Каждый раз, когда неизвестный ему водитель прогревал мотор, полковник видел один и тот же сон. Сон с вертолетами, прожекторами и пулями, расстреливающими его тело. Каждый раз… Полковник нашарил в кармане висящего на спинке стула пиджака сигареты, спички и подошел к окну. На улице было еще темно.
Он зажег сигарету и, глядя на отсвечивающий в стекле огонек, и мимо, и сквозь него на улицу, стал курить. Без удовольствия, вяло думая о вчерашнем дне, сегодняшнем дне, ближайшей неделе и предстоящем месяце… Короче, думая о чем угодно, кроме прошлого.
Когда сигарета догорела, он прикурил от нее новую… Он стоял так до полного света, множа окурки в пепельнице.
В семь часов на кухню вошла женщина. Но не жена. Это женщина не была жена, хотя он жил у нее, спал с нею и кормился приготовленными ею обедами. Но, хотя он жил с нею уже почти год, она была ему никто. Была совершенно чужая.
Женщина, позевывая и зябко кутаясь в халат, подошла к газовой плите.
— Опять полуночничаешь? — спросила она.
— Угу, — невнятно буркнул Зубанов.
— Кофе будешь?
— Угу… — Что угу?
— Буду.
Женщина поставила на огонь кофейник и, все так же позевывая и кутаясь, вышла из кухни.
Через полтора часа Зубанову надо было отправляться на работу. Хотя какая это к бису работа! Насмешка одна. Вот уж не думал полковник Зубанов, что закончит свою карьеру начальником охраны. Фактически сторожем! Думал хотя бы генералом и начальником управления. Чему были все предпосылки. Так нет, вмешалась судьба в виде затонувшей не в его ведомстве десантной шлюпки. И «главного опера» шестого отдела ГРУ генерала Федорова. С которых все началось и все покатилось. Под гору покатилось… — Ты если есть будешь — садись, — предложила непонятно кем ему приходящаяся женщина. Его, выражаясь казенным языком, сожительница.
Полковник в отставке Зубанов сел за стол и стал пить кофе, мазать маслом разрезанную пополам булочку, смотреть на чужую ему, о чем-то оживленно болтающую с ним женщину и привычно думать — ну что же поделать, если все так обернулось? Что ни нормальной работы, ни любимого дела, ни семьи у него не осталось. Вернее, остались там, в прошлой жизни и в далекой Москве. А здесь вот эта кухня и эта женщина. Впрочем, не такая уж плохая женщина. Только чужая женщина… — Я пошла. Не опоздай на работу и не забудь убрать все в холодильник, — сказала его нынешняя сожительница, поцеловала в висок и ушла.
Зубанов допил кофе, убрал в холодильник масло и, вытащив мобильный телефон, набрал номер.
— Я слушаю, — ответил заспанный голос.
— Не я слушаю, а дежурный слушает, — поправил Зубанов.
— Дежурный слушает!
— Машину мне выслали?
— Выслали… Вернее, уже высылаем.
Бардак. Как их ни учи, как ни натаскивай — один черт — бардак. Нормальный гражданский бардак.
Полковник прошел в спальню, надел брюки, рубаху и заплечную кобуру. Привычно проверил, сунул в кобуру оформленный газовым «Макаров», в карман — удостоверение к нему и спустился вниз на крыльцо.
Время было без пяти секунд полдевятого.
Машины не было. Опять не было!
Тут хоть разбейся! Если не приучили людей к порядку, то уже не исправишь. Только если могилой. Или армией. В армии их бы подтянули в один момент. Навесили бы за каждую секунду по наряду — враз бы образумились… Со стороны улицы во двор зарулила служебная «Ауди». Подкатила к крыльцу, осадила на тормозах.
Полковник подошел к водительской дверце и придвинул к стеклу часы. Водитель виновато пожал плечами.
— Сколько время? — громко спросил Зубанов. — Сколько?
— Тридцать две минуты девятого.
— А сколько должно было быть?
— Половина. Или, может быть, у вас часы вперед бегут.
— Мои часы никогда не бегут и никогда не отстают, — сказал Зубанов, усаживаясь на переднее сиденье.
— Так уж никогда? — чуть ехидно спросил водитель.