Услышав доносившиеся из колодца мольбы уцепившегося за уступ Дауда, Юдит села. В его криках не было ничего такого, чего нельзя было бы ожидать от человека, который репетировал роль раба перед столькими поколениями. Он обещал Кезуар вечное повиновение и полное самоуничижение, если только она спасет его от этого ужаса. Не является ли милосердие драгоценнейшим камнем в небесном венце, рыдал он, и разве она не ангел во плоти?
— Нет, — сказала Кезуар. — Я не ангел. И не невеста Христа, если уж на то пошло.
Из глубины донесся новый цикл рассуждений и предложений: о том, кем она является и чем он может оказаться ей полезным, сейчас и во веки вечные. Нигде она не найдет более преданного слуги и смиренного приверженца. Что ей угодно? Отнять его мужское достоинство? С превеликой готовностью, он может кастрировать себя прямо сейчас. Стоит ей вымолвить одно лишь слово.
Если у Юдит и оставались какие-то сомнения по поводу масштабов силы, которую обрела Кезуар, то теперь они должны были рассеяться при виде нового ее проявления: Кезуар опустила щупальца в колодец и вытащила Дауда на поверхность. Когда он показался над колодцем, из него лило, как из дырявого ведра.
— Благодарю вас, тысяча благодарностей, спасибо…
Теперь Юдит заметила, что над ним нависла двойная угроза: ноги его болтались над пропастью, а щупальца обвились вокруг его горла с такой силой, что придушили бы его, не засунь он пальцы между петлей и шеей. Слезы лились у него по щекам с театральной избыточностью.
— Леди, — сказал он. — Как я могу приступить к искуплению своей вины?
Вместо ответа Кезуар задала вопрос.
— Как ты осмелился обмануть меня? — сказала она. — Ведь ты обычный мужчина. Что ты можешь знать о божественном?
Было заметно, что Дауд опасается ответить, не будучи уверенным, что скорее может привести к летальным последствиям — запирательство или правда.
— Говори правду, — посоветовала ему Юдит.
— Как-то раз я оказал услугу Незримому, — сказал он, — Он отыскал меня в пустыне и послал в Пятый Доминион.
— Зачем?
— У него там было дело.
— Какое дело?
Дауд снова заколебался. Слезы его высохли. Актерские придыхания исчезли из его голоса.
— Ему нужна была женщина из Пятого Доминиона, — сказал он, — чтобы выносить Ему сына.
— И ты нашел?
— Да. Ее звали Целестиной.
— И что с ней случилось?
— Я не знаю. Я исполнил то, о чем меня попросили, а после этого…
— Что с ней случилось? — повторила вопрос Кезуар с настойчивостью.
— Она умерла, — пустил Дауд пробный шар. Убедившись, что версия эта не подвергнута сомнению, он подхватил ее с новой убежденностью. — Да, так все оно и случилось. Она погибла. Думаю, во время родов. Понимаете ли, ее оплодотворил сам Хапексамендиос, и ее несчастное тело не вынесло такой ответственности.
Манера Дауда была слишком знакома Юдит, чтобы обмануть ее. Она знала ту звучность, которую он вкладывал в голос, когда лгал, и прекрасно различила ее сейчас. Он отлично знал, что Целестина жива. Однако его предыдущее признание о том, как он был сводником Хапексамендиоса, было лишено всякой напевности, что, судя по всему, указывало на его правдивость.
— А что случилось с ребенком? — спросила у него Кезуар. — Это был сын или дочь?
— Я не знаю, — ответил он. — Честное слово.
Еще одна ложь, на этот раз ее почувствовала и Кезуар. Она ослабила петлю, и он упал на несколько дюймов, испустив всхлип ужаса и в панике цепляясь за щупальца.
— Держите меня! Ради Бога, не дайте мне упасть!
— Так что насчет ребенка?
— Что я могу знать? — сказал он, и вновь по щекам его потекли слезы, на этот раз настоящие. — Я — ничто. Я — вестник в трагедии. Копьеносец.
— Сводник, — сказала она.
— Да, и это тоже. Я сводник! Но это ничего не значит, ничего! Скажи ей, Юдит! Я ведь из актерской братии! Обычный никудышный актеришко!
— Никудышный, говоришь?
— Никудышный!
— Ну тогда спокойной ночи, — сказала Кезуар и разжала щупальца.
Они проскользнули у него между пальцами с такой быстротой, что он не успел ухватиться и упал, как повешенный, над которым перерезали веревку. В течение нескольких мгновений он даже не проронил ни звука, словно не мог поверить в случившееся, до тех пор пока кружочек дымного неба у него над головой не уменьшился до размеров булавочной головки. Когда крик наконец сорвался с его уст, он был пронзительным, но кратким.
Когда он умолк, Юдит прижала ладони к камням и, не поднимая глаз на Кезуар, прошептала слова благодарности, отчасти за свое спасение, но в не меньшей степени и за уничтожение Дауда.
