Он с наслаждением поймал взглядом судорогу, пробежавшую по лицу хохла-убийцы.
– Получишь деньги, документы – и ты вольная птица. А я уйду, откуда пришел, и наши пути никогда больше не пересекутся. Как, согласен работать на таких условиях?
Сыч окинул его медленным взглядом своих влажных воловьих очей. Он увидел высокого худощавого человека, который стоял, сунув руки в карманы, чуть склонив к плечу непокрытую голову, и холодновато улыбался. Во всем его облике было спокойствие – непоколебимое спокойствие бесстрашия. Находясь наедине с убийцей, он был абсолютно бесстрашен, словно за его спиной стояла такая сила, рядом с которой даже мстительные казаки из «Вольницы» – просто мальчишки.
Сыч покосился на пачку в пластиковой упаковке. Да, он знал имя этой силы. Она зовется – Деньги. И ей в самом деле бесполезно противостоять.
– Годится, – сказал он. – Чого треба сробить? То есть это… чего делать-то?
* * *Загадочной гулявицей оказалась самая обыкновенная голубка. Дома Александра прочла про нее в словаре и пожала плечами: а печь тут при чем? Сказано же было – «бежишь, как гулявица по печи». Придется, видимо, спросить самого Филатова. Нынче после обеда у нее опять с десяток вызовов в Высокове, не миновать встречи с ехидным стариком.
Обход вызовов Александра решила начать с десятого дома. Это был единственный, причем огромный многоэтажный дом на ее участке, все остальное – частный сектор. Из его окон открывался поразительно красивый вид на все холмистое Высоково с его живописными склонами и церковью на горушке, поэтому неудивительно, что в этом доме жили и никуда не собирались переезжать многие значительные люди, даром что здесь отнюдь не центр. Обитали тут чиновники из городской и областной администрации и даже один банкир, который, по слухам, начал строить себе обалденный особняк на улице Родионова, как раз над Волгой, а потом банк его «завис», как компьютерная программа, «зависли» на счетах деньги вкладчиков, «зависло» и строительство особняка. Однажды Александра даже сподобилась увидеть натуральную демонстрацию обманутых вкладчиков около дома, где жил Золотов. Фамилия у банкира действительно была именно Золотов! Демонстранты вели себя вполне прилично – правда, потрясали плакатами и метали вокруг хмурые взоры, однако не кричали, не бранились, общественный порядок не нарушали, да и было их всего человек шесть, поэтому из милицейской машины, припарковавшейся тут же, даже никто не вышел. Постояли протестанты – и разошлись ни с чем. Да они небось уже ни на что и не надеялись. Ну а Золотов вечером спокойно приехал домой на своем шикарном «БМВ», высадил жену и дочь – обе в несусветных норках, с надменно-брезгливыми лицами, какие, словно по мановению волшебной палочки, вдруг образовались у всех новорусских женщин, раньше бывших совершенно нормальными тетками и девчонками. Сам же уехал куда-то, наверное, прожигать жизнь, просаживать в казино остатние денежки обманутых вкладчиков, как предположили две бабки, прогуливавшие своих тощеньких собачонок и судачившие у подъезда.
За все три года Александриной работы Золотовы ни разу не вызывали на дом участкового врача и на прием в поликлинику не ходили: наверное, не болели, а может, лечились в платных больницах. Поэтому Александра была немало изумлена, когда в списке вызовов увидела имя Алины Золотовой, дочери того самого преступного банкира.
Она и оживилась, и огорчилась. Оживилась потому, что любопытно все-таки побывать у настоящего «нового русского», откупившего целые три квартиры на этаже, посмотреть, как теперь живут настоящие богачи. А огорчилась потому, что власть и деньги имущий народ с годами хамел все больше и больше и, что самое противное, обожал оттачивать свое хамство на нищете и бедноте, к которой относились теперь и участковые врачи. Сказывался, по мнению Александры, генетический быдлизм… Она уже заранее слышала брезгливые интонации в голосах прихворнувшей Алины и ее маменьки, видела их высокомерные физиономии. Поэтому, поднявшись на пятый этаж и нажав на кнопку звонка, Александра напялила на себя самую что ни на есть надменную маску, закинула голову и даже нижнюю губу заносчиво оттопырила, приготовившись процедить сакраментальную фразу: «Врача вызывали?»
Однако ее великолепный маневр пропал втуне: на звонок никто не отозвался.
