— Нет, это ты извини! Я что-то тебя не понимаю. Мне как-то в голову не приходило, что нам есть что скрывать.
Сэцуко с нервным смешком воскликнула:
— Не сердись, папочка, прости меня! Ты же знаешь, я никогда не могу правильно построить беседу. Вот и Суйти вечно бранит меня за то, что я неясно выражаю свои мысли. Он-то отлично это умеет. И мне, несомненно, следует у него поучиться.
— Я уверен, что и ты прекрасно это умеешь. Просто я не совсем понимаю, о чем идет речь.
Сэцуко в отчаянии всплеснула руками.
— Ох уж этот ветер! — вздохнула она и снова потянулась к своим цветам. — Мне нравится так, а ветер, похоже, со мной не согласен… — Некоторое время она молчала, казалось, полностью поглощенная своим занятием, потом снова заговорила: — Ты должен простить меня, папа. Суйти, конечно, сумел бы сформулировать эту мысль значительно лучше, но, к сожалению, Суйти здесь нет. А я просто хотела сказать, что было бы, наверное, весьма разумно, если бы ты, папа, предпринял кое-какие предварительные шаги, осуществил, так сказать, превентивные меры… чтобы не возникло ненужного недопонимания. В конце концов, Норико уже почти двадцать шесть. Нельзя допустить, чтобы нас снова постигло такое разочарование, как в прошлом году.
— Но какое недопонимание ты имеешь в виду?
— Я имею в виду события прошлого, папа. И очень тебя прошу, не сердись. Мне, наверное, и не стоило говорить об этом. Ведь ты наверняка и сам уже все обдумал и, конечно же, предпримешь необходимые шаги.
Сэцуко снова принялась возиться с цветами, потом вдруг повернулась ко мне и сказала с улыбкой:
— По-моему, плоховато это у меня получается. — Она указала на цветы.
— Да нет, просто великолепно!
Она с сомнением осмотрела украшенный алтарь и смущенно рассмеялась.
Вчера, когда я, сидя в трамвае, наслаждался медленным спуском с холма в тихий окраинный район Аракава, мне вдруг вспомнился этот разговор с Сэцуко, и в душе моей поднялась волна раздражения. Глядя в окно на пейзаж, в котором по мере удаления от центра города следы разрухи становились все менее заметными, я вспоминал, как моя дочь, сидя перед алтарем, советовала мне «предпринять превентивные меры» и как она, слегка повернувшись ко мне, сказала: «Нельзя допустить, чтобы нас снова постигло такое разочарование, как в прошлом году». А еще мне припомнилось, с каким странным выражением лица Сэцуко в самое первое утро после ее приезда, когда мы сидели на веранде, намекнула, что я, дескать, должен знать ту тайную причину, по которой семейство Миякэ в прошлом году внезапно вышло из игры. Подобные воспоминания уже не раз за минувший месяц портили мне настроение; но именно вчера, когда я медленно и в полном одиночестве тащился на трамвае в тихие окраины, я сумел наконец разобраться в своих чувствах и понял, что раздражение мое вызвано не столько Сэцуко, сколько ее мужем.
Вообще-то, конечно, это вполне естественно, когда жена испытывает влияние со стороны собственного мужа — даже если этот муж, как, например, наш Суйти, высказывает идеи совершенно иррациональные. Но когда муж провоцирует у жены подозрительность по отношению к ее родному отцу, это не может не вызвать возмущения и обиды. Учитывая, сколько тягот выпало на долю Суйти в Маньчжурии, я всегда старался терпимо относиться к некоторым проявлениям его характера; например, никогда не принимал на свой счет его весьма резкие высказывания в адрес моего поколения. Но мне всегда казалось, что подобные чувства с годами должны смягчиться, ослабеть. Однако же у Суйти они, похоже, становились все более обостренными и неразумными.
Все это, в принципе, не должно было бы так уж меня тревожить — в конце концов, Сэцуко и Суйти живут далеко, и видимся мы раз в год, не чаще, — если бы я не заметил, что с недавних времен — а точнее, с того самого приезда к нам Сэцуко месяц назад — безумные идеи Суйти проникли, похоже, и в душу Норико. Вот это-то и не давало мне покоя, и не один раз за последние несколько дней я испытывал искушение написать Сэцуко по этому поводу сердитое письмо. В конце концов, они — муж и жена, вот и пусть забивают друг другу голову всякими дурацкими подозрениями! На здоровье! Но пусть держат свои замечательные идеи при себе! Более строгий отец давно бы уже предпринял что-нибудь в этом отношении.
Не единожды в прошлом месяце я замечал, как мои дочери о чем-то оживленно беседуют, но стоит мне появиться поблизости, и они тут же с виноватым видом умолкают на какое-то время, прежде чем им удастся изобразить — не слишком убедительно — продолжение беседы. Я отлично помню, что такое случалось по крайней мере раза три за те пять дней, что Сэцуко провела у нас. А совсем недавно за завтраком Норико вдруг сказала мне:
— Вчера я шла мимо универмага Симидзу, и догадайся, кого я увидела на трамвайной остановке? Дзиро Миякэ!
