КЛАДЪ Разсказъ Джорджа Уэльса
Лодка подъѣзжала къ берегу. Между выступомъ мѣловыхъ скалъ обрисовалось устье рѣчки, впадавшей въ заливъ, и по болѣе густой и живой зелени на ея берегахъ можно было слѣдить за всѣмъ ея теченіемъ, прорѣзывавшимъ лѣсную чащу. Далѣе высились горы, бѣлоснѣжныя, похожія на замерзшія волны.
Море едва колыхалось; солнце такъ и налило съ безоблачнаго неба. Человѣкъ, державшій въ рукахъ весла, пересталъ грести и сказалъ:
— Должно быть, это самое мѣсто и есть.
Товарищъ его, сидѣвшій на кормѣ, сталъ пристально смотрѣть на берегъ, сличая его съ какимъ-то пожелтѣвшимъ чертежомъ, лежавшимъ у него на колѣняхъ.
— Подойди-ка поближе ко мнѣ и по смотри, Эвансъ, проговорилъ онъ.
Они нагнулись оба надъ рисункомъ, походившимъ на грубо начерченную географическую карту. Старый, загрязненный лоскутъ бумаги расползался уже по перегибамъ; чертежъ, сдѣланный на немъ карандашомъ, стерся отчасти, но нее же походилъ на очеркъ залива.
— Вотъ, сказалъ Эвансъ, водя ногтемъ но рисунку, — это скалы и устье рѣчки…
— А эти извилины означаютъ ея теченье, прибавилъ онъ, помолчавъ. — Дѣло ясное… Звѣздочка же указываетъ самое мѣсто… Но такъ ли, Гукеръ?
Гукеръ, продолжая разсматривать карту, отвѣтилъ:
— Замѣть, что эта линія точками идетъ прямехонько отъ скалъ къ группѣ пальмовыхъ деревьевъ, а звѣздочка поставлена именно на пересѣченіи этой линіи съ рѣкой. Это надо имѣть въ виду.
— Но что это за знаки? спросилъ Эвансъ послѣ новаго небольшого молчанія. — Точно бы планъ какой-то постройки… но странно, что все короткія черточки и въ разныя стороны. Совсѣмъ непонятно… А надписи на какомъ языкѣ?
— По-китайски, сказалъ Гукеръ.
— Естественно… Вѣдь онъ былъ китаецъ, замѣтилъ Эвансъ.
— И прочіе тоже, проговорилъ Гукеръ.
Оба они посидѣли нѣсколько минутъ, смотря задумчиво на берегъ. Потомъ Энансъ сказалъ:
— Твоя очередь грести.
Гукеръ сложилъ чертежъ, засунулъ его въ карманъ и взялся за весла, но работалъ онъ ими плохо, какъ человѣкъ, утомленный до крайности.
Эвансъ сидѣлъ съ полузакрытыми глазами, лѣниво наблюдая за мелкими волнами, разбивавшимися о сосѣдніе коралловые рифы. Солнце, находившееся почти въ зенитѣ, легло немилосердно. Не смотря на близость къ кладу, Эвансъ не испытывалъ того восторга, котораго ожидалъ. Возбужденіе, перенесенное при недавней борьбѣ за чертежъ, потомъ длинная ночная переправа въ утлой лодчонкѣ съ материка къ этому острову и безъ надлежащаго запаса провизіи, все это истощило его до безчувствія ко всему. Онъ старался сосредоточить свои мысли на тѣхъ золотыхъ слиткахъ, о которыхъ толковали китайцы, но это не удавалось ему, и онъ невольно думалъ лишь о прѣсной водѣ, которою надѣялся освѣжить себѣ засохшій ротъ и горло. Чѣмъ ближе подвигалась лодка къ берегу и чѣмъ явственнѣе слышался всплескъ воды о скалы тѣмъ сильнѣе разливалась тяжелая истома по всему тѣлу Эванса; имъ овладѣло, наконецъ, какое-то полусонное оцѣпенѣніе. Онъ продолжалъ понимать, что передъ нимъ тотъ островъ, къ которому слѣдовало ѣхать, но къ этому сознанію примѣшивалнсь какіе-то странные образы. Передъ нимъ возникала та ночь, въ которую они съ Гукеромъ подслушали тайную бесѣду китайцевъ. Луна освѣщала верхушки деревьевъ; внизу горѣлъ маленькій костеръ; около него виднѣлись фигуры трехъ желтолицыхъ людей, посеребренныя, съ одной стороны, луннымъ свѣтомъ, казавшіяся багровыми, съ другой, отъ огня. Эти люди говорили между собою на ломаномъ англійскомъ языкѣ, потому что были изъ трехъ различныхъ китайскихъ провинцій съ несходными вовсе нарѣчіями.
