Камера оказалась удивительно большой, освещенной единственной электрической лампочкой. На полу лежал рисовый мат, и рядом стояли две деревянные койки.
На одной из них сидел Сен-Клер, держа на коленях гитару.
Прекратив наигрывать, он сказал:
- Добро пожаловать в Итон, в Зал Свободы. Не слишком шикарно", но по сравнению со всеми остальными камерами здесь настоящий лондонский "Хилтон".
Думаю, что счастливее меня в тот момент никого не было.
* * *
Он вытащил пачку американских сигарет:
- Такие курите?
- Офицерский паек? - спросил я.
Он покачал головой:
- Как-то мои стражи расщедрились. Вообще они могут выдавать по пачке в день целый месяц, а затем вообще перестать, не объясняя причины.
- Обработка по Павлову?
- Именно, Идея совершенно проста, и вам следует к ней привыкнуть: они хотят подволочь вас на грань безумия, разорвать на части, а затем сложить так, как нужно им, У них даже психология и та марксистская. Считают, что у каждого из нас есть тезис - положительная сторона - и антитезис - сторона отрицательная. Если им удастся разобраться, где, как и что, считается, что можно будет растить любую из этих сторон, пока одна не станет главенствовать над организмом и психикой. Скажем, возобладала темная сторона, и вы начинаете сомневаться в том, чему вас учили, в правильности моральных устоев.
- Похоже, что с вами им не слишком повезло в этих экспериментах.
- Думаю, тут лучше сказать, что я стараюсь идти в другую от них сторону. - Он ухмыльнулся. - Но все-таки попыток они не оставляют, и наставник у меня самый лучший. Чен-Куен собственной персоной. Кстати, так они называют человека, допрашивающего вас, - наставник.
- Я со своим недавно встретился. - Я рассказал ему о Мадам Ню и о том, что произошло в медицинском центре.
Генерал внимательно выслушал, а когда я закончил, покачал головой:
- Я с ней лично никогда не встречался. Правда, здесь не очень-то погуляешь и познакомишься, и за все время своего пребывания в этом лагере я ни разу не видел ни одного заключенного. Даже занятия в Идеологическом центре, где тебя накачивают в течение часа маоизмом и марксизмом, проводятся с глазу на глаз с инструктором - так я называю магнитофон. Сидишь себе в закрытой кабинке, с наушничками...
Я удивился:
- Если так, тогда почему же они поместили меня к вам?
- Может, проверяют. - Он пожал плечами. - Чен-Куен вызвал меня, рассказал все, что можно, о вас и добавил, что с сегодняшнего дня вы будете моим сокамерником.
- Должна быть какая-то цель во всем этом...
- А то как же! Может быть, они хотят понаблюдать за нашими реакциями друг на друга. Две крысы в одной клетке. Мы для них животные.
Я пнул ногой стул, подошел к одному из двух маленьких окон и уставился в дождь.
Сен-Клер мягко произнес:
- Ты, сынок, слишком напряжен. Чтобы выжить здесь, следует хранить железное спокойствие. А в твоем состоянии сломаешься при первом же повороте отвертки.
- Но ты же не сломаешься, - огрызнулся я, - Черный Макс.
Он вскочил с постели и пригвоздил меня к стене с такой скоростью, что я и не заметил, как он это сделал. Лицо его было совершенно бесстрастно, вырезано из скалы, лицо человека, могущего убить не моргнув глазом, лицо человека, делавшего это столько раз в своей жизни, что и припомнить трудно.
Он очень медленно, голосом, похожим на остро отточенную бритву, приставленную к горлу, сказал:
- Там, внизу, у них есть комнатушка, которую они называют Клеткой. Я бы описал тебе ее, но, боюсь, ты просто не поймешь, что к чему. Так вот, меня там держали в течение трех недель, а я, как видишь, вышел. Три недели в могиле, а я вышел даже из-под земли.
Он отпустил меня и, развернувшись, с вытянутыми руками, как ребенок, улыбнулся - и словно солнце пробилось через бесконечный дождь.
- Да, парень, ты бы видел их рожи в тот момент!
- Но как? - поразился я. - Как это вам удалось?!
Он предложил мне еще сигарету.
- Просто следует быть крепким, как Гибралтарская скала. Уверенным в себе настолько, чтобы тебя ничто не смогло взволновать.
- А как стать таким?
Он откинулся на спинку кровати, положив голову на согнутую в локте руку.
- Еще студентом в Гарварде я немного занимался дзюдо. После войны, в оккупационных войсках в Японии, продолжил занятия - только для того, чтобы провести время. После этого я узнал каратэ, а затем смертельное искусство айкидо. Теперь у меня черный пояс по обеим этим дисциплинам.
