Простодушный Гриня, поняв слова старшего брата буквально, распахнул дверцу, глубоко вздохнул и закашлялся. «Свежий воздух» состоял по большей части из едкого дыма: метрах в пяти от остановившейся машины чадил костер, в который бабка самого сельского вида то и дело подбрасывала охапки сухой травы и ветки. Услышав кашель, старуха обернулась и приветливо помахала задыхающемуся Грине секатором.
Явно не желая, чтобы его вместе с транспортом тоже окуривали вонючим дымом, таксист без задержки произвел расчет и быстро укатил в сторону высоток Пионерского-1, которые белели в отдалении, как снежные горы. Братья остались на дороге.
— Ну, куда теперь? — спросил Сереня, нетерпеливо переминаясь с одной ножки тридцать седьмого размера на другую такую же.
— Теперь туда, — оглядевшись, скомандовал Леонид, который всю дорогу внимательно изучал прилепленные к заборам таблички с названиями улиц и номерами домов.
Братья построились в шеренгу по одному и зашагали прочь от бабки с кострищем. Сереня, который не желал тащиться в хвосте процессии, потому что видел в этом очередное ущемление своего человеческого достоинства, рысил первым, и очень резво, так что на подходе к нужному участку Леониду пришлось придержать братца, схватив его за подол рубашечки.
— Замри, — коротко бросил Леня.
Гриня послушно замер посреди дороги на одной ноге. Сереня, оскорбленный бесцеремонностью, с которой было прервано его целенаправленное движение, вырывался и возмущенно пищал.
— Цыц, — сказал ему Леонид. — Давайте составим план действий.
Встав в кружок, братья склонили головы и издали стали похожи на участников команды КВН, обсуждающих полученный от соперников каверзный вопрос. Однако при ближайшем рассмотрении общее для всех трех лиц выражение беспросветной задумчивости решительно не позволяло заподозрить в троице компанию веселых и находчивых.
Ирина сидела на мягкой зеленой травке под вишней, ветви которой были густо усыпаны спелыми ягодами. Вишня была карликовая, а Ирка — вовсе наоборот, поэтому ей без труда удавалось срывать ягоды, не вставая с места, просто поднимая вверх руку.
Темно-красные вишенки лопались от спелости и были сладкими. Ирка готова была лопнуть от переполнявших ее чувств, и по ее лицу, вот уже полтора часа хранящему одно и то же, абсолютно несчастное, выражение, катились горькие слезы. Кобель Томас, погрузившийся в скорбь и уныние из солидарности с хозяйкой, периодически поднимал вверх морду и норовил лизнуть мокрую Иркину щеку своим не менее мокрым языком.
Причиной Иркиных страданий был любимый супруг Моржик, в данный момент отсутствующий. Приблизительно девяносто минут назад он ушел из дома, шумно хлопнув дверью и еще более шумно — металлической калиткой. Направление движения мужа Ирка могла отследить только до ближайшей лесополосы, за которой проходила дорога, отграничивающая недостроенный микрорайон частных домов Пионерский-2 от вполне обжитого Пионерского-1. Маршевым шагом, размахивая руками, Моржик вошел в лесополосу и скрылся с глаз жены, выглядывавшей из окна второго этажа с биноклем. После этого Ирка в сердцах бросила оптический прибор в ближайшее кресло, сама бросилась на пол и безостановочно рыдала минут тридцать, периодически самокритично приговаривая: «Дура я, дура!»
Нелестная самохарактеристика была оправданна. До белого каления вкупе с желанием уйти, хлопнув дверью, Моржика довела сама Ирка.
Поводом для небывало бурной семейной сцены послужил звонок какой-то бабы, имевшей наглость попросить к телефону Сергея Петровича — так в миру звали Моржика. Свинство заключалось в том, что эта особа нахально позвонила на Иркин мобильник и наотрез отказалась представиться и объяснить суть своего дела к Сергею Петровичу! Разозлившись и взревновав, Ирка без долгих разговоров отрубила свой сотовый и пошла выжимать информацию из супруга, который в тихий послеобеденный час мирно дремал на диване перед работающим телевизором. На беду, забытый видик показывал «Греческую смоковницу» — фильм, который Ирка решительно не желала признавать классикой мирового кинематографа, почитая за обыкновенную гнусную порнуху. Возмущение жены достигло высшего градуса, и бедняга Моржик был разбужен ударами мокрого кухонного полотенца, коим до звонка незнакомой наглой дряни Ирка спокойно вытирала свежевымытую посуду.
