S-G содержала здесь свою базу в течение семи лет по контракту с «Иран Ойл», сначала проводя разведку и топографическую съемку местности для прокладки нефтепровода, потом помогая строить и обслуживать нефтяные вышки на близлежащих богатых нефтяных месторождениях. Это было уединенное, дикое и красивое место, где летать было интересно и безопасно, а часы работы были удобными – иранские предписания, действовавшие на всей территории Ирана, допускали проведение полетов только в светлое время суток. Летом здесь было чудесно. Большую часть зимы снег отрезал их от остального мира. Рядом лежали рыбные озера с кристально чистой водой, в лесах было полно дичи. Отношения с жителями Яздека установились отличные. Если не считать почты, снабжение у них, как правило, было хорошее, и они ни в чем не нуждались. И, что для всех них было очень важно, штаб-квартира компании в Тегеране была далеко отсюда, почти все время вне зоны радиосвязи, так что они вполне были предоставлены сами себе – и очень этим довольны.
Едва Скот выключил зажигание и несущий винт остановился, Родригес и Джордон снова сняли панель для осмотра. В следующий миг на их лицах застыло выражение ужаса. Весь низ отсека был залит маслом. К нему примешивался тяжелый запах вертолетного топлива. Трясущейся рукой Родригес пошарил внутри, потом посветил фонарем. На одном из швов на краю топливного бака виднелся крошечный разрыв, который они просто никак не могли заметить во время экстренной посадки на горном склоне. Тонкая струйка топлива сбегала вниз, смешиваясь с маслом.
– Господи Иисусе, Долбарь! Смотри сюда, черт, это же натуральная бомба с часовым механизмом, – проскрипел он. Позади него Джордон едва не потерял сознание. – Одна искра и… Долбарь, тащи шланг скорей, Христа ради, я тут все водой залью, пока мы не взлетели к чертям собачьим…
– Я принесу, – сказал Скот, потом добавил дрожащим голосом: – Да, похоже, одной жизнью у нас теперь меньше. Осталось восемь.
– Ты, видно, везунчиком родился, капитан, – сказал Родригес, чувствуя сильную тошноту. – Ага, именно везунчиком. Эта крошка…
Он вдруг замолчал и прислушался. Все вокруг сделали то же самое – Локарт и Жан-Люк, стоявшие возле командного трейлера с Насири и полудюжиной наземных работников-иранцев, поварами и грузчиками. Стало очень тихо. Потом со стороны деревни донеслась еще одна автоматная очередь.
– Проклятье! – пробормотал Родригес. – За каким чертом мы только вернулись на эту вшивую помойку?
ГЛАВА 2
Абердин, Шотландия. Вертолетный аэродром компании «Мак-Клауд». 17.15. Огромный вертолет, стрекоча лопастями, опустился, возникнув из сумерек, и сел рядом с «роллсом», припаркованным возле одной из заливаемых дождем вертолетных площадок, – весь аэродром был охвачен кипучей деятельностью: другие вертолеты садились и взлетали с вахтами нефтяников, работниками и грузами; на всех бортах и на всех ангарах гордо красовалась эмблема S-G. Дверь кабины открылась и два человека в летных комбинезонах и спасательных жилетах спустились по гидравлическому трапу, наклонившись вперед навстречу ветру и дождю. Прежде чем они дошли до машины, шофер в униформе вышел и открыл им дверцу.
– Отлично прокатились, не правда ли? – радостно сказал Эндрю Гаваллан, высокий мужчина, крепкий и очень подтянутый для своих шестидесяти четырех лет. Он легко выскользнул из своего надувного жилета, стряхнул дождевые капли с воротника и сел в машину рядом со своим спутником. – Чудесная машина, все, как обещали изготовители. Я тебе говорил, что мы первые посторонние люди, которым довелось принять участие в ее испытательных полетах?
– Первые, последние – мне все равно. Мне показалось, что нас чертовски трясло и было чертовски шумно, – раздраженно ответил Линбар Струан, с трудом пытаясь стащить с себя спасательный жилет. Ему было пятьдесят. Песочного цвета волосы, голубые глаза. Глава компании «Струанз», огромного конгломерата со штаб-квартирой в Гонконге, прозванного Благородным домом, которому тайно принадлежал контрольный пакет акций вертолетной компании S-G. – Я по-прежнему считаю, что инвестиции в расчете на одну машину слишком велики. Чрезмерно велики.
– В экономическом смысле ставка на Х6З-й самая перспективная; машина идеально подходит для Ирана, Северного моря и вообще любого места, где мы перевозим большие грузы, особенно Ирана, – терпеливо ответил Гаваллан, не желая, чтобы его ненависть к Линбару омрачила удовольствие от безукоризненно прошедшего испытательного полета. – Я заказал шесть штук.
– Я еще не дал добро на покупку! – вскинулся Линбар.
– Твое разрешение не обязательно, – произнес Гаваллан, и взгляд его карих глаз стал суровым. – Я член Внутреннего кабинета «Струанз», ты и Внутренний кабинет одобрили покупку еще в прошлом году при условии успешного прохождения испытаний, если я дам такую рекомендацию, а…
– Ты пока еще не дал такой рекомендации!
