невиданные растения поднимались меж корнями мощных деревьев и протягивали большие зеленые веера и розетки к клочкам проглядывавшей небесной лазури. Раскидистые ветви обвивало множество цветов и лиан с глянцевитой листвой. На воде широкой тихой заводи, лежавшей перед кладоискателями, колыхались крупные овальные листья и бледно-розовый восковой цветок, напоминавший водяную лилию. Дальше, там, где река делала излучину, вода пенилась и шумела в быстрине.
— Ну как? — спросил Ивенс.
— Мы немного отклонились от прямого пути,— ответил Хукер.
— Этого можно было ожидать.— Он обернулся и бросил взгляд на прохладную густую тень молчаливого леса.— Если мы побродим взад и вперед вдоль реки, то уж наверно дойдем до чего-нибудь.
— Ты говорил...— начал было Ивенс.
— Он говорил,— перебил Хукер,— что там лежит груда камней.
С минуту они глядели друг на друга.
— Пойдем-ка сперва вниз по реке,— предложил Ивенс.
Они пошли медленно, с любопытством озираясь вокруг.
Вдруг Ивенс остановился и пробормотал:
— Что за черт?
Хукер взглянул в том направлении, куда он указывал.
— Там что-то синеет,— заметил он. Они стояли на небольшом бугорке. Теперь уже можно было догадаться, что это такое.
Ивенс торопливо зашагал вперед и скоро отчетливо увидел тело, лежавшее на земле ничком, со скрюченной рукой. Он судорожно сжал инструмент. Перед ним был китаец. Безжизненная поза не оставляла сомнений в том, что он мертв.
Приблизившись теснее друг к другу, оба молча смотрели на зловещее тело. Оно лежало на небольшой поляне. Рядом была брошена лопата китайского образца, а подальше, у свежевырытой ямы, разбросанная кучка камней.
— Кто-то уже побывал здесь,— произнес Хукер, откашлявшись.
Ивенс стал яростно ругаться и топать ногами.
Хукер побледнел, но молчал. Он подошел к распростертому телу, разглядывая вздутую, багровую шею, вспухшие руки и ноги.
— Фу,— сказал он, резко отвернулся и направился к яме.
У него вырвался возглас изумления, и он крикнул медленно подходившему Ивенсу:
— Ну чего ты, дурачина? Все в порядке! Оно еще здесь.
Он обернулся, еще раз взглянул на мертвого китайца и — снова на яму.
Ивенс подбежал к яме. В ней, уже наполовину отрытая незадачливым китайцем, лежала груда золотых слитков.
Ивенс нагнулся над ямой, разгреб землю руками и поспешно вытащил увесистый слиток. В ту же минуту маленький шип уколол его в руку. Он вынул занозу и поднял брусок.
— Такой вес может быть только у золота и свинца...— торжествующе произнес он.
Хукер все еще оторопело глядел на мертвеца.
— Он хотел опередить своих друзей,— проговорил он, наконец.— Пришел сюда один, и его укусила ядовитая змея... И как только удалось ему найти место?
Ивенс все еще держал брусок в руке. Что значит теперь какой-то мертвый китаец?
— Надо понемногу переправить золото на материк и закопать там на время. Но как донести его к лодке?
Он снял куртку, разостлал ее на земле и бросил на нее несколько золотых слитков. И снова почувствовал укол шипа.
— Ну, больше нам не дотащить,— сказал он и с внезапным раздражением добавил:— На что это ты уставился?
Хукер обернулся.
— Очень уж неприятно... Это,— он кивнул на труп,— так похоже...
— Ерунда! — отрезал Ивенс.— Все китайцы похожи друг на друга.
Хукер пристально поглядел на него.
— Все же я закопаю его и только тогда смогу прикоснуться к слиткам.
— Не валяй дурака, Хукер,— сказал Ивенс,— брось ты эту тухлятину.
Хукер колебался, испуганно глядя на бурую землю.
— Мне что-то страшно...— сказал он.
