И никого не увидел.
Он снова вскинул автомат, но тут в поле его зрения мелькнуло перекошенное от злобы лицо Семена и черное дуло пистолета.
Семен успел выстрелить первым. Искалеченный уронил автомат и прижал ладони к груди, удивленно глядя, как кровь толчками забила из пулевого отверстия над левым соском. Выстрелов, последовавших за первым, он уже не слышал, неуклюже заваливаясь на бок и помутневшими глазами видя то, чего никому из живых никогда не удавалось увидеть.
* * *
– Упустили, падлы, – сипло произнес немолодой уже, но еще крепкий и жилистый мужчина и уронил на грудь коротко стриженную седовласую большую голову.
– Прости, Седой, – развел руками Семен, – ничего сделать было нельзя. Они двоих наших положили – Мерина и Сашу-литовца. Петя Злой ранен. – Он указал на стоящего позади него парня, бережно держащего руку на перевязи, словно грудного младенца. – Мы, как ты нам и приказывал, поехали Лильку забирать, спешили изо всех сил, но все равно опоздали. Они уже увезли Лильку. Нагнали тот джип на пустыре за городом, шмалять стали, хотели окружить, но у тех уродов автоматы были, да и бойцы они оказались реальные. Ушли. Мы двоих только завалили… Конечно, можно было сделать так, чтобы все они там кровью захлебнулись, но по джипу мы не стреляли – боялись Лильку зацепить.
Свою кличку Володя Седой получил лет сорок назад, когда был еще молодым парнем. Тогда он мотал свой третий срок в колонии общего режима под крохотным городком Марксом в Саратовской области. Как раз в то время в колонии вспыхнула настоящая война между воровскими мастями, и после очередной резни, когда в ход пошли самодельные и сапожные ножи и заточенные консервные банки – оружие, страшное тем, что оставляет рваные, глубокие и долго не заживающие раны, – после короткой, но отчаянно яростной драки, в результате которой от отряда в двадцать человек осталось не больше пятнадцати, Володьку и еще троих отволокли в ШИЗО, где и забыли без тепла, воды и пищи на целых две недели новогодних праздников. Из четверых зеков, в числе которых был и Володька, один оказался из враждебного стана. За оплошность неосмотрительной администрации, без разбора рассовавшей враждующих по камерам штрафного изолятора, бедняга поплатился жизнью – его задушили в первые несколько минут. А потом, как рассказывал Седой спустя много лет, все две недели трое оставшихся в живых просидели рядом с окоченевшим трупом, в какие-то минуты даже завидуя ему. И когда трое сокамерников – на исходе двух недель – начали понимать, что пришло время употребить в пищу то, что есть рядом, чтобы скованный смертельным холодом организм получил хоть какое-то топливо, Седой стал становиться седым. После он говорил, что поседел за три последних дня в камере смерти, когда с голодным вожделением стал посматривать на оскалившееся мертвое лицо, но вполне возможно, что это было не так. Впрочем, спросить теперь не у кого – те двое, что доходили вместе с Седым, скончались спустя несколько часов после того, как проспавшиеся после многодневной пьянки надзиратели выволокли из камеры иссохшие тела…
* * *
– Кретины, – не поднимая головы, пробормотал Седой, словно забыв, что, кроме него, в этой маленькой, сплошь уставленной антикварной мебелью комнатке находятся еще три человека, – Лилька ведь для меня – это… Я без Лильки…
Опомнившись, он тряхнул головой и выпрямился.
Семен, стараясь не смотреть ему в глаза, заложил руки в карманы и угрюмо глядел себе под ноги.
– Идите, – глухо выговорил Седой, – я подумаю, что делать дальше. И вас позову. Но всем пацанам передайте – если кто-то что-то вдруг узнает, немедленно ко мне. Понятно? Хоть малейшие сведения если появятся – я должен знать о них первым.
– Понятно, – сказал Семен.
– Понятно, – голосами, слившимися в один, проговорили двое его подчиненных.
Седой снова опустил свою точно опутанную серебристой паутиной голову и до боли закусил губу.
Они вышли на улицу и закурили.
– Непонятно, – щурясь от яркого весеннего солнца, сказал тот, кого звали Петя Злой, – чего это наш шеф так расстраивается из-за телки? Ну, украли ее у него, чего переживать? Найдет новую. Хоть Седой и старик почти, но бабок у него немерено. А телки, как известно, клюют не на член главным образом, а на тугой кошелек. Скажи, Филин!
Семен смотрел в сторону, молча глотая табачный дым.
– Ага, – проговорил третий парень – долговязый верзила с кустистыми, как у лесного филина, бровями, – даже байка такая есть про культуриста и дедка…