Последовавшая затем семейная сцена включала в себя крики, вопли, ругань, битье посуды, швыряние куда попало разных подручных предметов и рукопашный бой, причем орала, портила имущество и мутузила родного человека все тем же полотенцем исключительно Ирка. Моржик, спросонья не сумевший перехватить ни полотенце, ни вообще инициативу, сначала пытался что-то объяснить, потом понял, что его не слышат, и употребил все свои силы, ловкость и изворотливость на то, чтобы свести к минимуму число попаданий в него предметов кухонной утвари и домашнего обихода. В финале шумной мизансцены под условным названием «Жизнь итальянских кварталов» Моржик ловко поймал летящий в него баллон с солеными огурцами, почти сразу выронил его, в наступившей тишине громко вскричал: «Дура!», повернулся и ушел, шарахнув дверью о косяк с такой силой, что пупырчатые огурцы в луже рассола на полу запрыгали, как живые лягушки.
И вот теперь Ирка сидела под вишней с видом на калитку, орошая слезами взъерошенный собачий загривок и гадая про себя, куда пошел Моржик и когда он вернется.
Деликатный стук в ворота заставил ее подскочить, при этом Ирка стукнулась макушкой о низкую ветку вишни и наступила на лапу Томке, но не обратила на это никакого внимания. Через секунду она уже неслась к воротам, сопровождаемая прихрамывающим псом.
— Ты вернулся! — Ирка распахнула калитку настежь и приготовилась броситься на шею блудному мужу.
— Здрасьььь, — вякнул в ответ незнакомый парнишка, опустив занесенную для повторного стука руку и попятившись.
— Ой! Ты кто такой? — Ирка резко затормозила, и Томка ткнулся башкой ей под коленки, едва не обрушив стокилограммовую хозяйку себе на спину. — Чего тебе надо?
— Это вы Ирина Иннокентьевна? — спросил пацан. — Я к вам от шефа, за посылочкой.
— За какой посылочкой? — не поняла Ирка.
— Так это вам виднее, за какой именно, — заискивающе улыбнулся парнишка.
Ирка задумалась. Поскольку товар для их с Моржиком торгового предприятия частенько приходил из-за рубежа, друзья-приятели, имеющие в Германии, Голландии и Польше любящих родственников, нередко получали с фурами «Нашего семени» различные посылки, но всякий такой случай специально оговаривался. Никаких не врученных адресатам почтовых отправлений Ирка за собой не помнила.
— Шеф нам телеграмму прислал, велел забрать у вас наше добро и оставил для связи ваш телефончик и имя: Ирина Иннокентьевна, — видя, что хозяйка дома озадачена, Сереня попытался ей помочь.
Насчет того, что в телеграмме было Иркино имя, он, конечно, приврал, но лишь для пущей убедительности.
— А почему я об этом ничего не знаю? — Ирка насупилась, предположив, что Моржик забыл или не захотел ее проинформировать. — Вы там за моей спиной что-то решаете, а меня кто предупредит — Пушкин?
— Пушкин, — кивнул Сереня, шаркнув ножкой. — Сергей Пушкин!
— А разве не Александр? — удивилась Ирка, которая не очень хорошо училась в школе, но имя-отчество солнца русской поэзии все-таки запомнила.
— Точно, Александр! — обрадовался Сереня, вообразив, что Ирка говорит о его старшем брате.
«Псих», — подумала Ирка и немного прикрыла калитку.
— Пожалуйста, отдайте мне то, что оставил Александр Пушкин! — не заметив впечатления, произведенного на хозяйку дома упоминанием имени великого поэта, попросил Сереня.
— Вы не донесете, — мягко, чтобы не обидеть умалишенного, ответила Ирка, незаметно нащупывая засов на внутренней стороне калитки.
— Почему? — обиделся Сереня, выпятив куриную грудь.
— Потому что это полное собрание сочинений в четырнадцати томах! — выкрикнула Ирка, захлопывая перед носом ненормального калитку.
Противно проскрежетал засов, угрожающе зарычала собака.
— Идиотка, — тихо выругался Сереня, в бессильной злобе пялясь на неприступную трехметровую ограду, за которой заливался злобным лаем здоровенный пес.
— Идиот, — прошептала по другую сторону забора Ирка, из соображений безопасности потихоньку отступая на высокое крыльцо.
С тех пор как на пятнадцатом километре Ростовской трассы построили комфортабельный пансионат для состоятельных умалишенных, рассказы о беглых психах стали неотъемлемой частью фольклора Пионерского-2.
Сереня еще пару минут бессмысленно потоптался у забора, за которым было тихо, но потом снизу, в щель у самой земли, с намеком высунулась узкая овчаркина морда.