— Мне двадцать три, — честно ответила она.
Немногим лучше, подумал я, но кивнул в знак того, что положение дел меня устраивает. Лана наклонилась ко мне, но, когда между нашими лицами оставалось всего несколько миллиметров, остановилась. У нее были простые, дешевые духи — ничего изысканного, легкий цветочный запах. На ее коже он приобретал теплые, живые нотки, и я подумал о том, что, кажется, уже целую вечность не чувствовал такого… человеческого запаха. Французские духи, которыми пользовалась доктор Блюмфилд (не забывая при этом почти открыто флиртовать со мной даже в присутствии своего коллеги), не вызывали у меня ровным счетом никаких эмоций и только наводили скуку. Духи некоторых пациенток, с которыми я успел подружиться, не менее дорогие и тонкие, тоже не вызывали у меня никаких чувств, а иногда и оставляли неприятный осадок безнадежности в душе.
Лана пахла иначе. В этом было что-то неправильное, слишком живое для этого места, которое, несмотря на все попытки персонала сделать здешнюю жизнь менее тяжелой с психологической точки зрения, выглядело так, как должно было выглядеть: напоминало приют людей, большая часть которых скоро отправится на кладбище. В какой-то момент я подумал: мне не нужно к ней прикасаться, я нарушу какое-то незримое равновесие. Лучше всего будет просто отпустить ее. Может, даже проводить, чтобы она не бродила одна в такое время суток. Но вместо этого я протянул руку и погладил ее по щеке. Лана потерлась о мою ладонь и поцеловала пальцы.
— Хорошо, что мы не встретились при других обстоятельствах, — сказал я ей.
— Что это значит? — удивилась она.
— Не знаю. Но одно могу сказать точно: если бы мы встретились при других обстоятельствах, это ничего не значило бы.
… — Скажи, каково это — знать, что ты скоро умрешь?
Нарушившая длившуюся несколько минут тишину Лана обняла меня и положила голову мне на грудь. Я погладил ее по волосам.
— Зачем тебе это знать? Ты будешь жить долго. Дольше, чем я — это уж точно.
— Мне интересно. Наверное, это очень страшно.
— Это… хреново, — ответил я, вспомнив одну из ее утренних реплик.
— А что хуже — знать, что ты скоро умрешь или знать, что ты будешь жить долго, но при этом знать и о том, что тебя никто не ждет?
Я не ответил. Уже второй раз за этот день Лана поднимала тему, размышлениям о которой противилось все мое существо.
— Тебе, наверное, неприятно об этом говорить. Извини, — заговорила она. — Ты знаешь, я думаю, что гораздо хуже — это знать, что ты скоро умрешь. Ведь если тебя никто не ждет — это не беда. Рано или поздно кто-нибудь найдется, верно?
— Да. Но вот вопрос: займет ли этот кто-то место того человека, ради которого тебе хочется жить?
— Если тебе будет очень плохо, то можно притвориться, что так и есть.
— Знаешь, в чем тут подвох? Рано или поздно ты приходишь вот к какому выводу. Лучше, чтобы тебе было плохо сейчас. Потому что когда ты поймешь, что себя обманывал, тебе будет намного хуже.
Лана не отреагировала на мои слова. Она с задумчивым видом накручивала на палец прядь своих волос и, казалось, вообще меня не слушала, размышляя о чем-то постороннем.
— Как поживает… — Я запнулся, запоздало подумав, что это не очень подходящее слово. — Как там твоя подруга?
— По правде говоря, не очень. Сегодня мы получили последние результаты анализов и обследования — об этом я и говорила с доктором Блюмфилд. Она сказала много непонятных мне слов, но «метастатическая опухоль» — это звучит не очень оптимистично.
— Знаю, я онколог по второй специализации. Ей назначили химиотерапию? Вы говорили об операции? Понимаю, что прогнозы в любом случае неприятные, но в такой ситуации выиграть год-полтора — это достижение, за которое следует побороться.
Лана вздохнула.
— Ты просто не слышал ту сумму, которую она мне назвала. Я не заработаю таких денег за всю жизнь. Мы были тут в прошлом году, весь последующий год я работала, но этих денег хватило только на обследование. Это одна из лучших европейских клиник, и цены тут соответствующие…
Я осторожно убрал ее голову и несколько секунд сидел без движения, а потом поднялся с кровати и подошел к небольшому столику в углу — он использовался мной в качестве письменного стола.
— Так какой же вам с подругой выписали счет?
Лана после короткой паузы назвала сумму — по ее тону можно было понять, что ей трудно даже говорить о таких деньгах, а о том, чтобы их откуда-то достать или заработать она и не мечтала.
