Корепанов Алексей Круги времени
Корепанов Алексей
Круги времени
Горбовский устало опустился на скамейку и закрыл глаза. За бульваром грохотали трамваи, мимо шли люди и Горбовский отчетливо представлял, как они рассматривают его серебристый костюм, обмениваются репликами и не раз оглядываются назад, на него, тридцатидвухлетнего мужчину с непомерно усталым лицом.
- Старик, а вырядился как стиляга...
(О боже, что значит "стиляга"?!)
- Может, это иностранец какой?
- Ну да, иностранец! Напился и спит на солнышке.
(Неужели они в этом находят удовольствие?)
- Гляди, костюмчик шикарный.
- У моего Юрки не хуже. На толчке купил...
(На толчке? Толкать, толкаться... Толкаются и покупают костюмы...)
Горбовский невольно улыбнулся, но глаз не открыл. На это уже просто не было сил. К тому же болела голова - вероятно от удара о переборку
- и перед глазами стояла пелена, из-за которой все окружающее воспринималось как в тумане.
Горбовский сидел, вытянув ноги и вспоминал как очнулся в каком-то сарае на окраине, как долго пробирался по узким улочкам с деревянными домами - и вдруг вышел на широкий проспект, переполненный трамваями, троллейбусами, автомобилями. Он вспоминал как обескураженно стоял на углу возле красно-желтой ограды, стоял и смотрел на бегущие машины, на спешащих мимо людей в несколько непривычных его глазу костюмах. Затем он медленно пошел по проспекту, остановился у газетного стенда возле трамвайной остановки, долго изучал газету, взглянул на другую сторону улицы, на красный плакат "25 съезду KПCC - достойную встечу!", вздохнул и направился дальше.
Солнце палило беспощадно и он с грустью смотрел на длинные очереди, выстроившиеся возле цистерн с квасом, на бутылки с лимонадом, украшавшие витрины гастрономов. Пыль, жара, синие удушливые облака из выхлопных труб автомобилей, грохот трамваев и грузовиков, скрежет тормозов на перекрестках, толпы людей - все это обручилось на него после тишины, покоя и прохлады станции. К концу дня oн совершенно одурел и бесконечно устал, к тому же его мучил голод. Он еле доплелся до бульвара, пересекающего шумную улицу, и обессиленно сел на скамейку.
Впечатлений было слишком много и Горбовский даже не пытался разобраться в них. Для него ясно было одно: он очутился совершенно один в чужом городе, среди чужих людей и не к кому было обратиться за помощью - он слышал кое-что о психиатрических лечебницах...
Горбовокий незаметно для себя задремал и ему приснилась станция, он сам, а потом сегодняшний взрыв, в клочья разметавший сверхпрочные конструкции, разрушивший станцию и закинувший его в какой-то темный пустой сарай на окраине города. Горбовский вздрогнул и проснулся. Вероятно, он спал довольно долго, так как уже стемнело и на бульваре зажглись фонари.
Он встал, размял затекшее тело, провел рукой по лицу, уже покрывшемуся колючей щетиной и в растерянности вновь опустился на скамейку. Что же теперь делать? Куда идти? Всё произошедшее внезапным грузом навалилось на Горбовского и он вдруг почувствовал себя так плохо, что, обливаясь холодным потом, рванул ворот своего серебристого костюма и застонал.
- Вам плохо?
Участливый голос раздался у самого уха Горбовского и он открыл глаза. Над ним склонилась девушка лет двадцати четырех, в белом плаще, с сумочкой через плечо. Горбовский молча смотрел на нее и ему внезапно показалось, что он видит давно знакомое лицо. Светлые волосы, участливые глаза, в свете фонаря золотятся маленькие серьги.
- Ничего, уже лучше.
Он сел прямо и заметил, что девушка с любопытством смотрит на его костюм и устало усмехнулся.
- СмОтрите... И все смотрят... Целый день.
Девушка засмеялась, тряхнула головой и серьги заблестели маленькими каплями золота.
- Необычный у вас костюм...
- Ленинградская швейная фабрика-автомат, - измученно пояснял Горбовский.
- А разве есть такие? - удивилась девушка.
- Нет, так будут, - махнул рукой Горбовский.
Девушка пожала плечами.
(Где же я мог видеть ее? А, чепуха, абсурд, конечно нигде...)
- Вы садитесь, - предложил Горбовский. - Только не думайте, что я набиваюсь вам в кавалеры и не спрашиваете меня ни о чем. Мне трудно отвечать.
- Почему?
Горбовский потер рукой лоб, помолчал и вдруг, резко подняв глаза на девушку, выдохнул ей в лицо:
- У меня болит голова, я очень голоден, устал и вообще мне некуда деться, негде переночевать. Понятно?
Девушка растерянно глядела на него и молчала.
