Нубук - Роман Сенчин

Сенчин Роман Нубук

Часть первая

Он появился как раз в тот момент, когда я почти забыл, что у меня

была другая жизнь. Совсем другая. В квартире на пятом этаже, с ванной и унитазом, с удобной газовой плитой, телефоном; жизнь, где были друзья, веселые попойки на «свободной от родичей хате», субботние дискотеки… Да, я почти забыл ее, теперь я жил настоящим, последними пятью годами; жил в маленькой, одичавшей деревушке, в трехоконном домике; каждый день я должен был заботиться о пропитании, ковыряясь на огороде и ухаживая за животиной, что с наступлением холодов будет забита и пойдет на прокорм мне и моим родителям.

Он приехал, открыл калитку и испугал меня. Ведь я сразу все вспомнил. Наш класс, дискотеки, девчонок, нас с ним в салоне «ИЛа», бегущего по посадочной полосе Пулковского аэропорта; вспомнил, как мы прилипли к круглому окошечку, пытаясь разглядеть в огнистой мгле новую, обетованную землю… И когда он пошел ко мне, не обращая внимания на рвущегося с цепи, хрипящего от злости Шайтана, я испугался. Я готов был разозлиться, подобно псу, что он появился, давно оставленный в прошлом, чужой, изменившийся, заставил вспомнить…

Ведь ничего не вернешь, так зачем ворошить?

— Здорбово! — Улыбаясь, блестя крупными, ровными, как подушечки «Дирола», зубами, он протянул мне руку.

Я дернул было навстречу свою, но вовремя заметил, что она черная (только что разбрасывал по редисочным грядкам древесную золу от жучков), и находчиво подставил ему запястье. Бормотнул:

— Извини…

— Как живешь? Чем занимаешься? — бодро, без раскачки стал спрашивать он. Совсем окрестьянился?

А я никак не мог прийти в себя и все бормотал, не слыша за лаем Шайтана собственного голоска:

— Да ничё… так… потихоньку…

Из огорода на шум собаки пришли родители. Увидели гостя, разулыбались узнали.

— Мы-то гадаем: что такое, кто это к нам на такой роскошной машине? А это Володя! — зачастила, засуетилась мама. — Здравствуй, здравствуй! Откуда?

И отец, радуясь, поздоровался с ним, полюбовался его подтянутой, крепкой фигурой, дорогим костюмом, направился в дом ставить чайник.

— Нет, я не надолго. Машина ждет. — Вовка, отогнув рукав пиджака, взглянул на часы. — Самолет в шесть вечера. Тороплюсь.

Родители с пониманием закивали в ответ, а он потащил меня за ворота, подальше от бесящегося Шайтана и расспросов мамы; конечно, ей было о чем расспросить выбившегося в люди одноклассника сына…

За воротами белые, похожие на большую игрушку «Жигули», кажется, десятой модели, возле нее парень лет тридцати покуривает сигарету и, сощурясь, глядит на пруд, где с визгом и радостным матом плещется молодежь.

— Пошли вон туда, на лужайку, — не знакомя с парнем, предложил мне Володька.

— Пошли…

Осмотрев траву и не обнаружив в ней стекла и гусиного помета, он сел, бросил рядом раздутую кожаную сумочку.

— Ну и как?

Я вздохнул, пожал плечами, полез в карман рубахи за «Примой». Но закурить почему-то не решился.

— Н-да, — вздохнул и Володька, и в его вздохе явно слышались сочувствие и слегка — презрение. — Видать, не слишком-то в кайф.

Огляделся. Я сопроводил его взгляд своим. Приятного для глаз действительно маловато. Почерневшие домики, глухие заборы из разномастных горбылин, на той стороне улицы — свалка. Даже пруд — единственное живописное место в деревне и тот не вызывает симпатий: почти весь зарос ряской и камышом.

— Ну и какие планы? — снова стал спрашивать, точно бы тыкать меня иголками, однокашник Володька.

— Пока… м-м… пока никаких. Опять год неурожайный, кажется, обещается. Вряд ли много получится заработать. На квартиру в городе копим…

— И сколько скопили?

Мне пришлось отозваться унылым кряхтением.

— Так-так. — Володька шлепнул на своем плече комара и стряхнул трупик прочь. — Побывал вот я в родном нашем Кызыле. Тоже приятного мало. Димон то бухает, то дурь шмалит, Саня под следствием…

— Саня? За что?! — Я искренне изумился, ведь Саня был из нас, шести парней выпускного десятого «в», самый умный, положительный; женился сразу после окончания школы на своей с детства любви, жена родила ему двух детишек, сына и дочку; в двадцать три года Саня стал начальником колонны — грузы возил по районам республики. — За что Саня-то?..

— Да в общем-то и ни за что. Прикончил двух тувинов, — серьезно и коротко ответил Володька, но тут же расширил ответ: — Поехал в рейс, куда-то то ли в Чадан, то ли в Эрзын, мукбу повез этим тварям, а они — на него. «КамАЗ» окружили и ломиться стали в кабину. С ножами… Ну, Саня по газам и двух раздавил, кишки намотал на колеса.

