«Ну, все… – пронеслось у голове у Александры, пока она, продолжая улыбаться, смотрела в лицо заведующей. – Сейчас или будет сцена, вроде той, которую устроили в мае Павлу, или я победила!» А заведующая медлила. Она морщилась, словно отведав чего-то кислого, отводила взгляд с таким видом, словно для нее было тягостно смотреть на собеседницу. Наконец призналась:
– Наталья уволилась. Да, уволилась, как только я пришла из отпуска, в конце марта. В сущности, она и не смогла бы у нас долго работать. Знаете, сразу было ясно, что это временный человек: пришла, принюхалась, огляделась, поняла, что денег тут нет, перспектив тоже, ну и ушла, при первом удобном случае. И дверью хлопнула!
У Александры упало сердце. Минуту назад она была уверена, что потянула за нужную ниточку, хотя и сильно рискуя ее оборвать.
– Ушла? Но ведь ей можно позвонить?
– Куда? – с ироническим сочувствием спросила заведующая. – В Лунинец?
– Лунинец? – эхом откликнулась Александра. – Что это?
– А это городок тут неподалеку такой… – снисходительно улыбнулась заведующая, видя ее удивление. – Километров шестьдесят от Пинска. Население – тысяч двадцать народу. Наталья родом оттуда, только думаю, не туда она уехала.
– А куда же?
– В Минск, наверное, она там на искусствоведа училась… Ее к нам оттуда прислали, с пылу с жару, только что институт закончила. Все корчила из себя столичную штучку! А может, она вообще удрала прочь из страны. Что-то она говорила, будто мечтает в Норвегию перебраться. Мало там таких, как она! Так что спросить уже не у кого, она сейчас далеко.
На этом разговор был окончен – заведующая вдруг спохватилась, что опаздывает, у нее была лекция в библиотеке. Когда она ушла, Александра оглянулась, ища взглядом подругу. Татьяна все это время работала – не тратя времени, она приступила к наброску углем. Подойдя сзади к стульчику, на котором расположилась Татьяна, Александра несколько минут следила за ее размашистыми движениями. Уголь крошился, осыпаясь на шероховатый лист, прикрепленный к этюднику. Татьяна работала с какой-то яростью, словно вымещая накопившееся на сердце горе, терзая ни в чем неповинный лист и уголек.
– Какая у тебя прялка получается зловещая! – заметила Александра.
Ее голос заставил увлекшуюся подругу вздрогнуть. Татьяна опустила руку и посмотрела на подругу ошалелым взглядом внезапно разбуженного человека.
– А ты почему еще не работаешь? – спросила она, проводя рукой по щеке. От прикосновения осталась черная полоса. – Сама же сюда так рвалась!
– Ищу натуру.
– И что тебе нужно? Натуры, кажется, достаточно… – Татьяна обвела рукой залы, где блуждало всего двое посетителей, которые явно недоумевали, зачем зашли. – Да что долго думать, выбирай и пиши. Вон, какое корыто стоит! Шикарное, прямо сизое от древности… И с трещиной, и с резьбой!
Александра слабо улыбнулась. Все же, чтобы не вызывать вопросов у подруги, которая совершенно закономерно удивлялась, зачем они приехали в Пинск, если сокровища местного музея так мало волнуют Александру, художница расположилась с этюдником возле стенда, посвященного быту полесских крестьян семнадцатого века. Корыто показалось ей вполне подходящей натурой. Александра прикрепила к планшету бумагу и достала мягкий карандаш.
Делая набросок, она постепенно успокаивалась. Вероятно, тот же терапевтический эффект производила работа и на Татьяну – художница с изумлением услышала, что подруга, еще пару часов назад совсем убитая последними происшествиями, начала тихонько напевать песенку без слов. Ее саму словно заворожило давно забытое занятие. Выполняя набросок, она ни на миг не забывала о том, зачем явилась в музей, и все же начинала отмечать взглядом все мельчайшие подробности – глубокие трещины старой древесины, сизые тени в изломах дерева, разъеденного щелоком. Не одно поколение полесских крестьянок стирало детские пеленки у этого огромного корыта, выдолбленного из дубовой колоды. На краю был вырезан примитивный орнамент, немногим отличавшийся от того, каким мог бы украсить свою поделку житель бронзового века. Александра занялась передачей этих завитков и ромбов, чье чередование не имело никакого смысла в глазах современного человека, но несомненно, многое значило для мастера, делавшего корыто. Ее мысли были далеко. Успокоившись, больше не слушая назойливого голоса тревоги, она вновь приобретала способность мыслить логически.