- Не бойтесь, я не сбежавший тюремщик и не сумасшедший.
- Какой тюремщик? - Девушка медленно шагнула назад. - Вы, наверное, хотели скаэать, заключенный?
- Ну да, - поправился Горбовский. - Я не убежал из тюрьмы, но у меня нет никакого, - он замялся, - ну, удостоверения личности, что ли, и совершенно нет денег.
- Господи! - девушка всплеснула руками.
Она помолчала немного, видимо колеблясь, пристально взглянула на Горбовского и внезапно решительно сказала:
- Знаете что, пойдемте ко мне.
- Ого! - Горбовский изумленно поднял брови. - А вы меня не боитесь? Я что-то не слышал, чтобы в ваше время девушки предлагали незнакомым мужчинам идти вечером к ним домой.
- Как вы сказали? - удивилаоь девушка. - В ваше время?
- Я хотел сказать, в наше время, - смутился Горбовский.
Девушка наклонилась к нему и тихо сказала:
- Я вас нисколько не боюсь. Знали бы вы какой у вас вид. Такой усталый и несчастный, что просто жалко смотреть.
Горбовский молча глядел на нее.
- Идемте, - мягко сказала она, улыбаясь и Горбовский улыбнулся в ответ и встал со скамейки.
*
- Между прочим, мы еще не познакомились, - сказала девушка, разливая чай.
Горбовский отодвинул стул, встал, одернул костюм и, откашлявшись, хрипловато произнес:
- Партан.
Девушка улыбнулась:
- И костюм у вас необычный и имя.
Горбовский смущенно кашлянул.
- А меня зовут Таня.
Девушка поставила чайник на подставку, подошла к Горбовскому и подала ему руку. Он осторожно пожал ее узкую прохладную ладонь.
- Ну вот и познакомились. А теперь давайте пить чай и я вас уложу спать.
- Я просто не знаю, как мне вас отблагодарить, - пробормотал Горбовский, размешивая ложечкой сахар в стакане.
- Да что вы! - Таня махнула рукой.
Она села напротив и, взяв чашку, взглянула на Горбовского.
- Хотя знаете что? Вы расскажете мне свою историю.
- Хорошо, - нехотя протянул Горбовский. - Только когда будете вызывать машину из психиатрической лечебницы, скажите мне, для того, чтобы я внутренне настроился на жизнь в компании сумасшедших.
- Неужели ваша история так необычна? - восхищенно удивилась Таня.
- Еще как необычна...
- Тогда вы ее расскажете сегодня.
Горбовский не ответил и отхлебнул из стакана. Приятное тепло растекалось по телу, глаза слипались сами собой, комната плыла куда-то вдаль, лицо Тани расплывалось и исчезало в сладком тумане.
"Откуда же я знаю это лицо, откуда?.. Откуда?.. Почему оно так знакомо мне?.." - лениво думал Горбовский, с трудом удерживаясь на стуле прямо.
- Ой, простите меня, Партан! Я сейчас вас уложу, - услышал он сквозь сон.
Потом он смутно помнил, как раздевался, как ткнулся лицом в прохладную подушку - и всё провалилось в сонное забытье.
*
Он спал крепко, без сновидений, а проснувшись, по привычке бодро соскочил с постели и бросился к двери каюты - раньше всех успеть в умывальник их пятой секции. Лишь сделав несколько шагов по направлению к двери он увидел, что находится в незнакомой комнате. Маленький столик с книгами у окна, рядом - полированный секретер, у стены диван-кровать, на которой спал Горбовский, а посреди комнаты, под люстрой - круглый обеденный стол, на котором лежала записка, придавленная массивными золотыми часами.
Горбовский подошел к столу, взял записку. "Ушла на работу. Вернусь к пяти часам. Еда на кухне в холодильнике. Хозяйничайте сами. Подождите меня. Таня".
Горбовский подтянул трусы, положил записку на стол и, взглянув на часы, отправился обратно к постели. Вдруг он повернулся, еще раз внимательно взглянул на часы и тихо охнул. Он пододвинул ногой стул, обессиленно опустился на него и дрожащими руками взял их со стола. На основании часов, под циферблатом были выгравированы слова, которые он прекрасно знал с детства.
- Дорогой Танюшке в день двадцатилетия, - медленно прочитал он и испугался, что уронит часы на пол - так дрожали его руки.
- От любимого дедушки, - задумчиво сказал Горбовский и облокотился на стол, охватив голову руками.
Часы назойливо тикали возле уха Горбовского, и он все крепче сжимал голову, уткнувшись носом в холодную клеенку.
- Мама, моя милая мама... - простонал он, стиснув зубы. - Моя жена...
Теперь Горбовский понял, что хотел сказать отец. Понял, что значил странный взгляд матери. Два человека на серой бетонной дороге знали, что прощаются с ним навсегда...