– Народ может, у него есть такое право.
– Я повторяю свой вопрос: когда ты говоришь о народе, то имеешь в виду население? Конечно да. Как может оно воспользоваться властью? Оно может обезуметь и предаться грабежу и разбою. Осуществлять твердую власть население не способно, ибо власть требует качеств, каковых у него нет, или это уже не население. Население – неизбежное, трагическое следствие цивилизации. Что касается остального, то злоупотребление можно нейтрализовать справедливостью, а справедливость можно обрести только в просвещении. Господин Неккер намерен обуздать злоупотребления и ограничить привилегии. Это решено. Для этого и собираются Генеральные штаты.
– Видит Бог, в Бретани мы уже положили многообещающее начало! – воскликнул Филипп.
– Пустое! Естественно, дворяне без борьбы не уступят. Хоть борьба бессмысленна и нелепа. Впрочем, человек по природе своей бессмыслен и нелеп.
– Вероятно, – с подчеркнутым сарказмом заметил господин де Вильморен, – убийство Маби ты тоже квалифицируешь как бессмысленное и нелепое? Я не удивлюсь, если, защищая маркиза де Латур д’Азира, ты заявишь, что его егерь поступил крайне гуманно, застрелив Маби, поскольку в противном случае тому пришлось бы отбывать пожизненное наказание на галерах.
Андре-Луи допил шоколад, поставил чашку и отодвинулся от стола – завтрак был окончен.
– Признаюсь, я не так отзывчив, как ты, милый Филипп. Меня тронула судьба Маби. Но при всем потрясении, я не забыл, что в конце концов он встретил смерть в момент совершения кражи.
Господин де Вильморен в негодовании вскочил с кресла.
– Разве можно ожидать иного отношения от помощника поверенного дворянина и представителя дворянина в Штатах Бретани!
– Филипп, ты несправедлив! Ты сердишься на меня! – взволнованно воскликнул Андре-Луи.
– Я обижен, – признался де Вильморен. – Я очень обижен. Твои реакционные взгляды возмущают не только меня. Тебе известно, что в литературном салоне серьезно подумывают о твоем исключении?
Андре-Луи пожал плечами.
– Меня это так же мало удивляет, как и беспокоит.
– Иногда мне кажется, что у тебя нет сердца, – страстно проговорил господин де Вильморен. – Тебя интересует только закон, но никак не справедливость. По-моему, Андре-Луи, я ошибся, придя к тебе. Вряд ли ты поможешь мне в переговорах с господином де Керкадью.
Филипп взял шляпу с явным намерением уйти. Андре-Луи вскочил со стула и схватил его за руку.
– Филипп, – сказал он, – клянусь, я больше никогда не стану говорить с тобой о законе и политике. Я слишком люблю тебя, чтобы ссориться с тобой из-за чужих дел.
– Но я отношусь к ним как к своим собственным, – горячо ответил Филипп.
– Конечно, конечно. Потому-то я и люблю тебя. Иначе и быть не может. Ты – будущий священник, и тебя должны волновать дела каждого человека. Я же – адвокат, поверенный дворянина, как ты говоришь, и меня волнуют дела моего клиента. Этим мы отличаемся друг от друга. Однако тебе не отделаться от меня.
– Откровенно говоря, я бы предпочел, чтобы ты не ходил со мной к господину де Керкадью. Долг перед клиентом не позволит тебе помочь мне.
Гнев Филиппа прошел, но его решение, основанное на вышеприведенном доводе, осталось непреклонным.
– Прекрасно, – согласился Андре-Луи, – поступай как знаешь. Но по крайней мере, ничто не помешает мне пройтись с тобой до замка и дождаться, когда ты закончишь дела с моим крестным.
Мягкий характер господина де Вильморена был чужд злопамятности, и молодые люди добрыми друзьями вышли из дома и направились вверх по главной улице Гаврийяка.
Глава II Аристократ
Сонная деревушка Гаврийяк лежала в полулье от шумной дороги в Рен, в излучине реки Мо. Ее дома лепились у подножия и беспорядочно взбирались до половины пологого холма, увенчанного приземистым замком. После уплаты дани сеньору, десятины Церкви[17] и податей королю карманы жителей Гаврийяка оставались почти пустыми. Но хоть им и стоило немалого труда сводить концы с концами, их жизнь была не так тяжела, как во многих других местах Франции, и намного легче, чем у нищих вассалов блистательного сеньора де Латур д’Азира, обширные владения которого отделяли от их деревни воды Мо.