«Заведующая сообщила мне уйму ненужных подробностей про эту уехавшую, неприятную ей Наталью, но не сделала предложения помочь найти те ковры или гобелены, которые могла показывать гостю ее исчезнувшая заместительница. То есть нажимать на нее, пусть мягко, смысла нет. Тут нужна была добрая воля, порыв с ее стороны, а этого и близко не видно. Она совершенно права как профессионал – если перед каждым проходимцем распахивать запасники, это кончится криминалом, к гадалке не ходи. Павел наивно полез напролом, хотел соблазнить ее деньгами, как последний идиот… По-моему, он совсем не разбирается в людях! Мне вот сразу стало ясно, что с этой дамой нужно держаться осторожнее. Это старый опытный работник, фанат своего дела, она людей видит насквозь… И я сказала намного больше, чем имела право сказать. Теперь она особенно, если вспомнит Павла, будет настороже. Больше я не посмею произнести ни слова об этих гобеленах. Остается полагаться на случай… Вот если бы найти эту Наталью!»
– Я пойду обедать, – подруга закрыла латунные замочки на ящике с принадлежностями и прислонила этюдник к стене. – Ты со мной?
– Даже и не знаю… – Александра критически осмотрела свой рисунок. – Кое-что доделаю и присоединюсь. Ты далеко?
– Пройдусь до соседней улицы… – Татьяна сладко потянулась, разминая затекшую спину и плечи. – Там симпатичное кафе, синяя вывеска… Кажется, блинная. Буду ждать тебя там.
Когда она ушла, в анфиладах залов остались только Александра и служительница. Было не похоже на то, что музей часто осаждают посетители. Художница вновь взялась за карандаш, но уже без прежнего энтузиазма. Краем глаза она наблюдала за пожилой женщиной, мерно расхаживавшей по залам. Время от времени та останавливалась неподалеку от того места, где устроилась Александра, и медлила минуту, словно чего-то ждала. Наконец художница не выдержала и повернулась к ней:
– Я, может быть, задерживаю вас? Вы хотите уйти на обед?
Именно такая версия у нее и родилась при взгляде на пустой музей. «Лично меня, – думала Александра, – постоянно одолевало бы искушение запереть его и куда-то сбежать… От этих прялок с корытами!» Но тут же выяснилось, что она ошибается.
– Вы говорили о Наталье? О Зворунской? – спросила служительница, оглянувшись при этом в сторону входа. Именно это опасливое движение мгновенно убедило Александру в том, что ей предстоит услышать нечто ценное.
– Да, я хотела бы с ней поговорить! – вцепилась она в женщину. – Вы знаете, где ее найти?
– Нет, – разочаровала ее та. – Я не знаю, куда она уехала, после того как уволилась. Она ведь была приезжая, жилья у нее тут не было, снимала угол…
– Может, квартирная хозяйка знает, куда она уехала? – Александра не собиралась больше соблюдать осторожность и не боялась слишком явно проявлять свой интерес к уехавшей молодой женщине. Ей было ясно – найти хоть какой-то след единорогов можно только, найдя эту самую исчезнувшую Наталью. Очаровывать заведующую было, судя по всему, бесполезно, да и небезопасно. – Подруги у нее были? Она ведь дружила здесь с кем-то?
Но служительница только качала седой головой, причесанной аккуратно и вместе с тем наивно, как у самодельной старинной куклы:
– Наталья работала здесь всего три месяца, ни с кем не дружила… Да здесь, в музее, ее ровесниц и нет. Я знаю дом, где она снимала комнату, но это вам ничего не даст. Я как-то после работы зашла туда, спросила у хозяйки, куда Наташа уехала? Та ответила, что не знает. Собралась за несколько часов и не сказала, куда едет… Ушла, и все… Сбежала! И ее телефон больше не отвечает. Номер сменила, наверное.
Служительница как будто смутилась и вновь бросила взгляд в сторону входа.
– Значит, вы пытались ее найти? – уточнила Александра, все больше заинтересовываясь личностью исчезнувшей девушки.
– Да, хотелось поговорить… Как-то не по-людски получилось… – с виноватым видом произнесла женщина. – Уволили за такой пустяк… Выбросили на улицу, как паршивую кошку, испортившую сало! А ведь это человек… И она тут совсем одна, да и в Лунинце у нее, она как-то сама говорила, тоже никого нет, кроме мачехи. Куда она поехала? Ума не приложу.
– За что же ее уволили? – жадно спросила Александра.
Служительница, тяжело вздыхая, пряча взгляд, явно боролась с противоречащим служебному долгу желанием излить душу. Борьба продолжалась недолго – женщина не выдержала и возбужденно заговорила: