История призрака - Джим Батчер

Джим Батчер История призрака

Как всегда, есть слишком много людей, которых хочется поблагодарить, и совсем немного места, чтобы выразить им признательность. На этот раз, я должен особо поблагодарить моего редактора, Анну, за то, что терпимо отнеслась к моей задержке с рукописью. Я уверен, что я создал ей, а заодно куче народа, пытающегося запланировать дело с Пингвин аудио, изрядную головную боль. Моего агента, Джен, за неоценимую роль в исправлении всех проблем, возникших с публикацией, а также за помощь мне со сложными кусками, я также обязан поблагодарить. Я хотел бы извиниться перед вами за все подлянки, если бы я был уверен, что это никогда не повторится. В противном случае это покажется несколько неискренним, учитывая всё вышесказанное, так что я просто благодарю вас за ваше терпение и понимание.

Обитатели Бета Асилум заслуживают намного больше благодарностей, чем обычно, особенно все те, кто пожертвовал столько своего времени и внимания в последние несколько недель, до пересмотренного срока публикации. Ваши отзывы, поддержка и консультации были особенно неоценимы.

Мои дорогие постоянные клиенты, читатели, я могу только поблагодарить вас за ваше терпение, когда после выхода предыдущего романа, который я написал, я заставил всех ждать ещё три месяца после обычного срока, пока не убедился, что эта книга готова к выходу. Наслаждайтесь!!! (И технически, ребята, Перемены НЕ заканчиваются на самом интересном месте. Серьёзно.)

И я благодарен Шеннон, которой пришлось жить со мной в этот более-безумный-чем-обычно период умопомешательства: я почти уверен, что я буду снова в своём уме, когда-то в обозримом будущем. Я постараюсь сделать это для тебя.

Глава первая

Жить тяжело.

Умереть просто.

Так много вещей требуется, чтобы жизнь началась. Это должно происходить в подходящем для неё месте, что в масштабах вселенной настолько же редкое явление, как зубы у курицы. Родители, в любом их виде, должны объединиться для её появления. От зачатия до рождения любые опасности могут прервать жизнь. Не говоря уж обо всём том внимании и энергии, что необходимы для заботы о новой жизни, пока она не подрастёт достаточно, чтобы заботиться о себе сама.

Жизнь полна тяжёлого труда, жертв и боли, и ко времени, когда мы прекращаем расти, мы знаем, что начали умирать. Мы год за годом беспомощно наблюдаем, как наши тела стареют и разрушаются, в то время как инстинкт выживания подталкивает нас двигаться дальше — что означает жить с ужасающим знанием о том, что, в конечном счёте, смерть неизбежна. Нужны огромные усилия для создания и поддержания жизни, и процесс полон ловушек и внезапных осложнений.

Завершение жизни сравнительно просто. Даже легко. Это может быть сделано относительно небольшими усилиями — единственный микроб, острое лезвие, тяжёлый груз... или несколько унций свинца.

Так трудно создать. Так легко разрушить.

Подумайте, что нам стоит ценить жизнь больше, чем мы это делаем.

Я умер в воде.

Я не знаю, истёк ли я до смерти кровью из огнестрельной раны или утонул. Для того, кто испытал предельный ужас человеческого бытия, после того, как оно закончилось, детали смерти становятся неважными. Это больше не пугает. Слышали про тот туннель со светом в конце, о котором говорят люди, побывавшие на грани смерти? Плавали — знаем.

Хотя признаюсь, я никогда не слышал о ком-то, мчавшемся к свету и внезапно услышавшем сигнал едущего поезда.

Я смутно сообразил, что чувствую под собой свои ноги, стоящие на том, что казалось рельсовыми путями. Я знал это, потому что мог чувствовать, как приближающийся поезд заставляет их трястись и гудеть под ногами. Сердце забилось быстрее.

Чёрт возьми, я только что сказал, что смерть больше не страшна? Скажите это моим ослабевшим коленкам.

Я положил руки на бёдра и с отвращением уставился на приближающийся поезд. Я провёл долгий, долгий день, борясь с силами зла, уничтожая Красную Коллегию, спасая свою дочь и убивая её мать — о, и был застрелен. Такие вот дела.

Теперь, по логике вещей, я должен покоиться с миром, или слиться с божественным светом, или хотя бы пребывать в ожидании нового виража в аттракционе жизни.

Или, быть может, гореть в печи, оборудованной стереосистемой, в которой крутят одни только песни Барри Манилоу.[1] Это ведь происходит, когда ты отдаешь концы, верно? Ты получаешь своё. Ты находишь ответ на Главные Вопросы бытия.

