Тяжелый и угловатый Ящик по имени Жора бросил на нары три пачки сигарет «Балтия» и уставился на Кутузова.
— Будешь мне сегодня лопатки чесать, — разъяснил он Генке ближайшую перспективу и начал снимать свитер.
Кутузов уловил запашок, какой исходит от тела давно немытого человека.
— А мне пощекочешь пятки, — добавил Осис.
Генке не хотелось говорить, и, сунув в рот сигарету, он заглох. В мозгу стали прокручиваться разные картинки, и на всех он представал в до предела унизительной позе. Он незаметно приподнял угол матраса и вколол в него скрепку. Ему захотелось в туалет, и он ломал голову — как провернуть эту процедуру, чтобы не задеть тонких чувств сокамерников. Во время чернобыльской одиссеи он наслушался массу былей и небылиц, связанных с нежным словом «параша».
Когда стало совсем невмоготу, он подошел к этой самой параше и поднял крышку. Наступила магнетическая пауза, и ему показалось, что он слышит, как у Ящика в башке с грохотом и перезвоном вертятся шарики-ролики. Осис, подняв бесцветную бровь, смотрел на Кутузова рассеянным взглядом. А тот стоял над кратером унитаза и чего-то выжидал. Он понимал, как только он расстегнет ширинку и вытащит на свет Божий то, чем был сотворен сын Юрка, тут же последует какая-нибудь пакость. Он опустил крышку и пошел на место. Пока шел, привиделся домашний голубой унитаз, установленный еще в достославные времена застоя. Внутри что-то екнуло, ибо отчетливо вдруг осознал — со своим голубым унитазом они надолго разлетаются во времени…
— Вали сюда, — позвал Кутузова Осис. — Будем тебя исповедовать. — Он снял с гвоздя иконку и положил на кровать. — Клади на боженьку левую руку и выкладывай все, что знаешь о своих преступных делах…
— Начинай с того момента, когда все завертелось.
Ящик положил ладонь ему на плечо, отчего у Генки началась мгновенная аллергическая реакция. Он зарделся до корней волос, а его мочевой пузырь от напряга сжался в нестерпимо болезненном спазме.
— Сначала надо отлить, — сказал он и мягко устранился от мясистой ладони Ящика.
Он подошел к унитазу и снова поднял крышку. Встал к ним спиной. Расстегнул брюки. Однако не успел почувствовать долгожданного облегчения, как в голове у него все со звоном закружилось и он полетел, словно сизая голубица. И лбом буквально влип в шершавую стенку. Генка увидел над собой лицо Ящика — улыбающееся. Под верхней губой — открытый ряд металлических зубов, прокуренная до желтизны десна.
Но Генку так просто не взять. Оттого, что он целый год ходил на костылях, руки его приобрели стальную упругость, и сейчас это имело решающее значение. Ящик не ожидал отпора и потому тут же получил от Кутузова по соплям.
Подскочил тщедушный Осис. Его оловянно-застывшие глаза неотрывно следили за Генкой. В руках у Роберта болталось полотенце, которым он вознамеривался захомутать новичка. И захомутал-таки, и, скрутив концы полотенца жгутом, потащил Генку на середину камеры. Тот ловил ртом воздух, пытаясь просунуть пальцы под полотенце, чтобы ослабить его беспощадную хватку.
— Плохо, парень, нас знаешь, — сипел Осис, — мы не таких пидоров сажали на шампура.
Тут зашевелился Ящик и из-под руки глянул кровавым глазом. И Кутузов увидел, как этот глаз превращается в радужный омут, набирает нечеловеческую свирепость.
В какой-то миг Роберт оступился, осел на задницу, ослабив сцепку. Генка наугад ударил локтем, вложив в удар всю силу. Осис сник, и Генка понял — битва за выживание выиграна. Однако снаружи думали иначе: стукнул запор, и в открывшуюся настежь дверь ввалились контролеры.