Своим внушительным видом замок Гаврийяк был обязан скорее господствующему положению над деревней, чем какими-либо присущими ему особенностями. Как и все дома в Гаврийяке, он был построен из гранита, источенного почти тремя веками существования, и представлял собой двухэтажное здание с плоским фасадом в четыре окна, деревянными ставнями и двумя квадратными башнями, или шатрами с островерхими крышами, по бокам. Здание выходило на просторную террасу, окруженную балюстрадой. Стояло оно в глубине сада – сейчас обнаженного, но летом густого и красивого, – и его вид полностью отвечал тому, чем оно и было в действительности – жилищем людей непритязательных, предпочитающих светской суете занятия земледелием.
Владелец замка носил титул сеньора де Гаврийяка, но никто не знал, когда, при каких обстоятельствах и кто из его предков получил этот неопределенный титул. Кантэн де Керкадью сеньор де Гаврийяк внешностью и склонностями вполне соответствовал впечатлению, которое производил его дом. Суровый, как гранит, он избежал соблазнов придворной жизни и даже не служил в армии своего короля, уступив младшему брату Этьенну честь представлять их семью в высоких сферах. С раннего детства интересы господина де Керкадью сосредоточились на его лесах и пастбищах. Он охотился, возделывал землю и внешне весьма мало отличался от своих арендаторов. Он не соблюдал этикета, во всяком случае, соблюдал его не в той степени, какая соответствовала его положению и вкусам его племянницы Алины де Керкадью. Под опекой дядюшки Этьенна Алина около двух лет провела при дворе в Версале, и ее представления о достоинстве дворянина и владетельного сеньора сильно расходились с представлениями дяди Кантэна. В четыре года единственная дочь третьего де Керкадью осталась сиротой и с тех пор тиранически властвовала над сеньором де Гаврийяком, заменившим ей отца и мать. Но, несмотря на это, усилия сломить его упрямство в отношении порядков в замке не увенчались успехом. Однако упорство было главной чертой характера Алины, и она не отчаивалась, хотя за три месяца, что прошли с тех пор, как она покинула блестящий версальский двор, ее настойчивость не принесла желанного результата.
Когда прибыли Андре-Луи и де Вильморен, Алина гуляла на террасе. Было холодно, и ее изящная фигурка была закутана в белую ротонду, а голову плотно облегал капор, отделанный белым мехом и завязанный бледно-голубым бантом у правой щеки. Слева из-под капора выбивался длинный русый локон. Резкий ветер разрумянил щеки и зажег ярким блеском темно-синие глаза девушки.
Обоих молодых людей она знала почти с младенчества. Они были товарищами ее детских игр, а Андре-Луи, крестника своего дяди, она называла кузеном. Они и теперь относились друг к другу по-родственному, тогда как Филипп уже давно стал для нее господином де Вильмореном.
Алина помахала молодым людям рукой и, прекрасно сознавая, какую обворожительную картину она являет собой в эти минуты, остановилась в ожидании у балюстрады недалеко от короткой аллеи, по которой они шли.
– Если вы пришли к дядюшке, господа, то выбрали неудачное время. – В ее голосе и облике было заметно некоторое возбуждение. – Он занят, очень занят.
– Мы подождем, мадемуазель, – сказал де Вильморен, галантно склоняясь к протянутой руке. – Неужели тот, кто хоть немного может побыть в обществе племянницы, станет спешить к дядюшке?
– Господин аббат, – улыбнулась Алина, – когда вы примете сан, я приглашу вас в духовники. Вы так находчивы, проницательны и отзывчивы…
– И ни капли не любопытен, – вставил Андре-Луи, – о чем вы совсем не подумали.
– Не понимаю, что вы имеете в виду, Андре?
– И неудивительно, – рассмеялся Филипп, – понять его еще никому не удавалось.
Затем взгляд его скользнул через террасу и задержался на стоявшем у двери замка экипаже, какой часто можно было увидеть на улицах большого города, но очень редко в деревне. Это был запряженный парой двухместный кабриолет с козлами для кучера и запятками для лакея, отделанный лакированным ореховым деревом, с дверцей, изысканно расписанной пасторальными сценами. Сейчас запятки были пусты: лакей расхаживал перед дверью замка, и когда, выйдя из-за экипажа, он оказался в поле зрения де Вильморена, тот увидел роскошную голубую с золотом ливрею маркиза Латур д’Азира.
– Как! – воскликнул Филипп. – Значит, у вашего дядюшки маркиз де Латур д’Азир?
– Да, сударь.
В голосе и взгляде Алины была бездна таинственности, но де Вильморен этого не заметил.
– О, прошу извинить меня. – Он низко поклонился, держа шляпу в руке. – Ваш покорный слуга, мадемуазель.