— Тебя не переедет поезд, — раздражённо сказал я себе. Покрепче утвердился на ногах, сложив руки и воинственно выпятив нижнюю челюсть, ожидая приближающийся громыхающий поезд.

— Да что с тобой такое? — рявкнул мужской голос, а затем тяжёлая, сильная рука, вцепившись в мой правый бицепс, оттащила меня прочь с путей. — Не видишь клятый поезд?

Упомянутый поезд проревел как живое существо, разъярённая бестия, воющая и вопящая от разочарования, что меня убрали с её пути. Поднятый его движением ветер, добравшийся до меня острыми, горячими пальцами, фактически подтянул моё тело на пару дюймов ближе к краю платформы.

После субъективной вечности он проехал мимо, а я плюхнулся на землю, переводя дыхание, с бешено бьющимся сердцем. Когда оно, наконец, стало успокаиваться, я решил осмотреться.

Я лежал на чистой, но потёртой бетонной платформе, и внезапно до меня дошло, что вокруг флуоресцентные лампы, как на многих вокзалах вокруг Чикаго. Я оглядел платформу, но, хотя она и казалась знакомой, точно определить место не смог. Не было никаких пригородных пассажиров. Никаких афиш или других объявлений. Только пустое, чистое, но невыразительное здание.

И пара блестящих остроносых туфель.

Я глянул выше дёшевых брюк и дёшевого костюма и обнаружил мужчину лет тридцати, смотрящего на меня. Он походил на пожарный гидрант и создавал впечатление, что врежься в него на автомобиле — и он помнёт вам крыло. У него были тёмные, ярко блестящие глаза, намекающие на живой ум, линия волос отступила далеко от места, где должна была быть, и хотя выглядел он не особенно круто, но это был тип лица, располагающего к доверию.

— Южные поезда в последнее время ездят быстро, — сказал он, смотря на меня сверху вниз. — Не думаю, что ты хотел бы уехать вместе с ним, мистер.

Я смерил его взглядом. Мысленно добавил стоящему передо мной человеку двадцать лет и сорок фунтов, вычел больше волос и понял, что знаю его.

— К... — я запнулся. — К-к-к...

— Повторяй за мной, — сказал он и продиктовал:

— Кармайкл.

— Но ты... ну, ты знаешь, — сказал я. — Умер.

Он фыркнул.

— Глянь-ка, приятель, да у нас тут на-сто-ящиковый детектив. Потрясающий чародейский интеллект собственной персоной.

Он с усмешкой протянул мне руку и сказал:

— Кто бы говорил, Дрезден.

Я поднялся в ошеломлении и принял руку сержанта Рона Кармайкла, служившего в Полицейском Департаменте Чикаго, Отдел Специальных Расследований. Он был напарником Мёрфи. И он отдал свою жизнь, чтобы спасти её от неистовствующего луп-гару. Это было... Блин-тарарам, больше десяти лет назад. Я видел, как он умер.

Когда я встал, то на мгновение глянул на него в смущении, тряхнув головой. Я был куда выше, чем он.

— Ты... — сказал я. — Ты здорово выглядишь.

— Забавно, что смерть может с тобой сотворить, — сказал он, драматически расширив глаза. — А ещё я вёл здоровый образ жизни и всё такое.

Он посмотрел на часы.

— Всё это весело, конечно, но нам пора двигать.

— М-м, — осторожно сказал я. — Двигать куда именно?

Кармайкл сунул в рот зубочистку и протянул:

— В офис. Пошли.

Я последовал за ним наружу, где стоял старый золотистый Мустанг. Он направился к водительскому месту и сел в машину. Было темно. Шёл дождь. Город светился огнями, но место выглядело пустынным, не считая нас двоих. Я всё ещё не мог точно сказать, где именно в Чикаго мы находимся, что было чертовски неправильно — я знаю свой город. Я заколебался на мгновение, осматриваясь, пытаясь определиться по знакомым ориентирам.

Кармайкл распахнул дверцу.

— Не парься, парниша. Все эти здания такие же, какими должны быть. Ты заработаешь себе мигрень, если будешь и дальше об этом думать.

Я осмотрелся ещё раз и сел в старый Мустанг, закрыв дверь. Кармайкл степенно двинул по пустым улицам.

— Это не Чикаго, — сказал я.

— Гениально, — дружелюбно сказал он.

— Тогда... где мы?

— Между.

— Между чем? — спросил я.

— Между чем, — сказал он. — Между кем. Между где. Между когда.

Я хмуро посмотрел на него.

— Ты забыл «почему».