Гукеръ первый понялъ главную суть ихъ разговора и велѣлъ товарищу тоже прислушаться, что было довольно мудрено: нѣкоторыя слона ускользали отъ слуха, другія оставались непонятными, но все же было возможнымъ уразумѣть, что какой-то испанскій галіотъ разбился здѣсь, плывя съ Филиппинскихъ острововъ, но казну его матросы успѣли спасти и зарыли ее на островѣ, съ цѣлью возвратиться послѣ за нею. Съ этого начиналась исторія. Потомъ произошло опять какое-то кораблекрушеніе; большая часть экипажа погибла отъ болѣзней или среди дракъ, повторявшихся при полномъ отсутствіи дисциплины. Подъ конецъ остававшіеся въ живыхъ вышли снова въ море и отправились неизвѣстно куда. Зарытыя сокровища такъ и остались на мѣстѣ. За годъ тому назадъ, китаецъ Шангъ-Ги, прибывъ случайно на этотъ островъ, напалъ на слѣдъ клада, пролежавшій въ землѣ цѣлыя двѣсти лѣтъ. Онъ скрылъ отъ всѣхъ свою находку, но потомъ бѣжалъ съ своей джонки, прибылъ опять сюда и перенесъ золото на другое мѣсто. Это стоило ему невѣроятнаго труда, но онъ выполнилъ всю работу одинъ. — «И къ моему кладу не подступишься теперь! Онъ все равно что зачарованъ», говорилъ онъ. Но вырыть золото и перевезти его было уже не подъ силу ему одному, и онъ подыскалъ себѣ товарищей. Онъ сталъ показывать имъ свой чертежъ, но голоса понизились при этомъ до того, что Эвансъ и Гукеръ не могли ужь ничего понять. Но и сказаннаго было достаточна для подслушивавшихъ бѣглыхъ британскихъ матросовъ.
Грезы Эванса перенесли его вдругъ къ тому мгновенію, въ которое коса Шангъ-Ги очутилась у него въ рукахъ. Что значитъ жизнь какого-нибудь китайца въ глазахъ европейца?.. Но крошечное лицо Шангъ-Ги, сначала озлобленнаго, яростнаго, какъ потревоженная змѣя, приняло вдругъ жалобное страдальческое выраженіе, и именно въ этомъ видѣ все мерещилось оно Эвансу… Потомъ, оно вдругъ стало усмѣхаться, какъ-то особенно язвительно, точно дразня его и угрожая ему чѣмъ-то невѣдомымъ и неизбѣжнымъ. Сонъ становился все страшнѣе и страшнѣе: на землѣ лежали золотые слитки кучею, но Шангъ-Ги тянулъ ихъ къ себѣ; Эвансъ схватилъ его опять за косу, но противный желтолицый сталъ вытягиваться выше и выше, все усмѣхаясь и не уступая сокровищъ. Эвансъ тоже сталъ расти, но слитки вспыхнули, и какой-то бѣсъ съ чернымъ хвостомъ, заплетеннымъ какъ коса у китайца, сталъ кормить Эванса горячими углями, а другой бѣсъ кричалъ: — «Эвансъ!.. Эвансъ!.. Ты спишь, глупый человѣкъ!»
Онъ открылъ глаза. Гукеръ только что крикнулъ ему въ послѣдній разъ: «Эвансъ!»
