Обнаженная тьма - Елена Арсеньева

Елена Арсеньева Обнаженная тьма

Черный джип летел по ночному городу, как стремительный сгусток тьмы. Жизнь в Нижнем, особенно зимой, когда темнеть начинает чуть ли не в четыре, замирает после восьми вечера, и улицы были практически пусты. Какое-то время позади так же быстро мчалась «Скорая помощь», но потом то ли отстала, то ли свернула. Проспект засвистел мимо со скоростью сто пятьдесят километров в час.

– Быстрей, – послышался голос с заднего сиденья. Голос звучал спокойно, однако водитель прекрасно знал, чего стоит это спокойствие.

– Успеем, – мягко сказал он, послушно увеличивая скорость, но тут же сбрасывая ее до прежней.

Он и так идет слишком быстро по одной из центральных магистралей города. Достаточно, что благодаря мигалке и сирене игнорирует светофоры. А сиреной злоупотреблять нельзя: если обратит внимание и прицепится какой-нибудь принципиальный придурок-автоинспектор, беды не оберешься. Или выскочи сейчас, не дай бог, под колеса кошка либо собака… на такой скорости всем конец. И, что гораздо важнее, всему!

Оставалось надеяться, что в такую пору кошки и собаки, как и нормальные менты, носа на улицу не высовывают.

Начался спуск на мост, пришлось притормозить: к ночи подмораживало, стало скользко.

– Быстрей! – В голосе пассажира появились истерические нотки.

– Успеем!

Джип вылетел на мост. Слева мелькнула красивая церковь, и водитель мысленно попросил: «Господи, помоги нам!»

Господь много чего мог бы сделать, если бы захотел. Очистить путь до аэропорта для него – плевое дело. Осталось каких-то десять минут езды, ему не придется особо напрягаться. Еще нужно гарантировать своевременный вылет самолета. Счастье, что небо чистое, ясное, усыпанное мелкими колючими звездами, то есть летную погоду добрый боженька уже обеспечил.

Водитель одобрительно мигнул какой-то звездочке, которая назойливо лезла в поле его зрения. Молодец, старикан! Четко работает – не зря говорят, что старый конь борозды не портит! Он поймал себя на том, что думает о боге как об одном из их команды, словно и господь принимал участие в операции наравне с ним и другими ее участниками. И если на напарника была возложена задача принять груз и обеспечить его сохранность, на него самого – как можно быстрее доставить груз сперва в аэропорт, а потом из аэропорта до места назначения, то у бога были свои участки работы, с которыми он справлялся пока что с блеском.

Сзади раздался тяжелый вздох, и водитель спрятал усмешку – такое облегчение слышалось в этом звуке. Конечно, домчаться до аэропорта от самого центра города за двадцать минут – это круто. Это очень круто!

Теперь на стоянку; вон из машины; запирать джип нет времени, да и пес с ним, его скоро заберут, только не забыть сдернуть мигалку с крыши, чтобы не привлекать ненужного внимания. Бегом в здание, к стойке регистрации номер четыре, над которой еще не сменилось название прежнего рейса «Н. Новгород – Киев»…

«Еще загонят по ошибке в Киев!» – подумал он ни с того ни с сего.

Глаза у аэропортовской барышни просто-таки на лбу:

– Да где же вы?! Я понимаю, рейс чартерный, но хоть какой-то порядок должен же быть! Из-за вас задержится вылет в Борисполь!

Махнула досадливо рукой и со всех ног побежала к служебному выходу на поле с надписью «Посторонним вход строго воспрещен», потому что барышня тоже была в деле и знала: проходить досмотр им ни к чему.

Водитель оглянулся. Его напарник бережно прижимал к груди маленький квадратный чемоданчик. Лицо бледное, губа закушена.

– Помочь?

Тот не потратил времени даже на то, чтобы покачать головой. Впрочем, вопрос вырвался совершенно машинально: водитель знал, что напарник не выпустит драгоценный груз, даже если к его виску приставят пистолет.

Самолет далеко, черт… Ого, какой ветрила здесь, на поле! Кепку сорвало, унесло. Краем глаза водитель увидел, что за компанию улетела в темноту шерстяная шапочка его напарника. Седые, коротко стриженные волосы стали дыбом, да и у самого водителя вид наверняка ничуть не лучше. Скользкие бетонные плиты, черное небо в вышине, ледяной ветер вышибает из глаз слезы, а в ушах нарастает мощный рокот мотора.

Трап, обогнувший бегущую по летному полю троицу, уже подъезжал к самолету. Наверху отворилась овальная дверца, и через несколько мгновений все трое, еле дыша, ввалились в сумеречное тепло.

