Я пошла взглянуть на торгашку. Выкатилась баба лет сорока пяти, толстая, некрасивая, лицо отечное, мешки под глазами, и смолоду, видно, красотой не блистала, а теперь и вовсе ей природа ничего от щедрот своих не оставила. Но пальто на ней было класс и сапоги тоже, и топала она в тех сапогах к собственным «Жигулям». Я опять ревела, не от обиды даже, а от жалости к Валерке, каково ему с такой жабой спать? Деньги… Ох как денег хотелось! Прикидывала, где бы заработать, и так и эдак, ничего не выходило. На мужиков не смотрела, воспитание не то, замуж девицей выходила, и Валерке изменять было стыдно, хоть он этого и заслуживал. Отметили мой день рождения, ухнув всю зарплату, а на следующий день Танька пришла.
— Муж где?
— В театре. Премьера сегодня.
— А ты чего не пошла?
— Не в чем. Одно платье приличное, я в нем три года хожу. Люди думают — униформа, за билетершу принимают.
— Так, — сказала Танька. — Хватит тебе пялиться на красивую рожу своего мужа. Завязывай. Пора зарабатывать деньги.
— В проститутки не пойду. Брезгливая я.
— Не ходи. Пойдешь в содержанки.
— Чего ты городишь?
Танька закурила и сказала очень серьезно:
— Ладка, мужик у меня есть… Нам такие деньги никогда и не снились. Я у него долго не продержусь, характер не тот, не умею я мужиками вертеть, а ты баба железная, ты его до нитки оберешь. А я помогу. Ну что?
Мы посмотрели друг на друга, и я сказала:
— Как ты меня ему подсунешь, дура? Придешь и скажешь, вот моя подружка, трахайте за деньги?
— По-умному сделаем. У меня и план есть.
— Какой план, Танька?
— Хороший план. В воскресенье придешь, познакомитесь.
Когда в воскресенье я увидела Аркашу, меня затошнило — старше меня лет на тридцать, достает мне до уха, хотя рост у меня не бог весть какой, плешивый, и рожа глупая-преглупая. Я улыбалась, вела себя скромно, к Аркаше выказывала интерес. На кухне шепнула Таньке:
— Да есть ли деньги-то у него, по виду — лопух.
— Есть. Что я, родной подруге свинью подложу?
Посидели мы втроем очень мило, и я Аркаше понравилась, он потом у Таньки про меня выспрашивал, а она, дурочкой прикинувшись, охотно отвечала. Мы не торопились, Аркаше я глаза не мозолила, виделись всего пару раз, но стараниями Таньки интерес ко мне поддерживался. Выбрали день, когда он должен был прийти, я явилась на час раньше, и Танька мне сказала:
— Ладка, муж у тебя актер, за пять лет кой-чему ты у него должна была научиться. Реви так, чтоб деревянного проняло.
И я заревела. Звонок в дверь, Танька открывать пошла, дверь в комнату распахнута настежь, Аркаша на пороге с цветочками, а Танька ему:
— Извини, ради бога, не до гостей сегодня.
Аркаша увидел, как мой бюст ходуном ходит от горьких рыданий, и в квартиру прошмыгнул.
— Что случилось? Почему Лада плачет?
Танька и из себя слезу выжала:
— Иди, Аркаша, не до тебя сейчас. — А он уже в комнате.
— Лада, что с тобой?
— Отстань от нее. Тут такая беда. Ей завтра за квартиру отдавать, собрали деньги, а у нее кошелек в троллейбусе украли. Мужу говорить боится, половина денег в долг. Ох, голова раскалывается, что делать, не придумаю.
Я реву еще громче, голову руками обхватив, а Аркаша бочком ко мне.
— Лада, не плачь, я помогу. Дам я тебе денег.
— Что ты болтаешь, а? — говорит Танька. — Как она тебе их вернет, что мужу говорить будет?
А Аркаша меня по коленочке гладит и ласково так говорит:
— Мы договоримся, Лада, договоримся.
На следующий день приехал ко мне в школу; я всю ночь на кухне книжку читала, чтоб с утра помятый вид иметь, вышла из учительской, головка набок, глаза опущены, а он мне конвертик.
— Вот, Ладушка.
Взяла дрожащей ручкой и сказала:
— Спасибо, Аркадий Викторович.
Через недельку он пригласил меня на дачу. Поехала. За свои деньги Аркаша хотел многого, и я старалась, как могла, ублажала. Однако и управляться с ним научилась быстро. Месяца не прошло, а я уже вертела Аркашей и так и эдак. На деньги был он жаден, но против моего напора устоять не мог. Стал интересоваться моей квартирой, к тому моменту было ясно, что никуда Аркаша от меня не денется, увяз, и я сказала правду. Головой покачал, посмеялся и похвалил:
— Хорошо, что не врешь.