— Миякэ? — Я посмотрел на нее, удивленный тем, что Норико безо всякого смущения произносит имя несостоявшегося жениха. — Ну что ж, очень жаль.
— Жаль? Да нет, папа, если честно, я этой встрече даже обрадовалась. А вот он, похоже, страшно смутился, и я не стала его мучить слишком долгой беседой. К тому же мне нужно было поскорее вернуться в офис. Я ведь вышла на минутку, по делу. А кстати, ты знал, что он помолвлен и собирается жениться?
— И он тебе об этом сам сообщил? Какая бестактность!
— Ну, разумеется, он не стал первым упоминать об этом. Я сама его спросила. Я рассказала ему, что у меня в самом разгаре новые брачные переговоры, и спросила, каковы в этом отношении его собственные перспективы. Я спросила просто так, ничего особенного не имея в виду, а он вдруг весь побагровел и ужасно смутился! Но потом все-таки раскололся. И признался, что уже помолвлен. И вопрос о свадьбе практически решен.
— Право, Норико, тебе не следовало проявлять подобную нескромность. С какой стати тебе вообще понадобилось заводить этот разговор о помолвках?
— Просто из любопытства. Все мои огорчения остались в прошлом, папа. А поскольку теперешние наши переговоры идут вполне успешно, я вдруг подумала: жаль, если бедный Дзиро Миякэ все еще пребывает во власти унылых воспоминаний о прошлогодней неудаче. И, как ты понимаешь, очень обрадовалась, узнав, что он обручен.
— Да уж, понимаю.
— Надеюсь, мне скоро удастся познакомиться с его невестой. Я уверена, что она очень мила. А ты как думаешь, папа?
— Я тоже уверен, успокойся.
Некоторое время мы ели молча, потом Норико вдруг снова заговорила:
— А знаешь, я чуть не спросила Дзиро и еще кое о чем. Но все-таки не спросила! — Она наклонилась ко мне и прошептала:
— Представляешь, я чуть было не начала расспрашивать его о том, почему они в прошлом году вдруг вышли из игры!
— Вот и прекрасно, что не спросила! Кроме того, они ведь достаточно ясно все объяснили. Сказали, что, по их мнению, Дзиро по своему общественному положению тебя не достоин.
— Но ты же знаешь, папа, что это чистейшей воды отговорки! А истинная причина нам по-прежнему неизвестна. Я, во всяком случае, так никогда и не слышала ни одного вразумительного объяснения случившегося.
И в голосе Норико прозвучало нечто такое, отчего я сразу же посмотрел на нее. Она тоже смотрела на меня, держа свои палочки на весу и словно ожидая, что я прямо сейчас ей что-нибудь объясню. А когда я так ничего и не сказал, вновь принявшись за еду, Норико спросила:
— И все-таки, папа, как по-твоему, почему они тогда разорвали помолвку? Ты что-нибудь сумел об этом узнать?
— Ничего. Я же сказал: эти люди искренне считали, что их сын не по себе сосенку рубит. Что ж, вполне достойный ответ.
— Хотела бы я знать, папа, может, на самом деле это я им не подошла? Может, я показалась им недостаточно хорошенькой? Или еще каким-нибудь их требованиям не соответствовала? Тебе не кажется, что дело могло быть именно в этом?
— К тебе лично этот разрыв не имел ни малейшего отношения, и ты это прекрасно знаешь. Мало ли причин, по которым та или иная сторона может прекратить брачные переговоры.
— Хорошо, папа, но если это не имело отношения ко мне, тогда хотелось бы знать, что именно могло заставить столь внезапно порвать с нами отношения?
Мне показалось, что, говоря это, Норико как-то очень уж тщательно выбирала слова. Возможно, это просто плод моего воображения, но ведь отец всегда замечает любые, даже мельчайшие, изменения в интонациях родной дочери.
Так или иначе, а этот разговор с Норико заставил меня еще раз вспомнить о моей собственной такой же случайной встрече с Дзиро Миякэ, завершившейся разговором на трамвайной остановке. Случилось это больше года назад, когда переговоры с родителями Дзиро еще продолжались. Близился вечер, и всюду было полно людей, возвращавшихся домой с работы. По какой-то причине я оказался в районе Йокоте и как раз шел к трамвайной остановке у здания компании «Кимура». Если вам знаком этот район, то вы, конечно же, представляете себе многочисленные мелкие офисы довольно обшарпанного вида, расположенные на верхних этажах тамошних магазинов. С Дзиро Миякэ я столкнулся, когда он, выйдя из одной такой конторы, спустился по узенькой лестнице на тротуар между фасадами двух домов.