Каждый уважающий себя горожанин после воскресного рассвета обязательно пойдет погулять.
Правящие особы, к великому сожалению, подобной радости лишены. Нет, вовсе не из-за отсутствия времени или желания. Сан не позволяет, и вдобавок только в сказках можно наткнуться на государя, беспечно разгуливающего по улицам столицы. Безусловно, Петр Великий мог себе позволить нечто подобное. Так на то он и Великий, и время было совсем другое: никаких террористов, никаких бодигардов с тихарями, не отходящих и на единый шаг от царственного патрона. Конечно, вполне можно заглянуть в Зимний сад, укрытый со всех сторон стенами дворца и многочисленными системами обнаружения посторонних, но уж поверьте — это никакая не прогулка, а одно расстройство.
Человек, полулежавший на диване и просматривающий доставленные с утра газеты, мог оказаться кем угодно. Внешность еще ни о чем не говорит. Пушистый черный свитер и черные джинсы с мягким ремнем может носить и университетский профессор, и наемный убийца. А если судить по слегка всклокоченной, начавшей седеть шевелюре, короткой рыжевато-коричневой бороде, большим ладоням и стоптанным домашним туфлям на босу ногу, сторонний наблюдатель мог подумать, что перед ним какой-нибудь скромный научный работник или входящий в эпоху жизни, подводящую к старости, небогатый художник…
Человек разместился в не слишком роскошной, однако утонченно-красивой и навевающей спокойствие Ореховой гостиной Большого Зимнего дворца и чувствовал себя здесь как дома. Листал он не «желтую» прессу, а бегло просматривал ведущие европейские и американские газеты на английском, немецком и французском языках, да изредка чертыхался под нос. Курил мужчина обычнейшие крепкие папиросы, но пепельница отчего-то была серебряной, изготовленной в виде осетра с откидывающейся спинкой. Специалист-антиквар подавился бы собственной слюной при виде такого небрежного обращения с раритетом конца XIX века. Будто бы на всякий случай на боку осетра была выгравирована маленькая корона и надпись латинскими буквами: «Faberge».
— Ур-роды, — проворчал человек и с видимым отвращением отбросил в сторону пухлую «Нью-Йорк Тайме», взявшись за доставленную из Парижа утреннюю «Фигаро». Просмотрел передовую статью и снова буркнул: — И эти ничуть не лучше.
Рядом, на ореховом столике, стоял маленький приборчик в коричневатом корпусе, явно призванном имитировать стиль гостиной. Гладкие, слегка утопленные кнопки, миниатюрный динамик и два индикатора — простота и эргономика.
Бородатый мужчина в черном свитере вытянул руку, коснулся аппарата и тотчас услышал донесшийся из изящной коробочки полный готовности голос секретаря:
— Слушаю?
— Алексей Васильевич, уже полдень. Все собрались?
— Сидят, — фыркнули из коммуникатора. — Масса многозначительных взглядов и дурацких разговоров. Только…— Человек, находившийся на другом конце линии, запнулся.
— Что еще?
— Адмирал Бибирев здесь. Уже два раза просил о встрече, но я, как и приказано, отвечал, что вы заняты.
— Бибирев? — Обитатель Ореховой гостиной нахмурился. — Хорошо, пригласи. Остальные подождут. Отправь их к половине первого в Малый зал для совещаний. Я приду. И слушай, кто после тебя заступает?
— Я до девяти вечера, — мигом ответил невидимый собеседник. — Потом дежурство штабс-капитан Снегирева.
— Отлично, — согласился бородатый. — Передай ему все папки, которые я оставил, и скачай файлы с моего сервера, те, что с пометкой «срочно».
— Не первый день работаю, Михаил Александрович, — не то почтительно, не то обиженно ответили из динамика. — Адмирала звать?
— Я же сказал — зови.