Через год или чуть больше Солинский понял, что эти опасения преувеличены. Скептики и оппозиционеры молчали при нем просто потому, что ему не доверяли, он был подозрителен. Но они существовали, эти люди, стремившиеся попробовать все с самого начала, предпочитавшие не идеологию, а факты, желающие добиться правды хотя бы в малом, прежде чем перейти к более крупным делам. И когда Петр понял, что таких людей вполне достаточно, ему стало легче дышать.
А началось все в небольшом городке на северной границе с их ближайшим социалистическим союзником. Разделяла эти государства река, в которой уже годами не ловили рыбы. Деревья в окрестностях города были низкорослы, листва редкая и чахлая, ветви искривлены. Мощные порывы ветра переносили через реку жирную серо-коричневую копоть из другого такого же города на южной границе братской социалистической страны. Местные детишки с младенчества страдали болезнями дыхательных путей, женщины, отправляясь в магазины, прикрывали лицо шарфом, в приемных врачей кишмя кишели пациенты со слезящимися глазами и обожженными легкими. И вот однажды группа женщин послала в столицу протест. А поскольку социалистическая братская страна в это время оказалась в немилости из-за совершенно не братского отношения к одному из своих этнических меньшинств, письмо жительниц городка министру здравоохранения превратилось в небольшую заметку в «Правде», и на следующий день о ней благосклонно упомянул один из членов Политбюро.
Таким образом робкий протест сначала сделался местным движением, а потом вырос в Партию зеленых; ей позволили существовать, строго-настрого приказав сосредоточиться исключительно на вопросах экологии: это была заодно и подачка Горбачеву, и возможность насолить ближайшему социалистическому собрату. В дальнейшем новое движение объединило тысяч триста человек и начало довольно чувствительно дергать за постромки политических причин и следствий; цепочка потянулась от районных секретарей к секретарям провинций, к отделам Центрального Комитета, к заместителю министра, к министру, к Политбюро, к Президенту и его замыслам; от гибнущих деревьев к действующему пятилетнему плану. К тому времени, когда Центральный Комитет осознал опасность и объявил членство в Партии зеленых несовместимым с социализмом и коммунизмом, Петр Солинский и тысячи ему подобных уже гораздо больше дорожили членством в этой новой партии, чем партийным билетом старой. И поздно уже было теперь устраивать чистку, и поздно было обуздывать Илью Банова, пройдошного телегеничного экс-коммуниста, обернувшегося лидером «зеленых», – он уже приобрел всенародную популярность; поздно было уклоняться от выборов, навязываемых Горбачевым; было уже поздно пытаться спустить это дело на «наших говенных тормозах», как выразился Стойо Петканов на экстренном заседании своего одиннадцатиглавого Политбюро.
Частное же мнение Марии Солинской, а ее мнения в последнее время все больше бывали частными, заключалось в том, что «зеленые» – скопище деревенских кретинов, хулиганов-анархистов и фашистских прихлебателей, что Илью Банова надо было еще тридцать лет назад сунуть в самолет и отправить в Испанию к Франко, что супруг ее Петр Солинский, сделавший так много, чтобы получить хорошую работу и приличную квартиру и спастись от порочившей его тени ревизиониста-отца (во многом, кстати, благодаря ее стараниям), либо полностью потерял политическое чутье, либо страдает от мужского климакса, а возможно, с ним происходит и то и другое.
Ее не трогало, когда кто-либо из знакомых оплевывал те принципы, которым истово поклонялся всего несколько месяцев назад; она следила за бешеным ликованием толпы, и на каждом столичном бульваре ее ноздри ощущали дух мщения, схожий с кисловатым запахом пота. Она все больше приближала к себе Ангелину. Она завидовала девочке, которая может учиться таким простым и понятным вещам, как математика и музыка, ей хотелось бы изучать их с нею вместе, но ведь тогда ей придется заодно вникать во все эти новые политические установки и заповеди, потоком хлынувшие в школы и институты.
Как бы то ни было, в первое утро слушания Уголовного дела № 1, когда муж пришел поцеловать ее на прощание, что-то дрогнуло в ней и заставило забыть мимолетные измены и долгие разочарования последних лет. Мария Солинская поцеловала мужа и с ласковой суетливостью, которая так не шла ей сейчас, поправила кончики шарфа, которые он засунул между лацканами пиджака.