— Мне кажется, что это как-то неправильно, — продолжила она, глядя на то, как я сажусь за стол, включаю лампу и достаю паркер. — Разве это справедливо — когда люди умирают молодыми? И вот еще… порой добрые люди тоже умирают молодыми, а вот всякие сволочи доживают до глубокой старости.
— Есть такая поговорка — добру суждено умереть молодым. Знаешь?
— Нет, — покачала головой Лана. — Что ты там пишешь в такой час? Забыл сделать запись в дневник?
Я вырвал три заполненных чека из чековой книжки, аккуратно придержав корешок, и взял со стола чистый конверт.
— Здесь три чека, это чуть больше трети от названной тобой суммы, — сказал я Лане. — К сожалению, это все, что у меня сейчас есть на валютном счету, а пополнять счет евро я могу только в банке. Если все пойдет хорошо, через месяц я наконец-то вырвусь на свободу, первым делом поеду в Цюрих, пополню счет и выпишу остальные чеки. А потом отдам их доктору Лоуренсу — я планирую совершить небольшую экскурсию по Европе, так что мы с ним пересечемся. Такого аванса хватит на то, чтобы начать лечение.
Лана тоже встала и, завернувшись в покрывало от кровати, подошла ко мне. Она взяла один из чеков и поднесла ее к глазам.
— Ты с ума сошел, — сказала она через минуту. — Я не могу это взять! Ты ведь… сам их заработал!
— Это не совсем так. Почти половина этих денег — наследство моего отца. Мой скромный вклад заключался в том, что я довольно успешно их инвестировал, и теперь они приносят большой доход.
— А вторая половина…
— А вторая половина — это заработанные мной деньги. Их я могу отдать тебе с чистой совестью. Могу поклясться чем угодно: я никого не грабил и не убивал, каждый цент был заработан мной честным трудом. И я исправно плачу налоги.
На лице Ланы мелькнула улыбка, которую можно было назвать и обнадеживающей, и недоверчивой. Она протянула мне чек.
— Извини, но я не могу это взять. Это очень мило с твоей стороны, и я уверена, что ты настоящий психопат, потому что только ненормальный может дать такую сумму чужому человеку, но я откажусь.
Я положил чеки в конверт и продемонстрировал его Лане.
— Я положу этот конверт на стол. Если ты передумаешь, то сможешь его взять.
Лана пристально изучала конверт, который теперь лежал рядом с лампой.
— У тебя есть выбор, — сказал я. — Подумай, хочешь ли ты оказаться в ситуации, когда тебя никто не ждет?
… — Результаты последнего обследования превзошли все мои ожидания. У меня для вас отличные новости: вы почти здоровы. Мне нужно будет еще немного понаблюдать вас, и максимум через пару недель вы вернетесь к обычной жизни.
Доктор Лоуренс выглядел таким довольным, будто не он сообщает мне хорошие новости, а выслушивает их сам. Я слушал его вполуха, так как у меня закрывались глаза: если я и успел подремать часок-другой на рассвете, то это был поверхностный сон, и больше всего мне хотелось вернуться в кровать и проспать до полудня, наглухо закрыв шторы. Лана ушла очень тихо, не разбудив меня, но конверт забрала, что меня обрадовало.
— Сегодня вы витаете в облаках, Вивиан, — упрекнул меня врач. — Уж не влюбились ли вы? Или вам не спалось по другой причине?
— Нет, что вы, доктор, я спал сном праведника. — Самое глупое, что только можно было сказать. — Просто эти ранние подъемы — настоящая пытка.
— Ничего, вам недолго осталось терпеть эту пытку. После выписки я настоятельно рекомендую вам хорошенько отдохнуть. И строго-настрого запрещаю возвращаться к работе. Лучшим решением будет отпуск где-нибудь возле моря, а еще лучше — рядом с океаном. В Штатах есть крошечный городок на берегу, я дам вам его координаты. Можно снять или даже купить — а вам обязательно захочется туда вернуться, это я вам гарантирую — домик на побережье. Сон и отдых, отдых и сон — вот что вам сейчас нужно. И, если вы уж так беспокоитесь о вашей спортивной форме, понемногу начинайте двигаться. Но не переусердствуйте, иначе эффект будет противоположным.
Доктор Лоуренс сделал еще пару пометок в моей медицинской карте и, закрыв ее, положил на угол стола.
— Надеюсь, новости вас обрадовали, — сказал он мне. — И теперь вам будет немного легче переносить надоевшие процедуры. Вы не забыли о них?
— Сестра Мартина прикладывает все усилия для того, чтобы моя память не ухудшалась. — Доктор Лоуренс, уже привыкший к моим шуткам на эту тему, не повел и бровью. — Пожалуй, я на самом деле пойду — не люблю заставлять ее ждать, в таких случаях она становится невыносимой.