Не говоря ни слова, он бросил ошеломленной продавщице золотой дукат и двумя руками собрал цветы — охапки белых и красных роз, гвоздики с волнующим запахом, изысканный жасмин, груды лилий и левкоев… Со своей благоухающей ношей он вернулся в повозку и принялся засыпать цветами скорбное ложе, которое вскоре почти скрылось под нарядным покровом. Стоящей на коленях Виолетте, восхищенной, страдающей и утешенной, происходящее казалось волшебным сном…
— Сейчас не время и не место говорить с вами, — сказал Карл Ангулемский. — Но отныне ничего не бойтесь… Вам нельзя, — прибавил он с возрастающим волнением, — оставаться здесь, с этими цыганами… Завтра утром я приду переговорить с хозяином фургона…
— Который готов выслушать вас хоть сейчас, милостивый государь, и сейчас же вам ответить! — произнес рядом с Карлом грубый и насмешливый голос.
Юный герцог смерил взглядом склонившегося перед ним негодяя.
— Где я могу побеседовать с тобой? — спросил он.
— Неподалеку отсюда, сударь: улица Тиссандери, постоялый двор «Надежда», там я остановился вместе со своей лошадью, повозкой, леопардом и труппой.
— Хорошо. Жди же меня завтра утром.
Карл Ангулемский бросил последний взгляд на Виолетту, уронившую голову на руки, и на покойницу, и ему внезапно показалось, что бледное лицо мертвой осветилось слабой улыбкой благодарности.
— А теперь — отмщение! — прошептал он. — О мой отец, смотри, что сделает твой сын.
Он вышел и направился к герцогу де Гизу… Бельгодер, стоявший на верхней ступеньке, ухмыльнулся:
— Ну-ну, приходи завтра, я буду ждать тебя, не сходя с места! Сумасшедший! Завтра! Да где завтра будет твоя Виолетта?
Он передернул плечами и спустился по лестнице, ворча:
— Однако следует пойти сказать, чтобы забрали труп. И чем быстрее, тем лучше. Уже сегодня ты отбудешь, Симона. Счастливого пути!
Но прямо у подножия лестницы перед ним возник человек, одетый в черный бархат. Лицо его было столь бледным, что он походил на восставшего из могилы покойника. У него был леденящий душу голос, невольно заставлявший трепетать.
— Это ты, — спросил он, — тот самый Бельгодер, что владеет этой повозкой?
«Выходец из ада!» — подумал цыган, невольно вздрогнув.
— Да, мой господин, — прибавил он вслух, — я тот, о ком вы говорите, и я весь к вашим услугам.
На лице незнакомца отразилась какая-то внутренняя борьба.
— Так это ты… — медленно повторил он, — ты хозяин этой юной певицы… Виолетты?
Бельгодер понимающе хлопнул себя по лбу и поклонился еще более учтиво.
«Это-то я! — подумал он. — А это, должно быть, тот дворянин, которого герцог де Гиз собирался прислать, чтобы передать мне свои указания! Отлично! Теперь ты в моей власти, Клод! Скоро ты услышишь от меня кое-какие новости о собственной дочери!»
Он выпрямился и быстро произнес:
— Я слушаю вас. Что вы имеете мне сообщить?
Дворянин склонился к нему и, мгновение поколебавшись, сказал глухим голосом:
— Я послан к тебе одной могущественной особой. Это дитя… Твоя Виолетта…
Он запнулся. Вздох вырвался из его груди, и он прошептал:
— Бедная невинная жертва! Ах, Фауста! Неумолимый сфинкс! Когда же я избавлюсь от твоих железных когтей, терзающих мою душу?..
— Виолетта и я, мы оба в распоряжении того, кто вас послал. Ваши приказания?
— Слушай же… Впрочем, начну я с обещания щедро одарить тебя, если ты исполнишь все в точности.
— Десять кошельков с десятью золотыми дукатами в каждом — вот мое условие! Итак, что надо исполнить?
Человек высокомерным жестом выразил свое согласие.
— Что надо исполнить? — повторил он, и его лицо еще более омрачилось. — Слушай внимательно: на Ситэ, за Собором Парижской Богоматери, на краю острова, нависающем над рекой, стоит полуразрушенный дом, настоящая развалина, чьи окна похожи на заплаканные глаза, а стены источают влагу.