И Марта знала тоже.
Она стала лучшей женщиной-детектором — женщиной, способной отличать правду ото лжи на уровне интуиции — вовсе не для того, чтобы носить домой зарплату в мешках, а для того, чтобы аккомпанировать на встречах лучшему в отделе дипломату-переговорщику.
Компания «Капитоль-Х», в которой они оба работали, занималась предоставлением высококлассных специалистов для проведения митингов и переговоров крупным бизнес корпорациям.
«Хотите услышать от вашего партнера «да»? — Заказывайте профессионала у нас. Хотите видеть подписанный в вашу пользу контракт? — Заказывайте парламентера из «Капитоль-Х». Потому что в комплекте с ним, всегда идет невидимый, но обязательный атрибут — живой и неприметный детектор лжи, который позволит точно определить правдивые условия сделки вам предлагают, и стоит ли на них соглашаться. Отсутствие риска! Сплошная выгода! Стоит один раз заплатить, чтобы не платить всю оставшуюся жизнь…»
И многие заказывали. Желали знать наперед, опасались рисковать понапрасну, хотели быть уверенными в том, что даже неудачные карты могут сложиться при верно проведенных переговорах в выигрышную комбинацию.
А посему ни Марта, ни Дилан, никогда не оставались без работы.
*****Он не может от нее уйти — ускользнуть, как пушистое облако сквозь решетку камеры, — не может, не должен. Если Дилан перейдет в Четвертый отдел, ему дадут другого напарника, а Марта останется здесь…
Везде. Без него.
Будет иногда встречать его в коридорах, видеть слепой, стоит его голове обернуться в ее сторону, взгляд, слышать не предназначенный ее ушам смех.
Почему? Почему одним дается просто, а другим никогда? За девчонками бегают мужчины — она сама видела — бегают, добиваются их, страдают, если не выходит. Мучаются выбором подарков, ловят каждый взгляд, маются, болеют сердцем. Почему не Дилан?
Потому что она, Марта, некрасивая? Рыжая, бледная, нескладная, кареглазая, со слишком тощим лицом? Что не так? Что?
Кольцо в коробочке блестело под светом лампы — тонкий ободок, крохотный камешек, белый шелк внутренней отделки, темно-синий бархат снаружи — он никогда его не увидит.
Потому что она никогда не покажет.
Засыпая, Марта старалась не думать о том, что случится, если ее прошение о переводе на Четвертый подпишут. Белые лампы лаборатории, инъекции, шнуры присоски, экран с вопросами, тесты, капельницы с химическими составами. А потом будет болеть все тело — долго болеть. А после… Если результаты окажутся хорошими…
Если результаты окажутся хорошими, она получит шанс еще несколько раз увидеть направленный на себя презрительный взгляд человека, который ее никогда не полюбит.
Но ведь всякое может быть?
Даже соскальзывая в сон, она крепко держалась невидимой рукой за горло хрипящей и пытающейся вырваться на свободу надежды.
Глава 2
Прошение подписали спустя три дня.
А еще спустя три недели Марта получила на руки документ, удостоверяющий о том, что теперь она специалист — женщина-детектор — высшей категории, допущенный работать в Четвертом отделе.
Радоваться?
Стоя в коридоре перед дверью без номера и таблички, откуда она только что вышла, Марта смотрела на зажатую в руке бумагу с голографической печатью, логотипом компании Капитоль-Икс и новую карточку-идентификатор личности, и все никак не могла понять — когда начинать радоваться.
Сейчас?
И чему радоваться?
Тому, что выдержала новую порцию изнуряющих вливаний, череду бессонных ночей, лежа под капельницей? Высоким результатам? Исколотым венам? Тому, что по телу уже почти не бродили фантомные боли, которые еще неделю назад заставляли ее хрипеть и выгибаться на казенной кровати, застеленной отбеленными сотню раз простынями? Тому, что вернется домой специалистом с высокой — чего уж врать — баснословно высокой зарплатой? Тому, что может расколоть любого с первой секунды — честен или обманывает?
Да она могла все это и раньше. Всегда хватало лишь доли секунды, чтобы определить человеческую искренность, и тесты для этого были не нужны. Она могла, как собака, почувствовать запах лжи, от которой ее кривило и мутило, могла моментально уловить нотки сомнения в голосе, была способна почувствовать учащающийся пульс и выступающую на коже испарину.
Да, она могла почувствовать любого. Всех и каждого за исключением одного человека на всем уровне — Дилана. Почему единственным мужчиной, с непробиваемой для нее защитой, оказался именно он?
