— А теперь, если только вы не хотите остаться на следующую скачку, нам стоит поспешить с возвращением в Лондон.
Когда туда двинется вся эта толпа, путешествие станет весьма и весьма затруднительным, так что чем быстрее мы выберемся отсюда, тем лучше.
— Я уже готов, — ответил Перегрин.
— К тому же, — продолжал маркиз, — я не хочу возвращаться в ложу и слушать, как Бранскомб утверждает — а он, конечно, это делает, — что он единственный победитель.
— Официально объявлено, что это был мертвый гит, — заметил Уоллингхем. — Поэтому вы поровну разделите призовой фонд — 2800 фунтов.
— Это не помешает ему утверждать, что я не заслуживаю приза, — мрачно ответил маркиз. — Боже мой, как я не выношу этого человека!
Уоллингхем рассмеялся.
— Это трудно не заметить, но я допускаю, что его тщеславие и надменность уже сидят в печенках у всех, кроме его величества!
Маркиз ничего не ответил. Он слишком хорошо знал, что новый король, Вильгельм IV, был введен в заблуждение графом Бранскомбом, который не уставал превозносить свои исключительные достоинства. И небезуспешно: король находил его прекрасным советником.
Бранскомб, надо отдать ему должное, сумел использовать те возможности, которые обычно открываются при смене монарха, и в конце концов стал несомненным фаворитом Вильгельма, так что любой честный придворный мог с горечью сказать:
— Мне всегда казалось, что одного монарха достаточно, но, когда их вдруг оказывается двое, мое положение. становится совершенно невыносимым!
Доверчивый, добродушный и глуповатый король был очень озабочен тем, чтобы произвести впечатление на своих подданных, С помощью своей жены, маленькой немочки, безвкусно одетой и скучной, он совершенно изменил те нравы, которые царили при дворе его брата, Георга IV.
Аморальные истории и распутство придворных перестали питать скандальные слухи, которые разносились прежде по всей стране. Но, к несчастью, ушло и веселье, как с грустью констатировали те, кто окружал короля в Виндзорском замке и в Букингемском дворце.
Княгиня Левина, жена русского посла, жаловалась маркизу, что английский королевский двор стал невыносимо тоскливым и скучным.
— Там невозможно даже поговорить, — сетовала она. — По вечерам мы все сидим за круглым столом. Король дремлет, королева вышивает, все оживленно беседуют — но никогда о политике.
Маркиз рассмеялся. Он знал, что княгиню, живую, остроумную, порой несдержанную на язык, подобная обстановка, действительно, могла заставить страдать. Оставалось лишь надеяться, что графу Бранскомбу в конце концов наскучит то место, которого он для себя добился.
Сам маркиз, беседуя с королем с глазу на глаз, пришел к выводу, что монарх, хотя и несколько склонен повторяться, — вполне интересный собеседник, когда речь заходит о том, в чем он разбирается.
Но во многих случаях Олчестер был готов согласиться с герцогом Веллингтоном, который однажды, как обычно, грубовато заявил:
— Мой господин воистину слишком глуп! Когда он собирается произнести застольную речь, я поворачиваюсь к нему тем ухом, которое почти оглохло, чтобы не подвергаться искушению его прервать!
Маркиз энергично прокладывал путь через толпу «жучков», цыган, мошенников и воров.
Здесь были карлики, клоуны, акробаты, негры-музыканты и промышлявшие на скачках «жучки». И все они вносили свою лепту в суматоху, которая царила у трибун.
Маркиз и его спутник постарались побыстрее пробраться сквозь толпу к своему фаэтону, и, когда лошади выбрались на лондонскую дорогу, Перегрин Уоллингхем сказал:
— Полагаю, королю, который не слишком разбирается в скачках, будет приятно, что лошадь Бранскомба пришла первой, даже если он и вынужден был разделить свою славу с вами.