— Вы — Слуги Болон Окте, — сказали старейшины колдунам. — Болон Окте дает вам силу.
— Силу дают нагуали, — возразил Балам-Акаб. — Болон Окте слишком далеко.
— Нет, — покачал головой один из старейшин, — Болон Окте близко. Предки предупреждали о его приближении.
Он достал откуда-то мятый лист бумаги с отпечатанным на дешевом принтере текстом.
«Закончится тринадцатое четырехсотлетие в день 4 Ахау 3 числа месяца К’анк’ин, случится тьма и нисхождение Болон Окте» [3].
— Этот день настал и прошел, — неприятным голосом сказал Ики-Балам. — Два года назад.
— Если бы Болон Окте сошел с небес, — добавил Балам-Акаб, — мир бы содрогнулся. Как содрогнулся он много тысяч лет назад, когда произошло первое Нисхождение.
— Он содрогнулся, только вы этого не заметили, — горько сказал старейшина.
— В тот день смерть коснулась Эстадос Унидос. — Старый индеец потряс листком, как будто это могло кого-то убедить. — То был ваш хозяин, Болон Окте. Мы не противились, потому что это не касалось нашего народа. Но теперь все изменилось. Болезнь убивает индейцев, как когда-то, в прежние времена. Идите и молите Болон Окте, чтобы он отвел свою руку от нашего народа. Пусть губит гринго, если желает, но оставит в покое нас.
— Великий Губитель никогда не отводит руку, занесенную для удара, — мрачно ответил Балам-Акаб.
— Тогда есть ли смысл в вашем существовании? — спросил другой старейшина.
Гватемалец, до того молчавший, холодно усмехнулся:
— Больше, чем в твоем, Эль Вьехо [4].
— Возможно. Но сейчас пришла пора это доказать. Мы просим вас исполнить то, о чем говорится в старых книгах. Если придет беда, Слуги Болон Окте должны отправиться в место, называемое Холодной Дырой, и молить своего владыку о милосердии.
— Отличное место для милосердия, — хрипло засмеялся Ики-Балам.
— Мы просим вас.
Колдуны молчали. Махукутах чувствовал, что надо как-то ответить, но как? «Мы согласны»? «Мы подумаем»? А кто он такой, чтобы говорить за всех?
И пока он раздумывал, за всех ответил Гватемалец.
— Пять тысяч долларов, — сказал он. — На каждого.
Ночью они долго спорили. Балам-Акаб считал, что даже если старейшины наскребут требуемую сумму, выполнить их просьбу все равно не получится.
— Это бессмысленно, — говорил он. — Эти глупцы не понимают, что Владыка не станет нас слушать. У каждого из нас хватает забот в своих родных местах. Надо было отказаться, Гватемалец.
— Иди и откажись, — буркнул южанин. — А я заберу твою долю.
Двадцать тысяч новых мексиканских долларов — большие деньги. На следующий день трое вооруженных индейцев на стареньком мини-вэне отправились в ближайший город и сняли все средства со счетов трех сельских общин. Когда они привезли деньги, никто из Четверых не нашел в себе сил отказаться.
Теперь, в двух шагах от Холодной Дыры, Махукутах думал о том, что не такая уж это огромная сумма, чтобы рисковать ради нее своей жизнью.
Но дело, конечно, не только в деньгах. Репутация гораздо важнее. Вернуться с поджатым хвостом, как побитая собака, — и прожить остаток жизни с клеймом колдуна-неудачника. Махукутах видел таких. Позорное, унизительное зрелище. И совсем другое дело — снискать славу мага, остановившего руку Болон Окте.
Вот только Балам-Акаб был прав.
Остановить руку Болон Окте невозможно.
Храм был похож на оплывшую земляную гору. Склоны горы густо поросли кустарником, напоминавшим темно-зеленую шкуру огромного зверя. Метрах в десяти от земли шкура была подпорчена большой черной подпалиной — прямоугольником вырубленных и сожженных кустов.
— Работа гринго, — презрительно фыркнул Ики-Балам.
Присмотревшись, Махукутах разглядел уходившую в глубь земляной горы нору — наспех выкопанный тоннель, укрепленный деревянными подпорками. Рядом валялась расколотая пополам каменная плита. Сквозь трещину успели пробиться жесткие колючие метелки енотовой травы. Махукутах наклонился, разглядывая плиту — по краям ее видны были сколы, тут кто-то поработал ломом, причем не особенно заботясь о сохранности древнего монолита.
— Это гробница, — сказал Балам-Акаб. — Проклятие Веселой Смерти было спрятано в ней, и гринго вынесли его наружу.
Четверо переглянулись. В тоннель не хотелось лезть никому.
— Это не то место, — неожиданно произнес Гватемалец.
— Как это — не то? — подозрительно прищурился Балам-Акаб.
