Зачем ютиться в этих ужасных комнатах в Сент-Джеймсе, когда мог бы премило устроиться в Олбани или на Бонд-стрит?
– Слишком фешенебельно, на мой вкус. – Брэнд оглядел скромно меблированную комнату. – Это соответствует моим целям, а непрошеных гостей здесь не бывает. Если кто-то желает найти меня, то может обратиться в контору на Фрит-стрит. Ты бы удивился, если б узнал, как много читателей хотели бы найти меня, чтобы плюнуть в лицо.
– А как же красота и изящество? – Эш расположился в кожаном кресле по другую сторону камина и с плохо скрываемым отвращением взглянул на стакан в своей руке: – Где хрустальные бокалы и графины? Где столовое серебро? Бархатные портьеры?
Слова Эша заставили Брэнда вспомнить Прайори, богатую резиденцию его отца, утопающую в роскоши и великолепии. Брэнд жил там одно время, но никогда не называл особнякдомом. Дом для него был там, где дед, мамин отец, растил его. А после дедушкиной смерти он и вовсе перестал задумываться о доме.
Брэнд глотнул бренди и сказал:
– Для счастья мне не нужны так называемые красивые вещи. Уютного огня в камине и мягких кресел мне вполне достаточно для комфорта. Не беспокойся, Эш, я не привожу сюда женщин.
– Женщин? – хохотнул Эш. – Каких женщин? Ты же не можешь выкроить для них времени, ты поглощен своими газетами. А теперь, когда ты надумал баллотироваться в парламент, свободного времени у тебя и вовсе не останется. А что же Джулия? Где она сейчас?
– Джулия, – равнодушно ответил Брэнд, – указала мне на дверь.
Эш поперхнулся глотком бренди и откашлялся, прочищая горло.
– Так вот оно что, – сказал он наконец. – Твой интерес к Джулии иссяк, и как истинный джентльмен ты позволил ей отвергнуть себя. Это, случаем, не имеет отношения к леди Марион, а? – Не обращая внимания на хмурый взгляд Брэнда, Эш весело продолжил: – Видел я твое лицо сегодня, когда леди Марион скатилась с лестницы. Я думал, это ты рухнешь в обморок, а не леди Марион.
– Не преувеличивай. Я был встревожен, вот и все. Но я рад, что ты поднял эту тему, ведь я пригласил тебя сюда, чтобы поговорить о Марион.
Брэнд помолчал, собираясь с мыслями, а Эш тем временем взял с буфета бутылку бренди, наполнил стакан Брэнда и стал терпеливо ждать, когда друг начнет.
В конце концов Брэнд сказал:
– Думаю, ты знаешь, как близки мы были с тетей Марион.
– Эдвиной Ганн? Я знаю, что до смерти дедушки она была твоей учительницей. И знаю, что ты поддерживал с ней связь все эти годы.
– Она написала мне за две недели до смерти. К несчастью, письмо было послано в контору на Фрит-стрит, где оказалось погребенным под кучей писем от читателей. В результате оно дошло до меня уже после смерти Эдвины и я не успел расспросить ее. А потом я уже не видел смысла разбираться и бросил письмо в огонь. Это было сумбурное письмо о ее младшей сестре Ханне. Насколько мне известно, лет двадцать назад она сбежала бог знает с кем. Во всяком случае, так считают в Лонгбери, впрочем, Эдвина не подтверждала и не отрицала этого. Я никогда не слышал, чтобы она говорила о Ханне, и никогда не расспрашивал. Я был слишком молод и слишком почтителен, чтобы лезть человеку в душу.
– Ты знал Ханну?
– Нет. Она была гувернанткой в Брайтоне и приезжала домой только на каникулы – на неделю-другую. Может, я и встречал ее, но не помню.
Он помолчал, ненадолго вернувшись мыслями в прошлое, затем продолжил:
– Эдвина написала, что скорее всего Ханну кто-то убил и что ее племянница Марион может опознать убийцу. Одно я знаю наверняка: Ханна была в гостях у Эдвины, когда Марион и ее мать тоже гостили там, и именно тотда Ханна исчезла.
Эш выглядел потрясенным.
– Не мог бы ты, – медленно проговорил он, – повторить это.
Брэнд повторил, снабдив свое объяснение подробностями.