Сказано это было спокойно, в качестве констатации факта, без похвальбы или напускной гордости в голосе.
- А затем произошла забавная вещь, - продолжил генерал. - Меня отвели к дзенскому монаху восьмидесяти или девяноста лет. Человек, отведший меня к нему, имел черный пояс в дзюдо. В последовавшей демонстрации старик спокойно сидел скрестив ноги, а дзюдоист атаковал его со спины.
- И что случилось?
- Монах швырял нападавшего через себя снова и снова. Он затем сказал мне, что сила его исходит из основания рефлексоконтроля - что на Востоке называется вторым мозгом, - который развивается долгими медитациями и специальными дыхательными упражнениями. Все это является японским усовершенствованием древнего искусства борьбы китайского монастыря Шаолинь, в который оно было занесено буддистскими монахами из Индии.
Генерал явно забыл обо мне.
- И сколько же вы занимались этим? Что изучали?
- Дзен-буддизм, конфуцианизм, таоизм. Я вызубрил все. Изучал китайские боевые искусства каждую свободную минуту в дзенском монастыре, находящемся в сорока километрах от Токио, в горах. Четыре года. Думал, что изучил все, когда оказалось, что я не знаю ничего.
- К чему это привело?
- Доводилось когда-нибудь читать "Дао-де-цзы", написанную Лао Цзы, Старым Мастером? - Он пожал плечами. - Нет, думаю, что не доводилось. Так вот Лао Цзы говорит, что если кто-нибудь хочет развиться, то сначала он должен сократиться. Если кто-то хочет подняться, то сначала он должен упасть. Если кто-то хочет взять, то сначала он должен отдать. Слабость может превзойти силу, а робость - злобу.
- И что все это должно, черт побери, означать?
- А то, что человек должен уметь полностью расслабляться, как кошка. Таким образом развиваешь чи. Это разновидность внутренней энергии. Когда она накопляется в тань-тьен - точке чуть ниже пупка, то переполняется природной силой, которая намного превосходит самую что ни на есть физическую силу. Есть различные дыхательные упражнения, помогающие развивать чи. Что-то типа самогипноза.
Он объяснил мне одно из них, и все это показалось мне столь выморочным, что я решил было - тюремное заточение худо сказалось на умственных способностях генерала.
Видимо, мысли отразились на моем лице, потому что Сен-Клер громко расхохотался.
- Вы думаете, что я сошел с ума, не так ли? Да нет, мой мальчик, пока не сошел. До него осталось мили полторы. Если будешь слушаться меня, то получишь десятипроцентную гарантию того, что сможешь пройти через этот ад, не развалившись на составные части. А сейчас я бы на твоем месте поспал.
Он перестал обращать на меня внимание, а, взяв издание "Цитатника" Мао Цзэдуна в мягкой обложке, погрузился в чтение. К этому времени я уже ничего не соображал, и даже несколько шагов до моей койки представились мне бесконечным путешествием.
Соломенный матрас показался мне мягче пуховой перины, ощущение, когда усталые члены опустились на постель, доставило чуть ли не мазохистское наслаждение. Я закрыл глаза, помедлил на грани сна и стал понемногу съезжать во тьму, чувствуя, как все напряжение уходит из тела. Где-то в голове начал звонить колокол - жутким, кошмарным клацаньем, касавшимся обнаженных нервных окончаний, как оголенный электрический провод.
Я понял, что Сен-Клер издал упреждающий крик, и тут дверь в камеру распахнулась и на пороге появился в сопровождении дюжины солдат, трое из которых примкнули к "Калашниковым" штыки, давешний молодой офицер. Вопя, словно ненормальные, они распластали Сен-Клера по стене. Остальные солдаты были вооружены дубинками.
- Помни, парень, все, что я тебе говорил! - крикнул мне вслед Сен-Клер. Меня вышвырнули в двери, и офицер помог мне двигаться носком ботинка.
Меня пинали и били всю дорогу: по коридору, затем вниз четыре пролета каменных ступеней, - и загнали в какой-то каменный тупичок, где я, скорчившись, как раненое животное, старался уберечь голову от беспрерывно падающих дубинок, закрывая в отчаянии ее руками.
Затем меня в полубессознательном состоянии рывком поставили на ноги, сорвали одежду. Послышался непонятный говор, все поплыло, клацнула железная дверь, и я остался в одиночестве.
* * *
Так бывает в те странные минуты, когда вы просыпаетесь в полнейшей темноте в половине третьего утра и тут же укутываетесь поплотнее в одеяло, заполненные ощущением смертельной опасности, ужаса, неподвластного пониманию, поджидающего вас в дальнем конце комнаты.