— Надо решить,— сказал Ивенс,— что нам делать со слитками. Закопать ли их здесь, или перевезти на материк?
Хукер раздумывал. Взгляд его то растерянно блуждал по чаще, то поднимался к пронизанной солнцем зелени над головой. Он поежился, когда взгляд его упал на труп китайца в синей одежде, и опять начал пытливо всматриваться в зеленые просветы между стволами.
— Да что с тобой, Хукер? — спросил Ивенс.— Рехнулся ты, что ли?
— Так или иначе, надо поскорее унести отсюда золото,— сказал Хукер.
Он взялся за воротник куртки, Ивенс — за ее края, и они подняли ношу.
— Ну, как? — спросил Ивенс.— Пошли к лодке? Чудно, право,— продолжал он, сделав всего лишь несколько шагов,— все еще ноют руки от гребли... Да еще как ноют... черт бы их побрал!.. Придется передохнуть.
Они положили куртку наземь. Ивенс был бледен, и капли пота выступили у него на лбу.
— Фу, какая здесь духота!..
Внезапно им овладела беспричинная ярость.
— Ну что толку торчать здесь целый день? Поднимай, говорят тебе... Ты словно очумел из-за этого китайца!..
Хукер внимательно поглядел в лицо другу. Он помог поднять слитки, и шагов сто они прошли в молчании. Ивенс дышал тяжело.
— Ты что, разучился говорить? — бросил Хукер.— Что с тобой?
Ивенс споткнулся, выругался и отшвырнул от себя куртку. Он постоял с минуту, глядя на Хукера, а потом со стоном схватился рукой за горло.
— Не подходи! — крикнул он. Он отошел и привалился к дереву; затем добавил более твердо: — Сейчас мне станет лучше...
Но руки его разжались, тело медленно поползло вниз, и он упал, скорчившись, у подножия ствола. Судорога свела его руки. Лицо исказилось от боли. Хукер подошел к нему.
— Не прикасайся, не прикасайся ко мне! — крикнул Ивенс срывающимся голосом.— Положи золото на куртку...
— Как бы мне тебе помочь? — спросил Хукер.
— Положи золото на куртку...
Поднимая слиток, Хукер почувствовал укол шипа в большой палец. Он поглядел на руку и увидел тонкий, в два дюйма длиной, шип.
Ивенс дико вскрикнул и стал кататься по земле.
У Хукера затряслась челюсть. Вытаращив глаза, глядел он с минуту на шип. Затем перевел взгляд на Ивенса, корчившегося в судорогах, потом поглядел туда, где меж колонн могучих стволов и сетей лиан, в сгущавшихся сумерках, все еще виднелось тело китайца в синей одежде. Ему вспомнились стрелки, нарисованные на плане, и сразу все стало ясно.
— Господи, помоги мне! — проговорил он. Шипы были точь-в-точь как те, которыми даяки заряжают свои пневматические ружья. Теперь он понял, почему Чан Хи уверял, что сокровище его в безопасности. Он понял, что означала его усмешка.
— Ивенс! — крикнул он.
Но Ивенс лежал тих и недвижим, лишь судорога подергивала его тело. Глубокое молчание окутывало лес.
Хукер принялся с остервенением высасывать кровь из крошечной розовой ранки на большом пальце,— высасывать что было сил, борясь за свою жизнь. Но странная ноющая боль разлилась в руках и ногах, и он никак не мог согнуть пальцы. Он понял, что высасыванье не поможет.
Он перестал сосать, сел возле груды золотых слитков и, уронив подбородок на руки, а локтями упершись в колени, глядел на скорченное, все еще подергивавшееся тело товарища.
Опять ему вспомнилась усмешка Чан Хи. Тупая боль поднималась к горлу и все усиливалась. Высоко над его головой легкий морской ветерок шелохнул листвой, и в сумерках на землю посыпались белые лепестки какого-то невиданного растения.
(Из сборника «Похищенная бацилла», 1895)