– Будь осторожней, – сказала она ему вслед.
– Осторожней? – Он обернулся. – Конечно, я буду осторожен. – Он поставил на пол тяжелый портфель и поднял вверх руки. – Видишь, какие я надел перчатки, чтобы меня не уколол дикобраз.
Уголовное дело № 1 началось слушанием в Верховном суде 10 января. Бывший президент появился в сопровождении военного конвоя: крепкая коренастая фигура в застегнутом наглухо макинтоше. На нем были всем известные тяжелые очки с затемненными линзами, и когда, выйдя из «чайки», он снял шляпу, на экране возник знакомый по почтовым маркам образ: низко сидящая на плечах голова, хищный, словно принюхивающийся к чему-то нос, лоб, увеличенный залысинами, жесткие светлые волосы над углами. У входа толпились люди, он улыбнулся им и помахал рукой. Потом камера рассталась с ним и показала его уже в зале суда. Где-то по пути он оставил пальто и шляпу и теперь был в темном строгом костюме, белой сорочке, зеленом в серую диагональную полосочку галстуке. Он остановился и огляделся, словно футболист, внезапно оказавшийся на незнакомом стадионе. Казалось, он сейчас двинется дальше, но вдруг передумал: шагнул к одному из конвойных солдат, вгляделся в ленточки медалей и отеческим жестом поправил что-то у конвойного на гимнастерке. Улыбнулся и двинулся дальше.
( – Гнусный актеришка!
– Тсс, Атанас.)
Судебный зал был построен в модном в начале семидесятых годов стиле, грубоватом, с элементами уюта: светлые деревянные панели, сглаженные углы, кресла. Он смахивал, пожалуй, на репетиционный зал театра или концертный зал для духовых квинтетов. Одно мешало – освещение: тоскливое сочетание неоновых полос с затененными нижними лампами. При этом освещении ничто не выделялось, не подчеркивалось, все было ровным, демократичным, беспристрастным.
Петканова отвели в отсек для подсудимых. Он несколько минут не садился: оглядел два ряда столов для представителей сторон, маленькую галерею для публики, возвышение, где предстояло появиться Председателю суда и двум судьям; он внимательно изучил охранников, судебных приставов, телекамеры, толпу журналистов. Журналистов набилось так много, что некоторые просочились в ложу для присяжных и, оказавшись там, внезапно смутились, раскрыли пустые блокноты и листали их с задумчивым видом.
Но вот бывший президент опустился на маленький жесткий стул, который подобрали специально для него. Чуть позади него и постоянно в поле зрения, когда камера показывала Петканова, стоял дежурный полицейский офицер. Эта мизансцена была задумана прокуратурой, особенно настаивавшей на том, чтобы офицером была женщина. Армейскому конвою приказано было держаться от камеры как можно дальше. Вот видите, это самое обычное судебное слушание; взгляните – перед вами не чудовище, которого вы так боялись, а просто старый человек, и охраняет его женщина.
Вошли судьи: трое пожилых мужчин в темных костюмах, белых рубашках, черных галстуках. Председателя можно было узнать по широкой черной мантии. Заседание объявили открытым. Генеральному прокурору предложили огласить обвинительное заключение. Петр Солинский поднялся и взглянул на Петканова, ожидая, что он встанет тоже. Но бывший президент остался в прежнем положении: он сидел, слегка склонив голову набок, этакая важная персона, удобно расположившаяся в ложе и ожидающая поднятия занавеса. Надзирательница наклонилась к нему, что-то зашептала, но он сделал вид, что не слышит.
Солинский не стал обращать внимания на это демонстративное упрямство. Он спокойно, буднично приступил к делу. Прежде всего он постарался незаметно для присутствующих набрать в легкие побольше воздуха. Контроль над дыханием, этому его обучили, – краеугольный камень в судебных процессах. Только спортсмены, оперные певцы и юристы знают всю важность правильного дыхания.
( – Врежь ему, Солинский. Наподдай под зад!
– Тсс!)
– Стойо Петканов! Перед Верховным судом народа вы обвиняетесь в следующих преступлениях. Первое – мошенничество с использованием поддельных документов, по статье сто двадцать семь, часть третья Уголовного кодекса. Второе – злоупотребление властью в качестве должностного лица, по статье двести двенадцать, часть четвертая. Третье…
( – Массовые убийства.
– Геноцид.
– Развал государства.)