Семейная история была идеей Эмили, и Марион неохотно согласилась, понимая, что запрет поднимет вопросы, на которые нет желания отвечать.
Феба широко зевнула.
– В письмах тети Эдвины почти ничего нет, да и писала она не часто, верно?
Марион не упоминала о ссоре между их матерью и тетей Эдвиной.
– Возможно, мама сохранила не все письма тети, а только самые интересные.
– Да, но мне это не помогает. Дедушка и бабушка Ганн переехали из Брайтона в Лонгбери после свадьбы, и там родились их дети, вот и все, что я знаю.
– Дедушка Ганн был партнером в местной адвокатской конторе. Это его коттедж унаследовала Эдвина, а теперь и мы.
– Это-то я знаю, – сказала Феба. – Я много знаю о маме и тете Эдвине, но почти ничего о Ханне.
– Ну, она умерла много лет назад, задолго до твоего рождения. – Марион на мгновение задумалась. – Но я помню, что она была ласкова со мной.
– Ты знала ее? Марион улыбнулась:
– Мне было семь лет, когда мы приезжали в Лонгбери, а Ханне, должно быть, около двадцати. Она была намного младше своих сестер. Она играла со мной, читала книжки и брала в дальние прогулки с собакой. – Марион нахмурилась. – Я и забыла про собаку. Скрафт – так звали этого песика. Он обожал Ханну.
– Ты никогда раньше не рассказывала мне этого, – укоризненно сказала Феба.
– Это было так давно. Больше я ничего не помню.
– А мама? Она никогда не говорила о Ханне. Она не любила ее?
Марион обняла Фебу за плечи:
– Она не говорила, потому что ей было больно и грустно вспоминать. Папа был таким же, помнишь, после маминой смерти?
Феба рассердилась:
– Я считаю, что это глупость! Если я умру, говорите обо мне постоянно. Я не хочу, чтобы кто-нибудь меня забыл.
– Обещаю, – торжественно поклялась Марион, – говорить о тебе столько, что все станут затыкать уши, едва увидев меня.
– Я не шучу!
– Я тоже. Ну хватит! – Марион вскинула руку, не дав Фебе продолжить. – Не знаю, что на меня нашло, почему я позволяю тебе бодрствовать в такое время. Не воображай, будто я не знаю, что ты специально отвлекаешь меня разговорами, чтобы я не прогнала тебя спать.
Она отвернула одеяло и указала на дверь.
– В кровать!
Феба с надеждой заглянула в лицо сестры, поняла, что игра окончена, и выбралась из постели.
– Ты не обнимешь меня перед сном? – спросила Марион.
Феба переступила с ноги на ногу.
– Конечно. Только никаких поцелуев. Я уже не маленькая.
Марион улыбнулась. Феба, быстро обняв сестру, захромала к двери.
– И не вздумай околачиваться на галерее, – крикнула ей вслед Марион.
Когда дверь закрылась, Марион опустилась на подушки. Умерла ли Ханна? По обрывкам случайно подслушанных родительских разговоров она подозревала, что Ханна сбежала с мужчиной. Если это правда, тогда понятно, почему родители не хотели поделиться с детьми этой тайной. Тайна принадлежит прошлому, и пусть она там и остается. Едва ли Фебе удастся докопаться до правды, но если даже и удастся, ничего страшного.
Мысли Марион вернулись к туалетному столику и сумочке. Вздохнув, она встала с кровати и осмотрела ушибленные пальцы. Опухоли, насколько она могла видеть, не было, но малейшее движение причиняло боль.
Она потянулась за тростью и с ее помощью доскакала на здоровой ноге до столика. В сумочке, рядом с носовым платком, она обнаружила записку: «Молчание – золото. Тебя предупредили».
Марион смяла записку в кулаке, подумав, что еще никто, наверное, так не ошибался в человеке, как она ошиблась в Дэвиде.
– В самом деле, Брэнд, я не знаю, как ты можешь так жить. – Эш Денисон нашел в буфете бутылку и плеснул в стакан бренди. – Ты же не нищий. Ты бы мог жить как король, если бы захотел.