— Не то, и все. — Гватемалец подошел к плите и выразительно сплюнул на нее. — Просто яма в груде старых камней. Можете залезть туда, если хотите, — там нет ничего, кроме заплесневелых костей.
Почему-то после этих слов Махукутах испытал облегчение.
Солнце склонялось к закату, и от пирамиды тянулась, удлиняясь на глазах, холодная тень.
— Откуда ты это знаешь? — спросил Ики-Балам.
— Мой нагуаль сказал мне, — ответил Гватемалец и усмехнулся. — Ваши, я вижу, молчат.
Это уже было похоже на оскорбление, и Балам-Акаб не выдержал.
— Можно подумать, ты болтаешь со своим нагуалем по мобильному.
— Нет, — усмешка Гватемальца стала еще более неприятной, — просто я, в отличие от вас, не шарлатан.
Прежде чем Балам-Акаб успел сообразить, что его оскорбили еще раз, Гватемалец круто развернулся и зашагал в сторону леса.
— Эй! — крикнул ему в спину Балам-Акаб, но Гватемалец даже не обернулся.
Он отсутствовал не меньше часа. За это время солнце уже успело спрятаться за стену леса и развалины мертвого города окутали темно-фиолетовые сумерки. В этих сумерках коренастая фигура колдуна показалась Махукутаху ожившим деревом.
— Я нашел Холодную Дыру, — сообщил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Она там, в руинах старого дворца.
— Ты уверен? — осторожно спросил Махукутах.
Гватемалец на него даже не посмотрел.
— Сейчас мне надо пожрать, — сказал он. — Разведите, что ли, костер, да поджарьте ветчину.
— Послушай, — голос Балам-Акаба звучал почти вкрадчиво, — тебе не кажется, что ты слишком раскомандовался?
Гватемалец хмыкнул и вытащил из своего рюкзака банку консервов.
— Мне вообще все равно, Ese [5]. Я собираюсь заработать немного денег. Я могу сделать это один, но тогда заберу все harina [6] себе. Если считаешь, что можешь найти Холодную Дыру сам, спуститься туда, сладить с мертвой старухой и предстать перед Болон Окте, — валяй. Только скажи своим дружкам, чтобы они позаботились похоронить тебя — я этой фигней заниматься не стану.
— Вот что, — сказал Ики-Балам, подходя к Гватемальцу со спины. В руках у него была тяжелая дубинка, которую он вырезал, ожидая возвращения южанина. — Ты, конечно, крутой, но нас трое, а ты один. Пора преподать тебе урок,
Borraja [7].
Пока Гватемалец лазил по джунглям, они договорились, как будут действовать. Балам-Акаб схватил южанина за руки, Махукутах подсек ему ноги, а Ики-Балам взмахнул дубинкой.
И замер, не успев опустить ее на голову наглеца.
По поляне раскатился громовой рев.
Махукутах дернул головой, чтобы увидеть источник звука, и едва не обмочился от страха.
В десяти шагах от них стоял огромный ягуар, черный, как беззвездное небо.
— Слушайте меня внимательно, — сказал Гватемалец. — Я спущусь в склеп первым. Вы пойдете за мной только после того, как я крикну «можно!». Если вы ничего не услышите, бегите отсюда.
Он немного подумал.
— Или оставайтесь, мне все равно. Но если я все-таки крикну, вы должны спуститься и сесть по углам склепа. Потом каждый из вас попытается позвать своего нагуаля.
Махукутах вздрогнул. Его нагуалем был небольшой мирный опоссум, которому вряд ли понравится соседство с жутким ягуаром Гватемальца. Махукутах никогда не слышал о том, чтобы ныне живущие колдуны имели таких огромных и мощных нагуалей. Быть может, раньше, во времена, когда в этом городе жил легендарный Два Тростника…
— Когда это произойдет, вы должны попросить у своих нагуалей ключи, — продолжал Гватемалец. — Взяв их, вы сообщите об этом мне. Тогда я сделаю так, что вы увидите дверь. В двери четыре замочные скважины. Очень важно, чтобы вы открывали замки по очереди. Начнешь ты, толстый.
Балам-Акаб шумно сглотнул слюну, но ничего не сказал. После неудачной попытки проучить южанина, едва не закончившейся гибелью трех колдунов, никто больше не осмеливался возражать Гватемальцу.
— Потом ты, Хрипун, — Гватемалец ткнул пальцем в сторону Ики-Балама. — Третьим ты, Чико.
Махукутах обреченно вздохнул. Он действительно был самым младшим из Четверых.
— Когда дверь откроется, я уже ничем не смогу вам помочь. — Гватемалец вытащил из кармана армейскую фляжку, отвинтил крышку и сделал большой глоток. — Если Болон Окте захочет разорвать вас на куски, значит, так тому