Укрывшись в шутовском обличье горбуна, он последовательно претворял в жизнь невероятно сложный план, дабы обмануть и переиграть принца: сумел пробраться в его дворец; спрятавшись за потайной дверью, следил за ходом семейного совета, собранного, чтобы обездолить вдову и девочку-сироту; не дал этому совету принять решение, объявив несчастной матери, что дочь ее жива и будет возвращена ей неким шевалье де Лагардером во время бала в Пале-Рояле; сверх того поклялся, что на этом же балу герцог Неверский из могилы укажет на своего убийцу.
И принцесса, отринув многолетний траур, отправилась на празднества, устроенные Филиппом Орлеанским; Лагардер, которого объявили вне закона, прорвался к ней через цепь гвардейцев, – но, к сожалению, один, без девушки, ибо Пейролю удалось наконец похитить ее.
Тогда шевалье, в присутствии регента и перед всем двором, воскликнул, схватив за руку принца Гонзага: «Это моя отметина! Я узнаю ее!»
Никто не посмел поверить в виновность принца, стоящего на вершине славы и могущества. Обвинение, брошенное ему в лицо, обернулось против смельчака, ибо Гонзага, многоопытный и хитроумный игрок, не упустил свой шанс расправиться с врагом.
Огненной палате было предписано рассмотреть дело Лагардера, обвиненного в убийстве герцога Неверского и в похищении его дочери.
Казалось, все рухнуло, и бедный шевалье был обречен.
Но любовь оказалась сильнее.
В долгих беседах с матерью юной Авроре удалось доказать, какая удивительная самоотверженность таилась в сердце осужденного.
Лагардер был приговорен к смерти, но на семейном суде он возгласил:
– Я обещал, что принесу свидетельство Невера. Час настал! Мертвый заговорит! – Затем, указав на свиток в руках принца Гонзага, он вскричал: – На этом пергаментном листе, где сделана запись о рождении дочери Невера, вы найдете имя его убийцы, – имя, поставленное им самим перед смертью! Вы услышите голос из могилы! Сломайте печати!
Придя в ужас, Гонзага выдал себя, бросив в огонь свиток, на котором не было написано ничего.
Затем, словно обезумев от бешенства и жажды мести, он ринулся к сообщникам, поджидавшим его с подготовленными лошадьми, поскольку не исключал, что потерпит поражение в борьбе с таким противником, как Лагардер.
Счастливая звезда не изменила ему: он увидел, что две девушки молятся у гробницы его жертвы на кладбище Сен-Маглуар.
Узнав Аврору де Невер и цыганку Флор, ее подругу, он похитил обеих и помчался галопом, в сопровождении сообщников, по испанской дороге, где мы и встретились с ним вновь.
Когда же Лагардер, вооруженный шпагой самого регента, бросился в погоню, беглецы были уже далеко. К тому же у него, равно как у Кокардаса с Паспуалем, не было времени подобрать себе хороших лошадей, и им пришлось взять первых, которые попались под руку.
Шевалье оставался в том же одеянии, в каком готовился взойти на плаху по неправому суду Огненной палаты, но в глазах его печаль уступила место гневной решимости.
Он скакал с обнаженной головой, и золотистые волосы, летящие по ветру, казались ореолом, обрамлявшим его чело. В бешенстве раздувая ноздри, он до крови искусал себе губы. Белая рубаха, на которую он успел набросить камзол, прилипла к телу. Сверкающий взгляд был устремлен в темень ночи.
В правой руке он сжимал шпагу, отданную ему Филиппом Орлеанским, а колени его, словно тисками, обхватывали бока изнемогающей лошади.
В этой безумной скачке, целью которой были спасение Авроры и уничтожение принца Гонзага, он, казалось, забыл обо всем, и никогда еще красота его не была столь ослепительной, как в эти роковые мгновения.
Для Кокардаса же с Паспуалем приобщение к благородному искусству верховой езды оказалось тяжелейшим испытанием.
Первый из них, уверявший, что знает досконально все таинства вольтижировки [19] , сейчас с трудом удерживался в седле.
Утешало его лишь то, что он мог наконец пустить в ход шпоры, которыми щеголял повсюду, ни разу ими не воспользовавшись.