Александра дважды нажала на кнопку, потом уткнула в нее палец и довольно долго вслушивалась в заливистые трели, доносившиеся из недр квартиры. Но на звонок так никто и не отозвался. Пожав плечами, она сбежала вниз по лестнице. В ее работе такое бывало: люди вызывали врача по пустячному поводу, а потом забывали и о своей хвори, и о человеке, который будет к ним идти, тратить время… Сначала это бесило, а теперь Александра относилась к подобным вещам философски. Наверняка Золотовы отъехали к очередному платному специалисту. Ну и ладно, хлопот меньше. Теперь в соседний подъезд, к двум хроникам: желудочнику и сердечнику.
Александра вышла во двор, щурясь от сверкающей белизны свежевыпавшего снежка. И в это время мужской голос окликнул:
– Алька!
Она и не хотела, а вздрогнула. Так ее называл единственный человек на свете, которому не нравилось ни ее полное имя, ни производные от него: Саша, Шура, Саня. Имя Алька, с точки зрения Кости Виноградского, звучало гораздо эффектнее и романтичнее. С точки зрения Александры, оно больше напоминало собачью кличку.
Так или иначе, с Костей Виноградским, а значит, и с Алькой уже около года было покончено. Однако рефлексы – штука устойчивая, их так просто не истребишь, поэтому Александра невольно завертела головой и уставилась на громоздкий, темно поблескивающий автомобиль, откуда ей кто-то приглашающе махал.
«Неужели Костенька разбогател-таки, как и грозился? – мелькнула мысль. – Разбогател и прикупил себе столь пошлую тачку? И, выходит, права была сестричка, когда уверяла, что все его презрение к роскошным машинам можно объяснить одной классической фразой: «Зелен виноград». Так, может, и я презираю норковые шубки по той же причине?»
Александра вообще была склонна к самокритике и неуместным философствованиям… Занятая этим процессом, она безотчетно шагнула к автомобилю и не успела ахнуть, как сидевший на заднем сиденье человек схватил ее за руку и рванул к себе, а в это время еще кто-то подскочил сзади и втолкнул в машину, да так грубо, что Александра выронила сумку.
– Вы что?! – только и успела выкрикнуть она, однако широкая ладонь грубо зажала ей рот, в лицо глянули темные прищуренные глаза, а чей-то голос рявкнул:
– Заткнись, а то подохнешь!
В то же мгновение нечто острое, дырявя куртку и свитер, больно клюнуло ее меж ребер, и Александра обмерла, поняв, что ей в бок уткнули нож. Она подавилась криком, мечась взором по двум незнакомым хмурым лицам, надежно укрытым «чеченками» с прорезями для глаз. Рядом на сиденье вскочил еще кто-то, и машина рванула с места.
– Тихо сиди! – посоветовал этот последний пассажир, и в руках его что-то липко, противно затрещало.
Что это было, Александра поняла, когда полоска пластыря надежно и болезненно запечатала ей глаза, а потом и рот. И все это время острие ножа стерегло каждое ее движение, отнимая последнюю, истерическую надежду на то, что это какой-то Костин розыгрыш, что он, не смирившись с их разрывом, вдруг явился в компании мрачных друзей и похитил возлюбленную Александру, плюнув и на ее возможные возражения, и на истерики собственной мамаши, и вообще на всю свою жизнь закоренелого холостяка. Но не стал бы Костя дырявить ей бок ножиком, не стал бы заклеивать глаза и рот, не стал бы обмениваться с приятелями отрывистыми репликами, из которых Александра ничего не могла понять. Костя разразился бы тягучей тирадой, восхваляющей его роль в мировом эволюционном процессе, но прежде всего – руководящую роль его маменьки…
Александра вздрогнула так сильно, что сидевший рядом человек грозно шикнул и шевельнул острием у ребра.
О чем она только думает?! Да пусть они провалятся, Костя и его маманя! Ее ведь похитили!
Зачем? Почему? Что с нее можно взять, кроме денег, которых у нее ни гроша в буквальном и переносном смысле, и застоявшейся, как лошадка в стойле, девственности? Тоже сомнительное богатство… Представить, что у кого-то могло возникнуть такое сногсшибательное и острое желание, ради которого стоило бы идти на ее похищение, Александра была не в состоянии, несмотря на буйную фантазию.
Впрочем, она уже вообще ничего не могла вообразить. Мысли метались, как всполошенные воробьи, иногда вообще уносясь куда-то вдаль и ввысь, и тогда Александра с потусторонним изумлением ощущала, что голова становится пустой и гулкой. Беспамятство плескалось совсем рядом, грозя нахлынуть и затопить сознание, тошнота подкатывала к горлу, потому что автомобиль то разгонялся, то резко тормозил. Еще слава богу, что убрали нож, потому что при внезапном толчке ее могли бы нечаянно прирезать. Но сейчас отнюдь не это казалось самым страшным.