— Сидит?

— Нет, на подписке. Но это тоже… У тувинов же кровная месть. Угрожают, стекла камнями бьют. Дома сидеть приходится, как в осаде… Вообще, я посмотрел, русских почти не осталось. В основном старики и алкашня… Ты-то давно там был?

— Пять лет назад.

Володька кивнул и подытожил:

— И нечего делать. Я мать еще тогда перевез, живет теперь тихо-мирно, не жалуется. К отцу вот ездил, уговаривал тоже перебираться. Чего ему?.. Пускай с матерью мирятся, сходятся. Скоро ведь стариками оба станут уже, чего им делить…

— А сестры? — Я вспомнил его двух сестер, старшую — пышнотелую Марину и младшую — стройную, серьезную Таню.

— Маринка замужем, в Свердловске живут, а Татьяна со мной. Работает.

Вовка снова посмотрел на часы и нахмурился:

— Надо ехать. До Абакана отсюда часа два еще?

— Так где-то…

— Да и парня задерживать неудобно. — Володька посмотрел в сторону «Жигулей». — Нанял в Кызыле, по пути сюда велел завернуть.

— И сколько это все стоит?

— Я ему сразу пятьсот предложил. Он согласился. Взял вперед половину, остальное уже в Абакане отдам.

— Широко, — хмыкнул я. — На автобусе это тысяч в восемьдесят обойдется…

— Зато без геморроев. И времени экономия… Так, — голос Володьки стал серьезным и деловым. — Я вот что заехал-то. Давай ко мне в Питер. Чего тебе здесь? Совсем… гм… совсем оскотинишься. Не можешь прямо сейчас, так давай через месяц-два. У меня дела нормально идут, расширяюсь вовсю. Нужны люди…

Я почесал через рубаху потную грудь, спросил то ли его, то ли себя:

— А что я умею?

Володька ответил быстро, словно предвидел эту мою фразу:

— Да уметь особо ничего и не надо. Грузчиком будешь, иногда — товар развезти, деньги собрать по точкам. Только в Питере семьдесят точек… ну, мест, где моя обувь лежит, да еще по области, в Петрозаводске, в Новгороде… Работы хватит, зато и зарплата, отдых — не слабые… Ну как?

Я, сам почувствовал, глуповато так улыбнулся, как маленький, дебильненький мальчик, улыбнулся и произнес:

— Конечно, заманчиво, но только…

— Чего опять — но?

— Н-ну вот, — я мотнул головой в сторону избенки, невидимого отсюда огорода, свинарника, — хозяйство, дела. Родителей как бросать?..

— Что ж, как знаешь. — Володька, взяв с травы пухлую сумочку, собрался подняться. — Дела так дела.

— Нет, погоди!

В голове как-то разом, мгновенно, как взрыв, как вспышка, — куски нашей с ним общей питерской жизни. Строительное училище, драки с туркменами-одногруппниками, Невский проспект, пирожки-тошнотики на Московском вокзале, концерты в рок-клубе, мечты о будущем — радостном, сытом, богатом времечке. Володька до него вот добрался, а я…

— Погоди, Вов! Так ведь быстро же невозможно, — затараторил, залепетал я, — надо, это, надо подумать.

— Мне ждать некогда. Я привык по-другому, — жестко ответил он, но все же снова устроился на траве и сумочку отложил. — Решай. Месяца два в твоем распоряжении. Сейчас все равно лето, в делах затишье… У меня однокомнатка пустая стоит, я сейчас трехкомнатную снимаю на Приморской… Зарплату сделаю долларов двести, если, конечно, будешь работать… Смотри, Ромка, я тебе помочь хочу. Одноклассник как-никак, друг мой лучший был… Гм… — Он спохватился, поправился: — Да и сейчас, думаю, друг… Смотри, увязнешь ведь, не вылезешь больше. Женишься на доярке какой-нибудь…

— Тут теперь нет доярок, — с ухмылкой перебил я, — ферму закрыли, коров на мясо продали.

— Ну тем более — сваливать надо! — снова стал раздражаться Володька; дернулся, посмотрел на часы и поднялся: — Короче, так… — Он вынул из сумочки картонный прямоугольничек. — Вот мои координаты. Надумаешь если — звони. Дальше тянуть этот беспонтовый базар у меня желания нет. На дорогу деньги могу прислать. Сообщи.

Я тоже встал и вслед за ним поплелся к машине, разглядывая на ходу визитку. Переливающийся на солнце, разноцветный кружочек в левом верхнем углу, красивая, под древнерусскую вязь, надпись по центру: «Владимир Дмитриевич Степанов. Президент Торгового дома «Премьер»». А внизу деловито-строгие столбцы номеров телефонов, факса, еще какие-то иностранные буквы и точки.