– Я даю ее сейчас, и дело с концом! – Гаваллан сладко улыбнулся и откинулся на спинку сиденья. – Контракты будут у тебя на заседании совета через три недели.
– Делу-то как раз конца нет и, видно, не будет, Эндрю, а? Черт бы побрал тебя и твое проклятое честолюбие!
– Я для тебя угрозы не представляю, Линбар, давай по…
– Согласен! – Линбар зло схватил микрофон для связи с водителем по ту сторону звуконепроницаемой стеклянной перегородки. – Джон, высадите мистера Гаваллана у офиса, потом езжайте в замок Авис-ярд. – Автомобиль тут же тронулся с места и покатил к трехэтажному административному зданию по другую сторону от группы ангаров.
– Как там Авис-ярд? – отрешенно спросил Гаваллан.
– Лучше, чем в твои времена… извини, что тебя и Морин в этот раз не пригласили на Рождество, может быть, в следующем году. – Он взглянул в окно и указал большим пальцем в сторону огромного вертолета. – И с этим тебе лучше не пролететь. Да и вообще ни с чем не пролетать.
Лицо Гаваллана сморщилось: он постоянно был на страже, но шпилька про жену кольнула его ниже щита.
– Уж если говорить о пролетах, то как насчет твоих катастрофических вложений в Южной Америке, твоей глупой ссоры с «Тода Шипинг» из-за их танкерного флота, как насчет контракта на строительство тоннеля в Гонконге, который достался «Пар-Кон/Тода», как насчет предательства наших старых друзей в Гонконге в результате твоих манипуляций с акция…
– Предательство, чушь собачья! «Старые друзья», чушь собачья! Им всем больше двадцати одного, да и что они для нас сделали хорошего в последнее время? Шанхайцы вроде должны быть посообразительнее нас, кантонцев, люди с большой земли, понимаешь ли, ты сам это говорил миллион раз! Я, что ли, виноват, что у нас нефтяной кризис, или что весь мир взбеленился, или что Иран катится ко всем чертям, или что арабы вместе с японцами, корейцами и тайваньцами нас на кресте распинают! – Линбар вдруг задохнулся от злобы. – Ты забываешь, мы теперь живем в другом мире, Гонконг стал иным, весь мир изменился! Я – тайпэн «Струанз», я обязан заботиться о благополучии Благородного дома, и у каждого тайпэна бывали неудачи, даже у твоего растреклятого сэра, черт бы его побрал, Иэна Данросса, а уж у него-то их и еще будет с этими его бреднями о нефтяных богатствах Китая. Даже…
– Иэн прав насч…
– Даже у Ведьмы Струан бывали неудачи, даже у самого нашего проклятого основателя Дирка Струана, чтоб и ему в аду гореть! Не моя вина, что мир взял и испортился к чертям. Думаешь, у тебя бы вышло лучше? – кричал Линбар.
– Раз в двадцать! – отрезал Гаваллан.
Линбара теперь трясло от злости.
– Я бы тебя уволил, если бы мог, да не имею права! Я по горло сыт тобой и твоим коварством, усталый ты, старый, отсталый болван. Ты через женитьбу в семью пролез, ты по-настоящему не являешься ее членом, и если есть Господь на небесах, однажды ты сам себя уничтожишь! Я – тайпэн, а тебе, клянусь Богом, им никогда не бывать!
Гаваллан замолотил кулаком в перегородку, и машина резко остановилась. Он распахнул дверь и выбрался наружу.
– Дью не ло мо[9], Линбар! – процедил он сквозь зубы и в бешенстве зашагал прочь под проливным дождем.
Их ненависть друг к другу началась в конце пятидесятых – начале шестидесятых, когда Гаваллан работал на «Струанз» в Гонконге, перед тем как переехать сюда по тайному распоряжению тогдашнего тайпэна, Иэна Данросса, брата покойной жены Гаваллана Кэти. Линбар завидовал ему до нервной дрожи, потому что Гаваллан пользовался доверием Данросса, а он – нет, и еще главным образом потому, что шансы Гаваллана унаследовать однажды титул тайпэна всегда рассматривались как очень высокие, тогда как у Линбара, по общему мнению, шансов не было вовсе.
В компании «Струанз» испокон века существовал нерушимый закон, согласно которому тайпэн обладал абсолютной и непререкаемой исполнительной властью, а также непреложным правом самому выбрать время своего ухода и назначить своего преемника – который должен был являться членом Внутреннего кабинета и поэтому, в каком-то смысле, членом семьи, – но как только это решение принималось, тайпэн был обязан уступить преемнику все полномочия. Иэн Данросс мудро правил компанией десять лет, потом выбрал себе на смену своего двоюродного брата, Дэвида Мак-Струана. Четыре года назад, в самом расцвете сил, Дэвид Мак-Струан, страстный альпинист, погиб, совершая восхождение в Гималаях. Перед самой смертью и в присутствии двух свидетелей он, ко всеобщему изумлению, назвал своим преемником Линбара. Его смерть стала объектом полицейского расследования – британского и непальского. Над его веревками и альпинистским снаряжением кто-то поработал.