– Иди завтракать, внучек, уже все готово.
Полковник так рассердился, что сбился с ритма приседаний:
– Ба, ну сколько раз я просил тебя, чтобы ты называла меня как положено?!..
Старуха свысока поглядела на него.
– Полковником, что ли?- осведомилась она. – Полковником был твой дед, пусть ему будет земля пухом… А ты для меня – еще мальчишка, сопляк!… Вот расквитаешься за всех наших – тогда я буду считать тебя мужчиной… Только… убьют ведь тебя, дурачок!
Она вдруг всхлипнула. Полковник разозлился, хотел заорать на Старуху, но неожиданно для себя подошел и неумело погладил ее по седым волосам…
Стол был накрыт не в кухне, как обычно, а в большой комнате. Полковник замер от удивления, увидев белоснежную скатерть и красивую фарфоровую посуду – наверно, из недр старухиного сундука. А какие вкусные вещи были на столе! Банка с молоком (и где она его только достала, подумал Полковник: последний раз он видел корову и коз, когда был еще маленьким), разные закуски из листьев щавеля, лопуха и крапивы, а самое главное – ну и чудеса! – румяные лепешки из мякинной муки! Да ведь Старуха потратила свои самые неприкосновенные запасы! Что это она так разошлась?
И тогда он, наконец, понял, какая мысль ему вчера не давала покоя: сегодня у него был день рождения!
Старуха обняла его сзади за острые плечи.
– Поздравляю, внучек, – сказала она, едва приметно улыбаясь,-А ты думал, если сам забыл, то и я забуду?
– Подожди, подожди, – пробормотал Полковник, высвобождаясь из объятий Старухи. – Надо же пригласить кого-нибудь… ну, чтобы отметить как положено… Так ведь?
– Придут к тебе гости, никуда не денутся, – усмехнулась Старуха. – Я еще вчера всем бабкам про твой день рождения говорила, так что гости твои с раннего утра уже возле дома околачивались, пока я не прогнала их одеться как следует…
Первым к ним заявился Лейтенант. Голова у него была перевязана, одежда была старательно вычищена. В подарок Полковнику он принес коробку автоматных патронов из своего НЗ. Пули были с хитростью: попав даже в руку или ногу, они делали человека калекой.
Потом пришел Сержант с рукой на перевязи и подарил Полковнику острый, как бритва, кинжал, захваченный им в качестве трофея в недавнем рукопашном бою с грегорами.
Но больше всего Полковнику понравился подарок Старухи. Это была настоящая граната-"лимонка" – увесистая, тускло-матовая, со множеством граней и с серебристым кольцом чеки. Молодец, Старуха, знала, что ему дарить: гранат давно уже нигде не было. И где она ее только прятала, в сундуке своем, что ли?..
Когда набралось человек десять гостей, Полковник приказал садиться за стол.
– Кто будет произносить тост? -строго осведомилась Старуха, уже успевшая облачиться в бархатное платье, пахнущее нафталином.
Все молчали, потому что никто не знал, что такое "тост".
– Тогда скажу я, – заявила Старуха и поднялась, держа в руке чашку с молоком. – Сегодня моему внуку исполняется десять лет… Круглая дата!
Она вдруг замолчала и зачем-то вытерла уголком платка глаза.
– Давайте же выпьем за именинника и за нашу победу! -после паузы провозгласила она уже окрепшим голосом.
Все зашевелились и стали шумно чокаться чашками. В памяти еще сохранилось смутное представление, что у взрослых было так заведено.
– А мне стукнет десять лет в следующем году! – громко объявил Лейтенант. – А тебе когда, Сержант? Тебе сейчас сколько лет?
Сержант так смутился, что уронил с колен свой автомат.
– Я… я не знаю, – выдавил он. – Я бы знал, честное слово, но из родни у меня никого не осталось, и я…
– Восемь тебе, восемь, – авторитетно заявила Старуха. – Я же помню, что грегоры твоего отца в Гнилой Лощине подстрелили, когда твоя мать-покойница на седьмом месяце ходила… Из-за эгого она и разродилась тобой раньше срока, бедняжка!..
– Бабушка, а расскажите про наших родителей, – попросил в наступившей тишине кто-то из младших чинов.- Вы, наверное, всех в селе помните…
– Еще чего! – сказала Старуха. – Это же день рождения, а не поминки!