— Вонъ они, пальмовыя деревья. Они должны быть по прямой линій отъ этихъ кустовъ, сказалъ Гукеръ. Замѣть это. Если мы высадимся здѣсь и пойдемъ совершенно прямо, то пересѣчемъ рѣку, гдѣ слѣдуетъ.
— Такъ вводи лодку скорѣе въ устье! воскликнулъ Эвансъ. — У меня во рту все горитъ, точно въ самомъ дѣлѣ отъ угольевъ… Поворачивайся, а то я стану пить хоть морскую воду!.. Нѣтъ, давай лучше весла мнѣ! крикнулъ онъ почти злобно, не сводя глазъ съ серебристой ленты, извивавшейся среди деревьевъ.
Они въѣхали въ устье рѣки. Гукеръ зачерпнулъ пригоршнею воду, попробовалъ ее, по выплюнулъ тотчасъ снова. Немного далѣе, онъ повторилъ опытъ и сказалъ: — «Эта уже годится!» — и оба они стали пить тѣмъ же способомъ.
Но Эвансу было этого мало: онъ перегнулся черезъ бортъ и припалъ губами прямо къ водѣ, рискуя опрокинуть лодку, но не думая ни о чёмъ, кромѣ желанія утолить свою жажду. Гукеръ пилъ тоже съ жадностью; наконецъ, успокоясь, они причалили лодку и хотѣли уже выйти изъ нея, но Эвансъ замѣтилъ, что это будетъ неладно.
— Намъ придется пробиваться здѣсь сквозь густой кустарникъ; сказалъ онъ, — и мы собьемся съ нужнаго направленія. Лучше воротиться опять къ морю и остановиться у открытаго берега.
Гукеръ согласился съ этимъ; они поплыли опять къ устью рѣки, вышли на песчаную отмель и втащили на нее свою легкую лодочку.
Отсюда имъ было легко оріентироваться, и они пошли по прямой линіи къ намѣченной точкѣ. Эвансъ несъ туземное орудіе въ видѣ мотыки съ отточеннымъ каменнымъ остріемъ, Гукеръ захватилъ весла.
Имъ все-же пришлось пробираться сквозь мелкую поросль и спутанные сучья, но скоро деревья порѣдѣли, и путь сталъ свободнѣе; жаръ уже спалъ и наступила вечерняя прохлада. Деревья разступались все шире и шире, образуя лишь тѣнистый сводъ своими вершинами. Какіе-то бѣлые цвѣты свѣшивались съ ихъ вѣтвей; тягучія маны перекидывались съ одного ствола на другой; замѣтно темнѣло; пятнистые грибы и темно-красные лишаи покрывали почву все гуще и гуще.
Эвансъ вздрогнулъ.
— Становится почти холодно послѣ дневного жара, проговорилъ онъ.
— Надѣюсь, что мы не сбились съ пути, сказалъ Гукеръ вмѣсто всякаго отвѣта на это замѣчаніе, видимо поглощенный лишь одною мыслью о правильности дороги. Вдали прорѣзывался сквозь темноту послѣдній отблескъ догоравшихъ солнечныхъ лучей. Въ то же время высокія деревья стали вновь замѣняться густымъ кустарникомъ и мелкою порослью, а неподалеку слышался шумъ воды.
— Мы у рѣки, — сказалъ Гукеръ.
Береговая растительность, стояла стѣной, сквозь которую трудно было пробраться. Невѣдомыя еще никому высокія, цѣпкія травы опутывали стволы деревьевъ, распускаясь широкими вѣерами или скучиваясь въ одинъ иглистый букетъ, изъ котораго вытягивались цвѣты странной формы. На широкомъ затонѣ, образованномъ рѣчкою въ этомъ мѣстѣ, плавали громадные овальные листья съ розовато-бѣлыми цвѣтами, точно сдѣланными изъ воска и похожими на водяныя лиліи исполинскихъ размѣровъ. Ниже, по теченью рѣки, вода бурлить и пѣнится, тѣснимая надвинувшимися скалами.