Доминик Вульф проехал последние несколько миль медленно, низко наклонив голову навстречу поднявшемуся ветру. Серые облака сгущались, заволакивая небо. Летние грозы всегда такие бурные и яростные: гром и молния. Он подумал, что успеет добраться до Вульфстона, прежде чем разразится гроза.
Как всегда от одной мысли о Вульфстоне Доминик напрягался. Он хотел бы никогда не видеть этого места. Черт бы подрал этих Петтиферов и их неожиданное решение сюда приехать! Нужно было лучше разъяснить сэру Джону, каким именно было их соглашение. Дочка могла вообразить, что едет осматривать свой будущий дом. Он сжал губы.
Молния прорезала небо, и вдалеке раздался приглушенный раскат грома. Молодой человек взглянул на собаку, плетущуюся рядом. Ее уши недовольно прижались. Шеба боялась грома. Доминик нагнулся, подхватил ее и усадил перед собой в седле. И лошадь, и собака уже привыкли так передвигаться.
Это путешествие было длинным. Если бы он узнал обо всем заранее, то поехал бы в карете. Доминик пытался задержать Петтиферов в Лондоне, но его посыльный вернулся и сказал, что они уже уехали. И если Доминик хотел поспеть в замок прежде них, следовало отправляться верхом.
Теперь уже недалеко.
Он увидел силуэт башни, прорисовывавшейся сквозь листву деревьев. Вульфстон! Доминик почувствовал какую-то странную дрожь. Страх? Злость? Предчувствие? А может быть, и частичка того страстного желания, которое он испытывал в детстве, в то далекое наивное время, когда ему еще не терпелось увидеть Вульфстон. Крохотная частичка, которой удалось пережить его взросление, его знание.
Он отвел взгляд, во рту появился неприятный привкус. Вульфстон. Место, за которое была продана его мать. А теперь и он сам.
Через десять минут Доминик оказался перед огромными железными воротами, висящими немного под углом. Поддерживали их два огромных воротных столба, на вершине каждого красовался оскалившийся волк. К левому была пристроена наполовину каменная, наполовину деревянная сторожка. Она выглядела заброшенной. Ворота были открыты. Приветствуя его? Доминик в этом сомневался.
Опять послышался раскат грома, на этот раз ближе, и его собака задрожала. Доминик направил Экса вверх по тропинке. Прибежище от дождя, вот и все, чем был для него теперь Вульфстон.
Когда Доминик увидел замок, у него перехватило дыхание. Возведенный из местного серого камня, он зловеще возвышался, доминируя над долиной, по которой недавно проехал молодой человек. Он был такой холодный, древний и отталкивающий, дом, привыкший к сражениям и войнам. А также ненависти!
Его родовое гнездо – уродливое и внушающее страх. Оно не стоит того, чтобы пожертвовать ради него чьим-либо счастьем.
Его мать почти никогда не заговаривала о нем. При одном упоминании об этом месте в глазах у нее появлялось затравленное выражение, которое он все детство пытался оттуда прогнать, выражение, которое до сих пор преследовало его.
– Если ты когда-нибудь поедешь туда, ты поймешь, почему я никогда о нем не разговариваю, – сказала она однажды. Теперь он увидел его и все понял.
На подъездной дорожке тут и там между камнями разрослись сорняки. Лужайку перед домом давно никто не стриг. Доминик нахмурился.
Его внимание привлекло движение под кронами дубов, росших в стороне: там расхаживали три серебристые кобылы, выглядевшие бледными и нереальными в предгрозовом освещении. Прекрасные создания с изящно выгнутыми шеями и большими черными глазами.
Арабские скакуны! Невероятно ценные животные. Почему же они бродят тут без присмотра? Главные ворота открыты, они совершенно спокойно могут уйти куда угодно. А может быть, наоборот, забрели сюда?
Одна из кобыл сторонилась остальных. Она двигалась не переставая.