Аркаша быстро шел в гору, а вместе с ним и я. Чуть что, грозилась бросить к чертовой матери. Поначалу он боялся, а потом понял: деньги я люблю до одури и никуда не денусь. Успокоился, ревновал больше для порядка, и как ни странно, а верил мне. И я к Аркаше привыкла. Хоть и противны были его потные ладошки, однако душа родная и дело общее; на свой лад я его даже любила.
Но и Танька была права — бабьего веку оставалось не так много, и возле Аркаши я явно засиделась. Хотелось моей душе чего-то. Потому и о Димке второй день думала, не то чтобы мечтала, а так, нет-нет да и вспомню, улыбнусь.
В понедельник он мне позвонил в школу. Начал путано:
— Лада Юрьевна, это Дима, мы с вами в четверг познакомились, у вас бензин кончился.
— Дима, — засмеялась я. — Неужели ты думаешь, что я тебя забыла? Откуда звонишь? Я через час заканчиваю, может быть, встретишь меня?
— Конечно, — а в голосе такая радость, кого хочешь умилит.
Он был на машине ярко-красного цвета. Ничего подобного я в жизни не видела.
— Неужели сам собрал? — ахнула я.
— Сам, — Димка даже покраснел от удовольствия.
— На такой красавице ездить страшно. — Я нахваливала машину и Димку и смотрела ласково, а он волновался и явно не знал, что со мной делать. Пришлось прийти на выручку.
— Дима, ты извини, я голодная, как волк. Может, заедем куда, перекусим?
Поехали в ресторан, сидим, друг на друга смотрим, разговариваем. Пришлось признать: Димка мне нравится. Есть в нем что-то такое, от чего сердце сладко ноет и душа поет. А он мне все «вы» да «вы».
— Дима, — говорю, — я что, очень старая?
— Нет, — испугался он.
— А чего ты мне все «вы» говоришь?
Он улыбнулся.
— Не знаю. Вы… ты… как королева… я думал, такие женщины только в кино бывают.
— Это все тряпки. Увидишь меня в халате, и я покажусь такой невзрачненькой, что смешно станет.
— Невзрачненькой? — улыбнулся он. — Это слово тебе не подходит.
На следующий день мы опять встретились, когда муж был в театре. Летела как на крыльях, смех, да и только. Катались весь вечер по городу, болтали, я улыбалась и смотрела по-особенному, а он мне на прощание руку жал. Забавно.
На досуге я поразмыслила и решила, что пора показаться ему в халате. Сама ему на работу позвонила. Фамилии его не знала, но дама я настойчивая, потребовала Димку, слесаря. Нашли.
— Дима, — голос у меня ласковый, медовый, — это Лада. Хочу тебя в гости пригласить. Как ты на это смотришь?
— А как же… — начал он и осекся. — Хорошо я на это смотрю.
— Адрес запиши, — засмеялась я.
Уже года два, как Аркаша мне квартиру купил, там мы с ним и встречались, не грех было ее разок использовать в свое удовольствие. Дима больше вопросов не задавал, пришел минута в минуту, с цветами, шампанским и конфетами. Я открыла в халате, сказала «привет» и чмокнула его в щеку. Он покраснел, его руки забавно дрожали.
— Как я тебе в халате? — спросила я, а он ответил:
— Лучше, чем в вечернем платье.
Мы сели за стол, выпили шампанского, о чем-то болтая. Я смотрела на Димку, и сердце у меня то колотилось со страшной скоростью, то замирало. Говорить о пустяках становилось все труднее. На словах спотыкались и торопливо отводили взгляды. Я так волновалась, что бокал опрокинула, залила шампанским Димкины брюки. Вскочила и за полотенцем кинулась:
— Извини, ради бога.
Он засмеялся:
— Ерунда.
Взял меня за руку, сердце у меня застучало где-то в горле, я посмотрела в его глаза и сказала:
— Димка, поцелуй меня, пожалуйста.
Больше мне ни о чем просить не пришлось. Любовник он был восхитительный: нежный и страстный, у любой женщины дух бы захватило. Три часа прошли как три минуты, пора было домой. Я украдкой взглянула на часы, хотела подняться. Он меня за руку схватил, потянул на себя легонько:
— Лада…
Я только улыбнулась и, махнув на все рукой, прижалась к его груди. Через час позвонила домой, муж из театра вернулся.
— Валерочка, — сказала, — я здесь на вечеринку забрела, припозднюсь. Ты не беспокойся, меня проводят.
И опять к Димке.
Поздно ночью, когда я торопливо одевалась, он подошел сзади, обнял и спросил тихо:
— Лада, это ведь все не просто так?
Я замерла на мгновение, повернулась к нему, испуганно посмотрела:
— Глупый, неужели ты сам не видишь?
— Я люблю тебя, — очень тихо сказал он, и я тоже сказала «люблю», а чего не сказать?
Расстались мы с трудом, часа два возле моего дома в машине сидели, раз двадцать начинали прощаться и вновь откладывали расставание еще на пять минут.
Весь следующий день меня трясла любовная лихорадка, к телефону бросалась, как голодная собака, коллеги смотрели с подозрением.