Ксения иногда позволяла себе заходить к начальнику без стука, поскольку была не просто секретаршей, но и в какой-то степени доверенным лицом — она всегда перепечатывала все материалы Серегина (Обнорский не умел ни набирать текст на компьютере, ни печатать на машинке), и обе его книги отпечатала тоже она, еще до того, как Служба организовалась. Ксюша по-женски жалела Серегина, и он чувствовал это теплое отношение, а потому прощал ей разные вольности.
— Что, Ксюша, — Андрей посмотрел на секретаршу и улыбнулся. — Только не говори, что и у тебя что-нибудь в компьютере сломалось…
Ксения фыркнула:
— У меня пока тьфу-тьфу-тьфу… Андрей, там к тебе человек какой-то пришел.
— Что за человек?
— Не знаю, он ничего толком не объяснил. — Ксения пожала плечами. — Говорит, что по личному вопросу.
— Псих?
Вопрос был задан не случайно. Городские сумасшедшие очень любили приходить в агентство с жалобами на воздействие психотропного оружия, на заговоры сионистов, антисемитов с целью похищения биополей и с разной другой ерундой. Особенно активизировались они в межсезонье, весной и осенью. Многие поначалу производили впечатление нормальных.
Ксюша снова пожала плечами:
— Вроде нормальный… Сказал, что ему обязательно с тобой надо переговорить… У него с собой папка какая-то…
Обнорский вздохнул:
— Ну, запускай… Ежели с папкой… Секретарша вышла, и через несколько секунд в кабинет зашел мужчина чуть выше среднего роста, сухощавый и, что сразу автоматически отметил про себя Серегин, одетый в легкую кожаную куртку, хотя на улице было еще достаточно холодно. Посетитель мягко развернулся, закрывая за собой дверь, — Андрей оценил пластичность его движений, поднялся из кресла и встретился с вошедшим глазами… Во взгляде незнакомца не плескалось безумие, но и нормальными такие глаза назвать было трудно… Таких глаз Обнорский навидался в своей жизни достаточно — он до сих пор безошибочно именно по глазам определял тех, кому пришлось в жизни хлебнуть по полной войны, крови и горечи утрат… В таких глазах словно невидимые клейма стоят, и ничем эти клейма не вытравить… Короткие русые волосы посетителя были густо пробиты сединой, а на левой щеке змеился глубокий шрам — от глаза почти до самого подбородка…
— Здравствуйте, — сказал Андрей и показал рукой на стул. — Садитесь, пожалуйста.
— Спасибо, — кивнул человек и сел, примостив на коленях прозрачную пластиковую папку средней толщины. Мужчина явно волновался, хотя умело волнение свое скрывал.
— Андрей Викторович, вы извините, что я вас отвлекаю, но мне очень нужно было поговорить именно с вами… Я читал ваши статьи и книги, поэтому…
Незнакомец умолк, словно говорить ему было трудно, затем неожиданно спросил:
— Говорят, вы офицером были? Серегин удивленно повел подбородком:
— А откуда вы, собственно? Незнакомец усмехнулся одними губами:
— Слухом земля полнится… Один мой бывший сослуживец пересекался с вашим бывшим шефом… С Громовым Дмитрием Геннадьевичем. Помните такого?
— Конечно. — Андрей закурил, пытаясь скрыть ощущение тревоги, которое появлялось всякий раз, когда он вспоминал о Йемене, где подполковник Громов был советником командира седьмой парашютно-десантной бригады спецназа ГРУ ГШ МОНДРЙ, а Обнорский при нем переводчиком. — А где сейчас Дмитрий Геннадьевич? Мы как-то с тех самых пор потеряли друг друга… Его раненого из Адена эвакуировали в восемьдесят пятом…
Посетитель кивнул, провел рукой по волосам и вздохнул:
— Где сейчас, не знаю, а пять лет назад еще служил под Новосибирском. Генералом так и не стал, а полковника он еще в восьмидесятых получил. Я с ним сам не был знаком, это один мой хороший… друг… служил с ним вместе.