Лезгинка по-русски - Самаров Сергей Васильевич

Сергей Самаров Лезгинка по-русски

«Окончится война, все как-то утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем, все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание русских людей. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим верить в них. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников и помощников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своим масштабам трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания.

Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников – отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубине народных масс.

Литература, театр, кино – все будет изображать и прославлять так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, – словом, всякую безнравственность. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху.

Честность и порядочность будут осмеиваться и станут никому не нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, – все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом».

Ален Даллес,

Руководитель политразведки США в Европе

с 1942 по 1945 год, с 1953 по 1961 год директор ЦРУ.

Из докладной записки конгрессу США,

декабрь 1944 года.

ПРОЛОГ

– Осень в горах очень красива, – сказал высокий сухопарый человек, на короткий миг отрывая взгляд от дороги. Но долго рассматривать горы он позволить себе не мог, поскольку дорога приковывала к себе все его внимание и естественный инстинкт самосохранения призывал к сосредоточенности. Человек был опытным водителем, но он не привык ездить по таким трассам. И вообще он любил ездить быстро, а здесь подобная езда грозила крупными неприятностями, потому что машину в любой момент могло выбросить в сторону, а понятие «сторона» в существующих условиях означало длительное и красивое падение с большой высоты. И без того уже человек много раз чувствовал, что руль отчего-то не слушается его рук. После очередной выбоины колеса, видимо, зависали в воздухе, несмотря на то что нелегкая машина была ко всему прочему еще и полностью загружена, и управление терялось. Скорость приходилось срочно сбрасывать, и оттого создавалось впечатление, что водитель плохо дружит с машиной. То есть, попросту, ездит еле-еле, как новичок. Это было неправдой, и водитель желал оправдаться в глазах своих пассажиров, но снова и снова попадал в ту же историю.

– К этим бы горам добавить нормальные дороги…

Последнее было просто мечтанием, и водитель сам понимал это.

– Если, господин полковник, построим американскую базу, может быть, и дорогу сделают… – сказал пассажир с левого заднего сиденья. – У вас, кстати, новостей по этому поводу нет?

Пассажир говорил по-английски с непривычным для американцев ярко выраженным кавказским акцентом, но понять его можно было почти без напряжения. К тому же изучал он когда-то не американский вариант английского языка, а, скорее всего, оксфордский курс, то есть классику.

– База меня мало касается, – сказал полковник, – хотя иметь здесь хорошую дорогу иногда тоже хочется – даже при том, что она вредна для нашей работы. Где хорошая дорога, там большое движение. Большое движение предполагает присутствие лиц, которым здесь делать вообще нечего. Впрочем, и дорога меня мало касается, поскольку я не планирую доживать здесь остаток дней своих. А к моему родному дому дорога ведет хорошая. Она всегда была такой, даже когда я был еще ребенком… Дороги типа вашей у нас даже на карте не отмечаются, потому что их, по большому счету, таковыми считать нельзя. А то вполне можешь в неприятность попасть. Если на внедорожнике едешь, еще ладно. А если на простой, скажем, машине, то на карту глянешь и подумаешь, что сможешь проехать. Заберешься и никогда уже не выберешься, потому что здесь нет ни одной автомастерской, а что такое эвакуатор – здесь никто и никогда не слышал…

В этих словах звучало не просто превосходство, в них сквозило даже откровенное презрение; тем не менее человек, к которому они были обращены, только согласно кивнул и вздохнул. Сам он никогда в США не был, но знал по разговорам, что там даже дети умеют водить машину. А детям по такой дороге, что ложилась сейчас под колеса армейского «Лендровера Дефендер» с грузинским номером, проехать будет явно сложно. Впрочем, разговор пока шел вовсе не о детях и, по большому счету, не о дорогах.

– База касается нас всех, – все же заметил человек с кавказским акцентом, чтобы показать свое право голоса, но не более. Спорить он не собирался. Он прекрасно чувствовал отношение к себе американских специалистов, внутренне, случалось, даже вскипал от такого отношения, но тем не менее не заострял вопрос и не обострял ситуацию. Подполковнику грузинской специальной службы внешней разведки Элизабару Мелашвили требовалось не отношения выяснять, а выполнять приказ, и при этом не забывать о собственных интересах, а они становились день ото дня все более весомыми. И потому он старательно гасил в себе гордость горца, пропуская мимо ушей частные и нередко нелицеприятные высказывания.

Пассажиры «Лендровера» хорошо понимали, что имеет в виду полковник Мелашвили. Присутствие американской военной базы в стране рассматривалось большинством государственных и военных чиновников, особенно молодых, как гарантия безопасности со стороны России. И грузинам иметь эти базы на своей территории хотелось даже больше, чем американцам. Более того, от американского присутствия они сами себе казались сильнее и думали, что могут больше себе позволить, хотя в действительности позволяли себе только то, что разрешали им те же американцы. Вопрос о базе поднимался многократно, но решение так и не было принято, а сейчас, когда вместо базы в этих местах построен другой военный объект, уже и смысла вести подобный разговор не было. Тем не менее разговор о ней время от времени все же возникал. Кто-то настойчиво доказывал, что построенной лаборатории требуется серьезное силовое прикрытие. Но и этот вопрос пока висел в воздухе.

– Быть базе или не быть – решать будем мы, – холодно заметил полковник, имеющий свой взгляд на проблему, – как и вопрос о функционировании лаборатории. А лаборатория и база – вещи несовместимые. Да и местные… Они уже не очень хотят эту базу видеть. Ситуация изменилась.

Местные – это не грузины, хотя и живут на территории Грузии. Это несколько чеченских сел, лежащих вдоль границы с Россией, причем заглядывать в эти села не решались даже грузинские пограничники. Когда Россия активно воевала в Чечне, эти населенные пункты использовались боевиками в качестве «зимних квартир», и постоянно была угроза бомбардировки или ракетного обстрела с российской территории. По крайней мере, такие угрозы звучали из уст и российских военных, и политиков самого крупного масштаба. Именно тогда и поднимался вопрос о строительстве американской военной базы. И местные чеченцы были чуть ли не инициаторами. Когда же обстановка нормализовалась, чеченцы уже выступали против. Они привыкли жить своим укладом и не любили, когда им мешали посторонние. А военная база – это уже очень много посторонних, которые были не в состоянии понять чеченский уклад жизни.

Тем не менее небольшую лабораторию здесь все же построили. Вернее, только ее корпус – функционировать на полную мощность она еще не начала. Но вскоре должны были завезти основное оборудование, и тогда дело должно было пойти. Пока же десяток сотрудников – и грузин, и американцев – проводили отдельные эксперименты. Но время у ученых еще было. А вот у военных, которые эту лабораторию строили, оно было уже лимитировано. Вернее, военные были даже ни при чем, хотя официально лаборатория считалась военным объектом. Ее строило ЦРУ, как объект особой секретности. Естественно, вести хорошую дорогу к объекту никто не собирался – без нее подобные учреждения живут спокойнее.

Примерно по тем же причинам полковник не желал и присутствия рядом военной базы. Это вовсе не база Центрального разведывательного управления. На военной базе служат люди совсем иного склада мышления и уровня осознания своего места в чужой стране. И позволить таким людям общаться с сотрудниками своей лаборатории полковник не мог. Подобное общение в состоянии обернуться крахом и международным скандалом. Полковник же привык быть профессионально осторожным человеком.