Начало осени выдалось жарким и вечер не принес прохлады после духоты знойного дня. Вымотанные жарой кони шли усталым шагом, вяло отмахиваясь от докучливых мух. Корнет Корсаков снял кивер
Западные окраины опустели, словно горячий ветер выдул людей, оставляя завоевателям пустые улицы, усеянные обломками мебели, обрывками бумаги, клочьями сена, тряпьем – всем тем, что бросали второпях уходившие жители. Изредка позади вспыхивала ружейная стрельба – авангард Мюрата [3]вступал на окраины древнего русского города.
Хорунжий [4]Головков поравнялся с Корсаковым и душераздирающе вздохнул. Корнет покосился на него.
– Водицы бы хоть свежей набрать, а Алексей Василич?
– Скажи уж: в домах пошуровать не терпится, – усмехнулся Корсаков.
– Ну, это, вроде как, тоже не помешает, – согласился хорунжий. – Все одно пропадет – не воры, так француз приберет. А казак с войны живет, коли уж возможность имеется.
– Возможности, как раз, и не имеется. Считай, приехали уже.
Копыта застучали по булыжникам Арбата. Здесь еще спешно грузили телеги, кареты, брички. Бегали дворовые, слышался детский плач, ругань.
Головков вытащил из кольца при седле пику, поддел валявшуюся в пыли шляпку французской соломки с пышным розовым бантом и, оглянувшись, бросил ее казакам. Один подхватил ее на лету, помял в грубых пальцах, погладил бант заскорузлой ладонью.
– Слышь, Семен, ты заместо шапки ее приспособь, – посоветовал хорунжий.
Казаки заржали, откидываясь в седлах. Семен, крепкий казак лет тридцати, с окладистой черной бородой, зыркнул на них чуть раскосым глазом, досадливо крякнул и отшвырнул шляпку в сторону.
– Вам бы все смех, – прово он, – а мне Варвара так наказала: без гостинца на порог не пущу.
– Ничего, казак, – успокоил его корнет, – война длинная будет, наберешь еще подарков. Эй, любезный, – окликнул он пробегающего мимо слугу в дорожном сюртуке, – дом князя Козловского не укажешь ли?
– По улице последний слева, господин корнет, – махнул рукой слуга, – а что, француз? Нешто заберет Москву?
– Уноси ноги, парень, – буркнул, проезжая, Головков.
– Э‑эх, защитнички, – сплюнул слуга, – златоглавую на поругание отдаете!
– Ну, ты! – Головков замахнулся плетью.
– Хорунжий! – прикрикнул Корсаков.
Головков с неохотой опустил руку. Едущий следом Семен толкнул слугу конем, зверовато оскалился. Тот отскочил назад, угрюмым взглядом провожая казаков.
– Привыкайте, Георгий Иванович, – Корсаков вынул из кивера султан, подул, расправляя белый заячий мех, воткнул в головной убор и, отведя руку, полюбовался, – еще не того наслушаемся.