Что господин Нарай каждый день истребляет вас в глазах государя. Что вы купите это письмо и отдадите его государю, а не господину Нараю. Сколько людей это знает?
– Я вовсе не нахожусь в отчаянном положении, – возмутился Андарз. – Я вот уже тринадцать лет как наставник государя! Я и без этого письма могу потребовать отставки Нарая, когда сочту нужным!
– Сколько людей знает о вражде между вами и Нараем? – повторил Нан, словно и не услышав ответа Андарза.
– Многие во дворце это знают, – ответил тихо Андарз.
– Во дворце, – высшие чиновники! Но разве высший чиновник станет продавать вам письмо за шестьсот тысяч? Он найдет лучшее применение такому капиталу, как это письмо! Только мелкий чиновник, который не имеет доступа к государю, сделает из такой вещи товар! А кто из мелких чиновников осведомлен о вашем положении?
– Только мои домашние, – сказал Андарз.
– Вот именно, – сказал Нан. Человек, продававший вам через Сая письмо, был недостаточно высокопоставленным чиновником, чтобы использовать его самому, и недостаточно мелкой сошкой, чтобы вообще не понять его значение. Человек этот продавал вам письмо через Сая, тратя деньги на посредника, не потому, что был вам незнаком, а наоборот, потому что вы прекрасно его знали. Это был один из ваших секретарей или доверенных лиц: вы же его сами и познакомили с Саем!
Андарз молчал.
– Обстоятельство второе. Почему этот человек предложил письмо вам, а не Нараю? Нарай – восходящее солнце, вы – заходящая луна. Потому что, если бы Нарай завладел письмом, он погубил бы не только вас, – но и все ваше окружение, – стало быть, этот человек причастен к тем из ваших дел, которым нет оправданья в глазах Нарая.
Обстоятельство третье заключается в том, что лесной разбойник не станет просить осуйские деньги, потому что ему негде их будет разменять. Этот человек просил у вас чеки, потому что он известен в Осуе, или потому что собирается бежать в Осую! И он был прекрасно осведомлен, что у вас есть осуйские деньги, потому что сам, вероятно, вел ваши дела…
– Что это? – вдруг перебил себя Нан.
Андарз замер. Нан распахнул окно: послышался шорох, ручная лисица виновато покосилась на Нана и засеменила прочь, оставляя на вспаханной земле следы, в которые словно стекался лунный свет.
Нан закрыл окно.
– Вы не могли бы показать мне само письмо?
Андарз подал принесенную с собой папку.
– Вот оно, – сказал Андарз. – Разумеется, оригинал написал на лазоревой бумаге.
Нан раскрыл папку, и по мере того, как он читал письмо, глаза его делались все изумленнее и изумленнее, словно он держал в руках не лист бумаги, а ласточку о четырех ногах или иную природную несообразность.
Глаза Андарза, наоборот, делались все безумней и безумней: только теперь, казалось, императорский наставник сообразил, что именно ему было сказано: что среди ближайших его людей есть предатели, и что… Великий Вей! Императорский наставник треснул кулаком по ореховому столику, отчего тот деликатно присел на ножках и крякнул, и заорал:
– Но я не могу арестовать всех моих доверенных лиц! Я прослыву ненадежным человеком! А те, кого я не успею схватить, перебегут к Нараю и наговорят на меня множество несправедливостей, не зная, чем себя спасти!
Молодой чиновник аккуратно закрыл папку и сказал:
– Хотел бы завтра появиться у вас на обеде и поглядеть на тех, кого вы называете своими доверенными лицами.
Спустя пятнадцать минут в небе вспыхнул фейерверк: огненные имена приглашенных на праздник вспыхнули в небе, и, упав в воду, не гасли, а продолжали гореть в воде. Первый министр империи, Ишнайя, обязанный этим назначением своему другу Андарзу, и его собеседник, чиновник сообщений Шима, с любопытством смотрели вверх: им было интересно, появится ли на небе имя господина Нарая, приглашенного на праздник, но не явившегося.