— Кем он был? — спросила Кезуар.
— Я знаю об этом очень мало, — ответила Юдит.
— Мало-помалу, — сказала Кезуар. — Именно так мы и сумеем понять все. Мало-помалу…
Голос ее звучал утомленно, и когда Юдит подняла голову, она увидела, что чудо оставляет Кезуар. Она бессильно опустилась на землю, щупальца втягивались в ее тело, а благословенный синий цвет постепенно пропадал с кожи. Юдит с трудом поднялась на ноги и отошла от края дыры. Услышав ее шаги, Кезуар сказала:
— Куда ты?
— Просто хочу отойти от колодца, — сказала Юдит, прижимая лоб и ладони к желанной прохладе стены.
— Ты знаешь, кто я? — спросила она у Кезуар спустя некоторое время.
— Да… — прозвучал тихий ответ. — Ты — это я, которую я потеряла. Ты другая Юдит.
— Верно. — Юдит обернулась и увидела, что, несмотря на боль, на лице Кезуар светилась улыбка.
— Это хорошо, — сказала Кезуар. — Если мы останемся в живых, то, может быть, ты все начнешь сначала за нас обеих. Может быть, ты увидишь те видения, к которым я повернулась спиной.
— Какие видения?
Кезуар вздохнула.
— Когда-то меня любил великий Маэстро, — сказала она. — Он показывал мне ангелов. Они обычно прилетали к нашему столу в солнечных лучах. И я думала тогда, что мы будем жить вечно, и мне откроются все тайны мира. Но я позволила ему увести себя от солнечного света. Я позволила ему убедить меня в том, что духи не имеют никакого значения. Что имеет значение только наша воля, и если она желает причинить боль, то в этом и состоит мудрость. Я потеряла себя так быстро, Юдит. Так быстро. — Она поежилась. — Мои преступления ослепили меня задолго до того, как это сделал нож.
Юдит с жалостью посмотрела на изуродованное лицо сестры.
— Надо найти кого-нибудь, кто промыл бы твои раны, — сказала она.
— Сомневаюсь, что хоть один врач остался в живых в Изорддеррексе, — сказала в ответ Кезуар. — Они ведь всегда первыми идут в революцию, правда? Врачи, сборщики налогов, поэты…
— Если никого не найдем, я сама этим займусь, — сказала Юдит, отважившись покинуть безопасную стену и направляясь под уклон к тому месту, где сидела Кезуар.
— Я думала, что видела вчера Иисуса Христа, — сказала та. — Он стоял на крыше с широко раскинутыми руками. Я думала, он пришел за мной, чтобы я исповедовалась. Поэтому я и пришла сюда. Чтобы найти Иисуса. Я слышала его вестника.
— Это была я.
— Ты была… в моих мыслях?
— Да.
— Стало быть, вместо Христа я нашла тебя. Похоже, это еще более великое чудо. — Она потянулась к Юдит, и та взяла ее за руки. — Не правда ли, сестра?
— Пока я в этом не уверена, — сказала Юдит. — Этим утром я была собой. А кто я теперь? Копия, подделка.
Последнее слово вызвало воспоминание о Блудном Сыне Клейна — Миляге, мастере подделок, человеке, наживающемся на таланте других. Может быть, именно поэтому он пылал к ней такой страстью? Не увидел ли он в ней какой-то тонкий намек на собственную природу? Не последовал ли он за ней из любви к тому обману, которым она была?
— Я была счастлива, — сказала она, думая о тех временах, когда она была с ним. — Наверное, я никогда этого не понимала, но я была счастлива. Я была собой.
— И осталась.
— Нет, — сказала Юдит, чувствуя, что отчаяние подступило к ней так близко, как никогда. — Я часть кого-то другого.
— Все мы лишь фрагменты, — сказала Кезуар. — Независимо от того, рождены или сотворены. — Она сжала руку Юдит. — И все мы надеемся снова обрести целостность. Отведи меня, пожалуйста, во дворец. Там будет безопаснее.
— Пойдем, конечно, — сказала Юдит, помогая ей подняться.
— Ты знаешь, куда идти?
Она ответила, что знает. Сквозь мрак и дым стены дворца по-прежнему нависали над городом, и даже расстояние не скрадывало их огромности.
— Нам предстоит долгий подъем, — сказала Юдит. — Доберемся разве только к утру.
— В Изорддеррексе долгие ночи, — сказала Кезуар в ответ.
— Но не вечно же они длятся, — сказала Юдит.
— Для меня — вечно.
— Извини. Я не подумала. Я не хотела…
— Не извиняйся, — сказала Кезуар. — Мне нравится темнота. В ней мне легче вспоминать солнце. Солнце и ангелов за столом. Не возьмешь ли ты меня под руку, сестра? Я не хочу снова потерять тебя.