Помогут ли новые вливания приобрести эту способность теперь? Узнает ли она хоть раз, о чем он думает, что чувствует, на что надеется?
Хотя… какая разница.
В лаборатории ей обожгли руку — пролили на кожу химический раствор — случайность, оплошность врачей, досадный инцидент, который они после пытались исправить, но так и не исправили — ожог на плече и нежной коже правой груди так и не затянулся.
— Он, возможно, затянется, вы не переживайте… Возможно, следа не останется. — Пытался оправдаться, разводя руками, врач.
Останется — она знала.
И если Дилан не любил ее раньше, то теперь, изуродованную, не полюбит уже никогда.
Такова жизнь. Надо принять. Точка.
*****Для следующей встречи она выбирала гардероб с особой тщательностью: бордовая водолазка под горло, кожаная жилетка сверху, кулон в виде алой звезды, черные леггинсы в обтяжку и сапоги выше колена на длиннющей шпильке; решила — самое оно. Да, вызывающе, да, такие штаны носят только дамы, которые о себе очень много мнят, но чем она хуже?
Мнить может не тот, кто что-то из себя представляет, а то, кто захочет мнить — вот и вся разница.
Дилан воспринял ее наряд именно так, как она и предполагала — фразой: «Решила, что стала привлекательнее? Или дала знать всему отделу, что доступна для не обременяющего секса?»
Марта на антикомплимент не отреагировала — как сидела с пилочкой в руках, подтачивая длинные ногти, так и продолжила сидеть, не сменив выражение лица с равнодушного на обиженное, — слишком много чести, не дождется. Невидимую броню она успела надеть поверх наряда еще утром — ничего не забыла: ни шлем, ни наплечники, ни стальные перчатки, ни особенно плотную защиту для сердца, и теперь пребывала в полном спокойствии.
Сегодня они снова вместе — он зол. Сидят в одной комнате — конечно, он в бешенстве. И просидят еще не один час, что приведет его в полную ярость, потому что деваться некуда, потому что Марта теперь в Четвертом отделе. Лучшая- в Четвертом отделе.
Камеры транслировали совещание из освещенного солнцем кабинета на огромный экран их темной комнатушки: за столом сидело человек двадцать — все, как один, серьезные, напряженные, неприветливые, уже второй час силящиеся найти компромисс между двумя компаниями и, наконец, подписать некий договор о взаимовыгодном сотрудничестве. Диалог клеился нескладный, шел со скрипом, со ржавчиной и все время напоминал Марте о человеке, который не может спокойно испражниться — другими словами, диалог напоминал ей «запор».
Время от времени Дилан вмешивался в ход беседы и бросал в микрофон короткие четкие указания:
— Теперь предложите им заменить менеджера на своего… Да, будет надежнее иметь своего человека в их фирме. А сейчас предложите увеличить капитал инвестирования…. Поднимите процент… Нет, здесь не соглашайтесь… Марта, этот хлыщ в костюме говорит правду?
— Который?
— Второй слева.
— Да.
— Все равно не соглашайтесь — вы можете получить лучшие условия.
Советы Дилана слушал через надетый на ухо микрофон усатый человек в полосатом галстуке — изредка кивал сам себе, стучал колпачком дорогой ручки по столу; Марта на экран почти не смотрела.
Вместо этого она изредка поглядывала на Дилана и в сотый раз задавалась одним и тем же вопросом: как она могла влюбиться в такого, как он? Эгоист, сам себе на уме… противный, вредный, грубый. Не уважает чужое мнение, падок на деньги, на всех смотрит свысока, часто язвит, совершенно не боится обидеть. Фыркает, вечно бьет дном кружки о поверхность стола — она бы не удивилась, если бы он еще и обутые ноги туда же закинул.
Тогда за что?
Пилка продолжала равномерно поскрипывать о ногти — вечером она накрасит их алым.
Он красивый — вот за что. Высокий, мощный, крепкий и настолько тяжелый на вид, что кажется — под ним просядет любой стул; весь состоит из мышц. Он наглый, но это, скорее, привлекательная черта. Вредный? Она готова терпеть. Она обожает его короткий хвостик на макушке и бритый затылок — такая прическа вмиг превратила бы любого юнца в неформала, ученого в неадекватного психа, музыканта в гея, но только не его, нет. Дилана она превращала в брутала — жесткого, первобытного, независимого и абсолютно свободного в выборе слов и действий мужчину. В самого себя.