Но день рождения Полковника все равно получался грустным, да он и не мог быть иным. Время настало такое – не очень веселое… По всей стране, бывшей некогда единой, а теперь расколотой на разрозненные, приходящие в упадок и запустение города и села, каждое утро – а может быть, каждый вечер, это уж кто как привык – тысячи (тысячи? да нет, теперь уже лишь сотни) таких детей, как эти, глядели на портреты своих погибших отцов и матерей и клялись, скрипя зубами и глотая недетские слезы, отомстить за их смерть врагам. Тут уж не до веселья было.
И все-таки, когда Старуха, хлопая в ладоши, запела полузабытые веселые песни, а ребята пустились плясать, Полковник забыл обо всем на свете: и о вчерашнем неудачном бое, и о привкусе чужой крови на своих губах после рукопашной, и о том, что предстоит еще один день нескончаемой войны…
Вдруг взгляд Полковника упал на раскрытое окно, и волосы на его нестриженой голове поднялись дыбом: из окна глядело на него мертвое лицо маленькой рыжей девочки… Полтора года назад Полковник своими руками пристрелил такую же грегорскую девчонку как вражескую шпионку. Ребята из передового дозора поймали ее у самых туанских заграждений, но девочка, плача, все твердила, что искала грибы и заблудилась в лесу… Неужели теперь это был ее призрак?!
Быстрая реакция не раз спасала Полковника в бою. Вот и сейчас, крикнув: "Ложись!", он выдернул чеку из гранаты и швырнул подарок Старухи за окно…
Когда дым после взрыва рассеялся и прошел звон в ушах, ребята выбежали из дома, на всякий случай пригибаясь и держа наготове оружие. Но в саду никого не оказалось. Только под окном лежала куча чего-то страшного и кровавого, покрытого обгорелыми лохмотьями ткани в горошек…
Платье в горошек в селе носила одна только Белка. Полковник хорошо знал эту девочку. Она была на целых два года младше его и часто приходила к Старухе учиться грамоте.
Ничего не сознавая, Полковник нагнулся и поднял с земли большую рыжую куклу, посеченную гранатными осколками. На ее голой пластмассовой спине было что-то написано чернильным карандашом.
– "Пал-ков-ни-ку в па-да-рок атБел-ки", – прочла вслух Старуха через плечо внука и беззвучно заплакала.
Совершенно некстати Полковник вдруг вспомнил, что точно так же она плакала из-за Очкарика… Вообще-то Очкарик никогда не носил очков. Его звали так потому, что он, единственный из всех мальчишек, ходил вместе с девчонками к Старухе на уроки грамоты. До поры до времени Полковник терпел отсутствие Очкарика в отряде, но когда их чуть не перестреляли по одному вражеские снайперы у Лысой Горы, он вышел из себя и устроил образцово-показательный "расстрел труса и дезертира" перед строем своих бойцов… Губы у Очкарика, помнится, перед смертью стали белые-белые, а Старуха, когда узнала о случившемся, попыталась было нещадно выпороть Полковника ремнем, но он пригрозил ей пистолетом, и тогда она заплакала и плакала почти без перерыва несколько дней, пока в очередном бою Полковника не ранили в плечо…
Тогда Очкарик, теперь Белка… Полковник слепо поглядел на своих дружков-подчиненных. "Кого из них я укокошу случайно или нарочно завтра?", вдруг спросил он сам себя, и от этой мысли ему стало совсем скверно. Рука его сама собой потянулась к кобуре… "Да будь все проклято! – стучало у него в голове – а может быть, он кричал это вслух, не слыша своего голоса. – Будь проклята эта война! Будь проклята эта ваша кровная месть! Будьте вы прокляты, грегоры! И будь я тоже проклят, потому что я не могу так больше!"…
Застрелиться, однако, он не успел. За селом, где были расположены передовые дозоры, вдруг началась беспорядочная пальба из разных видов оружия, и Полковник понял, что это атакуют грегорские мальчишки и что надо отбивать эту атаку, иначе остаткам туанского народа – старикам и детям – придет конец…
Поэтому он вытер мокрые от слез щеки и глаза, сжал покрепче рукоятку пистолета и скомандовал своим ребятам, в ожидании глядевшим на него:
– За мной, отряд! Вперед!..
