» анестезию берут не так уж много денег – от пятисот до тысячи рублей, в зависимости от степени бесстыдства анестезиолога, участвующего в операции, – то большинство предпочитают заранее оплатить свой комфорт. На самом деле в первую очередь наркоз зависит от показаний для данного конкретного пациента – именно поэтому перед операцией необходимо выяснить, нет ли у него аллергии на компоненты анестезии. Ценовая категория лекарственных препаратов, используемых для этих целей, и в самом деле может разниться – это зависит и от составляющих наркоза, и от производителя, однако анестезия, полагающаяся при бесплатных операциях, всегда прилагается также бесплатно. При бывшем заведующем в отделении ортопедии и травматологии такой вид оболванивания больных цвел пышным цветом, но теперь эта лавочка прикрылась: если Шилов прознает, что кто-то занимается такими делами, он устроит страшный скандал. Именно поэтому мало кто рискует с ним связываться, хотя многие недовольны. В других отделениях, насколько мне известно, бывает по-разному. Кое-где вовсю идет бойкая торговля не только наркозом, но и кровью для переливания, а также лекарственными препаратами, которые предлагают купить якобы вместо бесплатных, но худшего качества. На самом же деле больницы получают все это, включая наркоз, отнюдь не для продажи. Другое дело, что «хороших» и дорогих препаратов гораздо меньше, чем более дешевых. Соответственно, кому-то должно повезти, потому что он успел «отхватить» импортный вариант, другим – нет, так как легли в больницу позже и осталось, как говорится, что похуже. Но чаще всего врачи в отделениях предпочитают «не пускать дело на самотек».
– Вы просто ответьте на мои вопросы, хорошо? – предложила я пациентке. – И тогда мы выберем тип наркоза.
– Так же, как вы выбрали для вчерашнего парня, да? – с издевкой поинтересовалась соседка Нечаевой по палате.
Я не сразу сообразила, о чем речь, а когда поняла, мне стало очень неуютно. Разумеется, эта женщина имела в виду вчерашнюю смерть пациента Шилова. Я открыла было рот, чтобы обелить мужа, но захлопнула его, подумав о последствиях. Однако промолчать я не могла, ведь это означало бы, что сказать мне нечего и пациентки правы!
– А с чего вы взяли, что вчерашний… несчастный случай произошел из-за неправильного выбора наркоза?
Больная не нашлась что сказать и бросила вопросительный взгляд на Нечаеву.
– Ну, – сказала та, – или это, или ошибка хирурга, верно? Какая еще может быть причина?
– Полагаю, – осторожно ответила я, – что без заключения патологоанатома никто не может сказать наверняка. Нужно немного подождать. Но, как врач-анестезиолог, я должна вам сказать следующее: любая операция, как это ни печально, будь это даже удаление гланд или вскрытие фурункула, чревата серьезными последствиями. Иногда они бывают летальными – к сожалению, такова медицинская статистика.
– Вы хотите сказать, что нам всем здесь стоит готовиться к смерти?! – визгливо поинтересовалась Нечаева.
Господи, ну что за день сегодня?!
– Нет, конечно! Однако необходимо принимать во внимание, что операция по замене сустава – сложная процедура. Именно поэтому я сейчас здесь и собираюсь узнать, могут ли у вас возникнуть проблемы с анестезией. Подвергались ли вы раньше операционному вмешательству?
…Выйдя от Нечаевой, я чувствовала себя примерно так же, как в свою бытность в спортивной школе. В течение нескольких лет я посещала секцию легкой атлетики. День там обычно начинался с того, что группа пробегала восемь кругов вокруг огромного стадиона. К концу кросса, взмыленная, с коликами в боку, я думала, что больше не смогу сделать ни шагу. А впереди маячили еще три часа занятий в зале!
– Эй, Агния, ты чего такая убитая? – спросил Андрей Песков. Он как раз выходил из кабинета Олега. – Кто-то умер?
– А то ты не в курсе! – огрызнулась я.
Андрей вмиг посерьезнел.
– Да ты из-за этого, что ли? Брось, Шилов же ни при чем – у мужика «моторчик» был ни к черту!
– Ну, человек-то все равно умер – разве это не повод огорчаться?
– Да… Ладненько, я побегу, а?
– Давай-давай!
Конечно, Андрею не хотелось углубляться в обсуждение смерти пациента, не имеющего к нему отношения. Возможно, человек неискушенный счел бы это за бесчувственность, но на самом деле все не так. Невозможно работать в больнице и относиться к каждому пациенту как к родственнику или другу. И не зря, между прочим, мы, как правило, не участвуем в лечении тех, кого любим: чувства могут заслонить объективную картину, и врач в такой ситуации способен скорее навредить, чем оказать помощь. Именно поэтому мы так не любим обсуждать чужих пациентов – тут со своими-то, дай бог, управиться!