Сопровождающая обменялась торопливыми репликами с бортпроводницей, потом обернулась к своим спутникам:

– Ну, счастливо!

Зябко обхватила плечи – водитель только сейчас заметил, что девушка даже не оделась, так и бежала в легоньком синем костюмчике, – и выскочила на трап. Дверцу снова закрыли.

– Проходите, пожалуйста.

Напарник сел в хвосте, водитель, уклоняясь от косых, любопытных взглядов стюардессы – не иначе пассажиры банк грабанули, больно уж вид у них перебулгаченный! – устроился через проход. Защелкнул на животе привязной ремень, покосился на чемоданчик, пристегнутый к запястью напарника и стоящий у него на коленях. С этим чемоданчиком они здорово похожи на дипкурьеров из какого-то американского фильма. Впрочем, дипкурьеры не бегают в обтерханных джинсах и пропотевших куртешках. А от его напарника вдобавок несет какой-то медицинской гадостью.

– Господа, экипаж к взлету готов. Счастливого пути!

Ну, давай, поехали, поехали! Сказано же было – взлетать, как только пассажиры будут на борту.

Он одернул себя. Ладно, угомонись. Пока допустимо слегка перевести дух. Чего они точно не смогут сделать, так это заставить самолет лететь быстрее. Тут даже сам господь бог бессилен…

Водитель посмотрел на часы. Со времени начала операции прошло около часу. И еще час полета, потом час, это как минимум, мчаться от аэропорта… Получится три. А всего у них в запасе самое большее – четыре часа. Хорошо, если в аэропорту их ждет вертолет, как было обещано. Ну а если нет? Если придется гнать по Москве на четырех колесах?

И тут он впервые осознал, что напарник беспокоился не зря: они могут не успеть!

Днем Александра нашла часы, а ровно через сутки ее похитили.

Всякий раз, когда Александра находила часы, что-нибудь да приключалось. Больше всего запомнилось, как она первый раз нашла часы в песке на Гребном канале. Прибежала радостная домой, – и узнала от бабки, что мать уехала. «Сбежала с хахалем» – бросила их. Александре было тогда пять лет.

Потом она не раз находила часы по всяческим большим и мелким пакостным случаям: например, перед тем как вдруг объявился некогда пропавший отец и неприязненно сообщил, что ни бывшая теща, ни дочь не могут отныне рассчитывать на него, поскольку у его новой жены родился ребенок. Хотя это событие из неприятного потом превратилось в приятное, ибо со своей мачехой, Ангелиной Владимировной, Александра со страшной силой подружилась, а сводная сестра вообще жила у нее, когда перебралась в Нижний.

Последний раз Александра нашла часы накануне того дня, как решила, на радость сестре, бросить «этого маменькиного сынка, который выпил из тебя всю душу». С той поры прошел чуть ли не год, и постепенно она привыкла к одиночеству, спокойствию, безрадостности новой своей жизни (хотя приносила ли радость любовь к Косте – это еще большой вопрос!) и беспокоилась только о том, как бы не слишком привязаться к сестре, не превратиться в сверхзаботливую няньку при этой хорошенькой вертихвостке и не начать невольно вымещать на веселом молоденьком существе унылое миросозерцание потенциальной старой девы.

Или все-таки в двадцать семь уже можно считаться законченной, а не потенциальной старой девой? Особенно если у тебя волосы цвета пепла, зачесанные со лба и забранные старинной бабушкиной гребенкой, плакатно-румяные щеки, неприступно вздернутый круглый подбородок и болезненное пристрастие к серому, от цвета глаз и до цвета тонкой шифоновой блузки, воротничок которой иногда можно разглядеть под накрахмаленным белым халатом?

«Я похожа на бабушку в молодости, – уныло думала Александра, когда ей приходила фантазия задержаться у зеркала. – Вернее сказать, у меня ужасно старомодное лицо! Все-таки я типичная старая дева».

Она как-то упускала из виду, что бабушка совсем не была старой девой. Вот уж нет! Она немало попортила крови своему мужу, да и дочь ее, Александрина шалая мамаша, взяла свое в жизни, прежде чем утонула на неведомой реке Зее, катаясь на лодочке, для которой оказалась не в подъем пьяная компания. И с отцовской стороны наследственность была нормальная, если судить по сестре, у которой в восемнадцать лет имелся за плечами один неудачный, трагический, можно сказать, любовный роман, а сейчас, по-видимому, раскручивался второй, о котором Александре ничего толком не было известно. Восемнадцать лет – и два кавалера! А у нее… Ну что ж, в семье не без урода!